Сломанная тень - Валерий Введенский

– Я тебе что велел, скотина? – еще один тычок под ребра. Шнейдер.

Макар тряхнул головой. Хромов с чарочкой растворился в полумраке морга. Что ему поручил этот жидяра, сторож, хоть убей, не помнил.

– Куда Тоннер поехал? – потерял терпение Борис Львович.

– Тоннер? – задеревеневший язык со скрипом провернулся в пересохшем рту.

– Тоннер, Тоннер! Забыл, шельмец, за что деньги получил? Если не узнаешь, куда он поехал, ничего больше не получишь! Дернул меня черт связаться с пьяницей!

Много бы в ответ сказал ему Макар, да только Шнейдер ушел.

Возвращение к реальности происходило медленно. Сначала сторож вспомнил, как заключил со Шнейдером сделку. И сразу острая боль пронзила голову от виска до виска. Дьяволу он продался, дьяволу! Сколько жида ни крести, один хрен, иуда! И продался-то всего за полтинник! Макар с трудом перевернулся на живот, подогнул колени и начал биться головой об пол. Господь тут же послал ему спасительную мысль: коли с помощью Макара немцы с жидами друг дружку изведут, на Руси легче жить станет.

Перекрестившись, сторож выполз на воздух. На заднем дворе Данила рубил дрова. Пошатываясь, Макар двинулся к нему:

– Здорово, сосед!

– Приветствую. – Данила хорошенько прицелился, размахнулся посильней – и полено разлетелось с первого удара. Вертевшийся под ногами Моська собирал щепки: возьмет в зубы и несет к поленнице.

– А скажи, сосед, немец твой где?

Данила прищурился. Подобный вопрос только что задавал незнакомый доктор:

– По делам поехал!

– А по каким?

Незнакомцу Данила ответил вежливо, мол, не знаю, а вот синюка подзаборного решил осадить:

– По каким надо! Тебя, пьяницу, не касается.

Данила пристроил на колоду новое полено и взмахнул топором. И опять с первого раза! Раньше-то и Макар так мог. А теперь руки дрожат! Смачно сплюнул и пошел куда ноги несли.

На переднем дворе на него налетела Аксинья:

– А ну бери метлу! Комендант за грязь ругался! Сказал, выгонит тебя!

– Ну и черт с ним! Сам пущай метет!

– А дети-то наши что будут есть? – заорала жена.

– Сиську твою сосать! – рассмеялся Макар.

– А ну, мети! – Аксинья сунула ему орудие труда.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Минут через пять к воротам, возле которых пылил метлой Макар, подкатила карета. Кучер, спрыгнув с облучка, открыл дверцу. Из нее вылез Тоннер собственной персоной. А в глубине кареты – Киршау.

Макар радостно оскалил навстречу доктору беззубый рот:

– Доброго здоровьичка, Илья Андреевич! – И, как только доктор скрылся в подъезде, поспешил к Шнейдеру.

Глава двенадцатая

Одни несчастья сулили Софье Лукиничне карты: в казенных домах и в собственном, в делах сердечных и со здоровьем, а сердце ее должно было успокоиться в могиле, причем очень скоро. Брр! Добросердечная майорша не верила своим глазам, поминутно их закрывала и трясла головой – а вдруг наваждение? Но карты упорствовали, а пророчить беды не хотелось. Крестясь после каждой фразы, гадалка сочиняла на ходу:

– Мужчина в вас влюблен. Очень солидный. Может, надворный советник, а может, и тайный. А то и камергер.

– Камергер? – брезгливо произнесла Софья Лукинична. – Фу! Помоложе-то никого не видать?

– Нет, – вздохнула майорша, провожая печальным взглядом меренгу. Мало того, что Лаевская никогда не платила, в конце каждого гадания восклицая: «Ах, опять забыла деньги», – так еще и со стола все сметала подчистую. Прок от Софьи Лукиничны был лишь один – небрежно похвастаться соседкам: мол, вчера опять знакомая генеральша захаживала.

– А вы повнимательней, – посоветовала Софья Лукинична. – Должен юноша присутствовать с усиками. И еще один, без усиков и не юноша, но уж больно куртуазный!

Майорша еще раз кинула взгляд на карты. Тяжелая болезнь, невосполнимая утрата, пустые хлопоты в казенном доме. И никаких куртуазных усиков. Одни тайные недоброжелатели как женского, так и мужского пола. Однако скрепя сердце подтвердила:

– Ах да! Есть пара валетиков. Сразу и не заметила.

– Влюблены? – облизывая пальцы, поинтересовалась Лаевская.

– Проявляют интерес. Соперниц больно много вокруг.

– Да уж! Мокрохвостки бесстыжие! – возбудилась Софья Лукинична. – А позвольте полюбопытствовать, почему мы сегодня в спаленке ютимся? Вы ремонт затеяли?

– Какой там ремонт с моими средствами! – вздохнула майорша. – Концы с концами еле свожу. Вот и пришлось пустить жильца.

– Молод жилец-то?

– Нет! Наших лет! – опрометчиво ответила майорша и тут же пожалела.

– Каких таких наших? – взбеленилась Софья Лукинична. – Думайте, что болтаете! Вы мне в бабушки годитесь!

Майорша насупилась. Она точно знала: они с генеральшей ровесницы. Просто Софья пофигуристей, у таких морщины завсегда заметны меньше.

– А чего сразу нахмурились? Я пошутила! – торопливо повинилась заинтригованная Софья Лукинична. – Что за жилец-то?

Майорше и самой хотелось поделиться новостями, так что обиду она вмиг забыла:

– Из благородных. Высокий, статный! И богат!

– Богат? – Софья Лукинична не сумела скрыть скепсис. Для чего богачу снимать комнатку в обшарпанной квартирке?

– За неделю целую сотню отвалил.

– Сотню? – задумчиво переспросила Лаевская. – Неспроста!

– И я про то. Карты сразу кинула, и знаете, что вышло? – майорша взяла интригующую паузу. – Влюблен он!

– Да ну?

– Без памяти влюблен. Только о даме треф и думает!

– О даме треф? – сердце в груди Лаевской тревожно забилось.

– Да-с, Софья Лукинична. Потому и снял мою комнату, чтобы поближе к ней быть. Однако ночевать пока не остается. Женат. – Майорша прослезилась. – Но жену не любит. Сам признался.

– А сейчас он здесь?

– Да! С самого утра явился!

– Ой! Познакомьте нас! Умоляю!

– Что вы, что вы! Просил не беспокоить, – перешла на шепот майорша.

– Хм! – фыркнула Софья Лукинична. – Вы хоть понимаете, зачем он у вас поселился?

Майорша застеснялась, долго теребила в руках завязки от чепчика, а потом решила сознаться:

– Приглянулась я ему. Мужчина он обстоятельный: чувства чувствами, а сперва надо выяснить – не пью ли горькую, не наведывается ли ко мне кто?

Софья Лукинична подскочила, словно под ней распрямилась пружина:

– Что за ерунду вы городите?!

Генеральша прогулялась по Фонтанке. То и дело останавливаясь у гранитного парапета, с помощью маленького зеркальца наблюдала за окнами майорши. Пусть старая вешалка не обольщается, не по ней сохнет жилец. Иначе зачем ему подзорная труба? Чтобы наблюдать за домом напротив! А кто там живет? А живет там Софья Лукинична!

В дверях особняка столкнулась с Марфушей. Как и вчера, блаженная нацепила длинную вуаль, а шушун[31] сменила на вполне пристойный клок[32].

– Ты что здесь делаешь?! – возмутилась Лаевская.

– Кто куда, а мы отсюда, к Кольке Мокрому[33] идем! – пропела юродивая.

– А ну сгинь! – Софья Лукинична, напирая всем телом, впихнула Марфушу обратно в дом. – Через черный ход иди!

– Налетела корча злая! Ух! Ух! – богомолка быстро-быстро замахала руками, и Софья Лукинична отшатнулась, чем юродивая немедленно и воспользовалась: резво обежала Лаевскую и спустилась к ожидавшему ее экипажу.

– Я тебе сейчас дам злую корчу! – кинулась за ней Софья Лукинична, но Марфуша крикнула «Гони!», – и след ее простыл.

Запыхавшаяся от погони Лаевская накинулась на швейцара:

– А ты, остолоп, куда глядел? Кто велел этой прохвостке к парадному входу подать экипаж?

– Ирина Лукинична!

– Ну, я ей сейчас покажу!

– Они вместе на похороны собирались, да Ирина Лукинична занемогла. Марфушенька одна поехала.

– А! Нестора сегодня закапывают! – обрадованно вспомнила Лаевская про смерть ростовщика. – Туда ему и дорога! А если я еще раз увижу здесь Марфушу, прикажу с тебя живьем кожу содрать! Понял?

Швейцар нахмурился, сжал кулаки, на секунду зажмурился, но ответил почтительно:

– Понял, барыня.

Скинув шубу, Лаевская отправилась к себе. В комнате приказала отдернуть шторы и села у окна наблюдать. Раз незнакомец ночует дома, рано или поздно из дома майорши выйдет.

Минуты тикали, медленно складываясь в часы, однако поклонник раскрывать инкогнито не торопился.

Лишь когда пробило полпятого, к дому майорши подъехала карета. Лаевская в нетерпении поднялась со стула.

Отворилась дверь, и на набережную вышел князь Дашкин. У генеральши от изумления челюсть отвалилась!

Весь день, запершись в арендованной комнате, Арсений Кириллович резал бумагу. Умучился с непривычки.

Изредка отвлекался, поглядывал в подзорную трубу. Интересного увидел мало. В особняк Лаевских то и дело кто-то заходил, кто-то выходил, но шантажистки не было – видимо, она пользуется черным ходом.

Увидев Юлию Антоновну, князь от возмущения аж задохнулся! Вчера вечером, выслушав длительную, от супа до десерта, нотацию мужа, княгиня холодно ответила, что навещала заболевшую Полину, а Тучина даже не видела.