Грязный бизнес - Энтони Бруно

Гиббонс только пожал плечами – что на это скажешь?

– А как насчет мотива преступления? Нашли что-нибудь особенное?

Огастин покачал головой.

– Нет, Они придерживаются наиболее очевидной версии, и я не могу с ними не согласиться. Сицилийцы рассчитывали убить сразу двух зайцев: заставить замолчать Джордано, прежде чем он начнет давать показания, и одновременно создать удобную ситуацию для прекращения процесса, убив одного из адвокатов, участвующих в процессе. Такой тактики – запугивание судебных органов – итальянская мафия придерживается уже многие годы. Тебе просто не повезло, Майк, что твое злополучное высказывание появилось в печати в день совершения преступления. При ином стечении обстоятельств тебе, возможно, не пришлось бы подвергаться подобному испытанию. – Огастин глубоко вздохнул. – Теперь же потребуются огромные усилия, чтобы спасти этот процесс.

В голосе Огастина было что-то, что заставило Тоцци усомниться в его искренности. Этот его холодный официальный тон, каким он разговаривал всегда, так же он говорил и здесь, выражая свои соболезнования по поводу смерти человека, которого никогда не видел. Показушник проклятый!

Огастин величественным жестом отодвинул манжет и посмотрел на часы.

– Мне нужно бежать.

Он опять протянул Тоцци руку.

– Выше голову, Майк. Сейчас все довольно мрачно, но я уверен, скоро все изменится.

– Похоже, не так уж скоро. – Тоцци с отвращением пожимал протянутую ему руку.

Огастин ободряюще улыбнулся, затем повернулся и направился к двери. Наблюдая, как он пробирается сквозь толпу, Тоцци гадал, в чем причина этого идиотского оптимизма Огастина. Реальность такова, что он, Тоцци, заплыл за глубокое место и в любой момент может утонуть. Публика любит, когда время от времени полицейских вывешивают на просушку. Это создает впечатление, что политики следят за порядком в доме. Обычно у фэбээровцев был своеобразный иммунитет к подобным публичным вывешиваниям, но не теперь. Судебное разбирательство против оступившегося агента ФБР в наши дни принесет значительно больше очков, чем что-либо еще. Подобное дело может стать началом удачной политической карьеры. Так что Огастин выжмет уйму политических дивидендов из процесса над ним, особенно если этот законник собирается бороться за место мэра.

Тоцци следил, как он прокладывал себе дорогу к выходу, обворожительно улыбаясь и любезно раскланиваясь с пожилыми дамами, словно агитируя их голосовать за себя. Тоцци покрутил головой, боль между лопатками не утихала.

Он подошел к окну и посмотрел на служебную машину Огастина – черный «крайслер» – с водителем за рулем. Огастин как раз спускался по ступенькам, а Мак-Клири, поджидая его, стоял на тротуаре. Этот поганец Мак-Клири мерз там все утро, стоя под холодным солнцем и наблюдая за входящими и выходящими участниками церемонии. Должно быть, этот ублюдок любил холод.

– Да, круто ты с ним, – произнес Гиббонс, подходя сзади.

– Что?

– Здорово ты сцепился с Огастином. За что ты так злишься на него? Между прочим, он мог бы тебе помочь.

– Да, уже помог, и здорово.

– Я знаю тебя, Тоцци. Ты не любишь его только потому, что он богат. Есть в тебе это чувство по отношению к богатым, особенно к тем, кому не пришлось ради этого поработать.

– Ты прав, признаю это. Не люблю богатых. Но что касается Огастина – дело не только в этом. – Он разминал больное место, наблюдая, как Огастин садится в машину и отъезжает. – Знаешь, я не удивлюсь, если он каким-то образом во всем этом замешан.

– В чем?

– В попытке сфабриковать против меня дело.

– Кто?

– А о ком мы сейчас говорим? По-моему, об Огастине.

Гиббонс оглянулся, не слышал ли кто-нибудь их разговора.

– Да что с тобой, Тоцци, черт побери? Когда ты научишься держать при себе свои идиотские мысли? Этот парень, возможно, станет мэром Нью-Йорка. Не надо быть гением, чтобы сообразить: не очень-то разумно заполучить в его лице врага.

– Да плевать мне, даже если он станет королевой английской.

– Ну кто тебя тянет за язык? У тебя все, что на уме, то и на языке.

– Просто у меня нехорошее предчувствие относительно этого типа. Что-то в нем не то.

– Мне не нравится твой вид, Тоцци. Я тебя знаю. Ты собираешься сделать какую-то глупость. Вот что означает этот твой взгляд.

Тут Тоцци посмотрел в окно и увидел Лоррейн, спускающуюся по ступенькам в одном платье, без пальто. Она несла стакан с дымящимся кофе Джимми Мак-Клири, который в благодарном поклоне склонился перед ней у подножия лестницы. Лоррейн стояла на холоде, поеживаясь и смеясь от души чему-то, что говорил ей Мак-Клири. Тоцци перевел взгляд на Гиббонса. Тот замер у окна и, не отрываясь, смотрел на них.

– Видел бы ты свой взгляд. Гиб.

– Заткнись.

Глава 12

"...si, si, nostro patron.[4]Наш замечательный святой покровитель. Святой заступник d'awocati...[5]"

Гиббонс остановил пленку, снял наушники, потер глаза тыльной стороной ладони. Одному Богу известно, сколько подобных записей он прослушал в свое время, наверное, сотни – разговоры между преступниками на одном им понятном жаргоне, но никого из них не было так трудно понимать, как Саламандру. Его невероятный акцент, постоянные неожиданные переходы с английского на итальянский и обратно делали его речь лишенной всякого смысла. У Гиббонса раскалывалась голова ото всего этого.

Он молча уставился в книгу с расшифровками записей, открытую перед ним, толстую, как Бруклинский телефонный справочник. Он хотел проверить перевод того, что только что услышал: «...да-да, наш покровитель. Наш замечательный святой покровитель. Святой заступник адвокатов...»

О ком это, черт подери, он говорит? В его тоне явно звучал сарказм.

Значит, кто бы это ни был, Саламандра им недоволен.

Гиббонс проверил дату и место записи. Она была сделана прошлой весной в каком-то косметическом салоне в Татове, Нью-Джерси, сразу после первых обвинений по делу Фигаро. Саламандра разговаривал с каким-то загадочным Коротышкой, чьего имени они не знали. На другой пленке кто-то из банды упомянул однажды о Малыше Немо. Возможно, это он и есть. Кто знает?

Гиббонс порылся в куче черно-белых снимков, валявшихся перед ним на столе, и отыскал один, на котором был изображен этот загадочный Коротышка. Он и Саламандра стоят около телефонной будки, на земле виден снег. На Саламандре – длинное шерстяное пальто, на Коротышке – кожаная куртка. Видна только его спина, лысина на макушке и очень небольшая часть лица. Он носил сплошные солнцезащитные очки. Человек этот не был ни карликом, ни лилипутом, но гипертрофированная мускулатура, особенно на руках и грудной клетке, делала из него урода. Он напомнил Гиббонсу одного актера, игравшего в фильме о таксистах, который шел одно время по телевидению.

Хорошо, что этот Коротышка говорит в основном по-английски. Кем бы он, к черту, ни был, его хоть можно понять.

Гиббонс швырнул фото обратно в кучу и надел наушники. Держа палец на кнопке включения, он нашел нужное место в расшифровке и сосредоточился на заинтересовавших его словах Саламандры: «покровитель адвокатов». Из того немногого, что Гиббонс знал по-итальянски, он понял, что Саламандра не имел в виду своего адвоката. В слове «nostro» окончание мужского рода, а его адвокат – женщина. Может, он говорил о Марти Блюме? Гиббонс нахмурился. Он не хотел в это верить. Нет, только не Марти. Он не был адвокатом мафии, не был у них на содержании.

Тогда о ком же говорит Саламандра? Кто его так рассердил? Прежде чем включить магнитофон, Гиббонс расправил спину и потянулся. Он пришел на работу еще до семи утра и вот уже четыре часа без перерыва слушает магнитофонные записи. Гора пленок на полу, к которым он еще не притрагивался, исторгла из него стон. Интуиция подсказывала ему, что надо прослушать все пленки, в которых имелись упоминания о юристах, адвокатах, законе или суде, – не отыщется ли в них что-нибудь, что может помочь Тоцци. Он исходил из предположения, что главной целью этого преступления был не Джордано, а Марти Блюм. Гиббонс понимал, что его старания снять Тоцци с крючка напоминают попытку утопающего схватиться за соломинку, и все же он должен это сделать. Тоцци, без сомнения, невиновен, но он уязвим. В конце концов, чтобы спасти весь процесс над Фигаро, всю вину могут свалить на него. Похоже, что Том Огастин именно к этому и клонит.

Он нажал на кнопку, и магнитофон заработал.

Говорил Коротышка.

– Все будет о'кей, не беспокойтесь. Для того мы и держим там этого парня, верно? Поэтому и платим ему. Так что пусть он обо всем позаботится.

Гиббонс остановил пленку и нахмурился. Позаботится о чем?

– А, вот куда ты запрятался, Катберт! Я всюду тебя разыскиваю.

Гиббонс оторвал взгляд от записей на столе и поднял голову. Он слышал голос этого, ублюдка, даже не снимая наушников. В дверях его кабинета, держа руки в карманах твидового пальто, стоял не кто иной, как Его Королевское Ирландство, Специальный Следователь Мак-Клири. Интересно, почему Мак-Клири не приобрел для себя в какой-нибудь дешевой лавчонке кокарду с соответствующей надписью.