Хлеб сатирика - Мануил Семенов

Съездить еще раз в родные места Виктор Авксентьевич не отважился: его пугала перспектива увидеть родное село совсем разоренным. Не хотел он мириться с мыслью, что остановилась жизнь в Гнилушках!..

Однажды в книжном магазине на улице Горького ему попалась брошюра «Кормовое значение осоки в условиях увлажненных почв», где упоминались кочковатые гнилушкинские луга, сплошь заросшие осокой. Виктор Авксентьевич немедленно купил все экземпляры брошюры, чем привел заведующего секцией в немалое изумление. Потом он дарил тоненькую книжицу знакомым:

— Полистай, дорогой, сей труд. Здесь очень дельно сказано об использовании богатств родного мне края. Да, дремлют еще нерастраченные силы матушки-природы!

И неведомо было Виктору Авксентьевичу, что давно эти нерастраченные силы пробудились. Что не растет уже осока по берегам гнилушкинского болота, да и само оно давно исчезло. Прошли по всей округе бульдозеры и плуги, зацвели пышные луга, и там, где стояли ветхие избы, раскинулся новый животноводческий городок «Восход». Жизнь сыновей и внуков потомственных ямщиков пошла по новому руслу. От старых Гнилушек не осталось даже и названия.

Впрочем, может быть, и хорошо, что слух об этих переменах не дошел до Виктора Авксентьевича? Нет, не смог бы он втиснуть этот новоявленный «Восход» в рамки трилогии, повествующей о старой кузнице, кочковатых выпасах и молодцах-ямщиках…

С упоением описывал их Виктор Авксентьевич, и ни один живой звук не пробивался в его кабинет сквозь двойные рамы московской квартиры.

За исключением коротких летних месяцев, Виктор Авксентьевич безвыездно жил в столице и… не замечал ее. На его глазах она превращалась из ситцевой в индустриальную, на его глазах росла, хорошела. Но эти глаза были незрячими.

Когда началась реконструкция Москвы, то ветхий дом, в котором жили Перепелкины, снесли, и они переехали в Лаврушинский переулок. Уже после войны Ольга Юрьевна настояла на переезде в юго-западный район («Теперь там все живут»). Но юго-запад — это уже новейшая история. А Виктор Авксентьевич был свидетелем прокладки первых линий метро, реконструкции Пушкинской площади, строительства Сельскохозяйственной выставки…

Он видел, как веселый крановщик разбивал стопудовым шаром обветшалые домишки и как вырастали сложенные из плит новые, светлые здания с лифтами, газом, ваннами, горячей и холодной водой. Он проходил и проезжал по ажурным мостам, перекинутым через Москву-реку, по новым широким магистралям, обсаженным двадцатилетними липами и березками. В магазине, метро, кинотеатре он часто смешивался с толпой строителей — смешливых, задорных девушек, чумазых парней, — но взгляд его обычно скользил поверх толпы, ни на ком подолгу не задерживаясь.

Случилось как-то Виктору Авксентьевичу оказаться в Сибири, с писательской бригадой. Рабочие леспромхоза набросились на него с расспросами: «Ну, как там Москва, что новенького в столице?»

— Растет, конечно, строится, — неопределенно промычал Виктор Авксентьевич. И вдруг оживился: — Вот у нас в Гнилушках, откуда я родом, дед Мокей задумал строить курятник. А лесу кругом — ни сучка…

Но сибирякам неинтересно было слушать рассказ о том, как в каких-то Гнилушках строили курятник, и они разбрелись кто куда, оставив столичного писателя в одиночестве.

В разное время и с разных сторон предпринимались попытки направить музу Виктора Авксентьевича на новую стезю. Звонили из газет, журналов:

— Напишите очерк о Москве!

Но на эти настойчивые просьбы у Виктора Авксентьевича ответ был всегда готов:

— Ни минуты времени! Сроки поджимают. Для нашего брата, писателя, издательский договор — святая святых.

— Напишите сценарий о столице. Ведь вы же коренной москвич, — вам и карты в руки…

— Москвич-то я москвич, — отвечал Виктор Авксентьевич, — а только ведь кино — это специфика… И потом, я не городской. Я аграрник. Моя стихия — зеленя.

Справедливости ради надо сказать, что рукописная история столицы создавалась не только в протокольном отделе Моссовета. О Москве писали не только М.Ю.Лермонтов, Джамбул, Стальский и Лебедев-Кумач. Столице, ее труду, ее подвигам посвящены повести и очерки многих писателей, наших современников. Созданы пьесы о московском характере, поставлены фильмы о неразлучных друзьях — москвичах, люди разных стран поют песни о красавице Москве.

Но какое до всего этого дело Виктору Авксентьевичу!

— Я человек от земли, таким и останусь, — любит он повторять в кругу друзей, хотя той земли, которую Перепелкин описывал всю жизнь, давно уж и на свете нет.

Среди собратьев по перу, хорошо знакомых Виктору Авксентьевичу, было немало таких, которые вдруг на полгода или на год исчезали из столицы и так же неожиданно возвращались с рукописями романов и повестей о Колхиде или Сахалине. А иные и вовсе обосновывались где-нибудь под Курском или Рязанью. Эти мятущиеся души были чужды нашему герою, он их просто не понимал: к чему эта суета?

Вот и сейчас Виктор Авксентьевич сидит в своей квартире, что выходит окнами на новое здание Московского университета, и перелистывает тома трилогии о Гнилушках, готовя очередное издание. Иногда он впадает в глубокую задумчивость…

Легко догадаться, о чем может думать писатель на склоне лет. Конечно же о бессмертии, о благодарной памяти потомков!

А ведь может случиться и такое…

В распоряжении будущих исследователей останется один-единственный документ, освещающий связь писателя В.А.Перепелкина с современностью: запись беседы с древней обитательницей Средних Гнилушек, сделанная в свое время сотрудником литературного музея.

«Виктор Авксентьевич Перепелкин, говоришь? Книги, говоришь, пишет? Врать не стану, — может, и пишет. Чего ведь, батюшка, с людьми-то не случается!.. А вот что приезжал ко мне — это хорошо помню. Расспрашивал все, курятником моим любовался. А потом попросил цыплачка одного прирезать и сготовить ему.

Очень, очень хвалил. Совсем, говорит, как в какой-то там Арагве.

Он и объяснил мне тогда, не то река такая при царе была, не то столовка… Запамятовала я. Да ведь и то сказать: сколько годков прошло!»

И останется навсегда писатель, живущий сегодня, в наше необыкновенное время, всего-навсего гражданином Гнилушек. Именно Средних Гнилушек, а не Верхних и не Нижних.

Двое в палате

В палате № 4 стояло две кровати, но занята была только одна. Больной Назаров, по заключению заводской санаторно-отборочной комиссии, страдающий повышенной возбудимостью, прибыл в санаторий рано утром. Тишина располагала к отдыху, и теперь Назаров крепко спал, что было легко объяснимо: он отправился на вокзал сразу после ночной смены, а в дороге его одолевала бессонница.

Когда он проснулся, то увидел, что на второй кровати уже лежит человек.

— Что у вас? — спросил Назаров.

— Да головные боли замучили, подозревают сужение сосудов. Здесь. — И больной потрогал рукой голову, такую же курчавую, как и у Назарова.

— Ну, что ж, в санатории подлечат, — голосом хорошо выспавшегося человека промолвил Назаров и, надев пижаму, вышел из палаты, решив ознакомиться с санаторными окрестностями.

Через некоторое время в палате появилась женщина-врач.

— Ну как, отдохнули? — бодро спросила она больного.

— Ничего, спасибо.

— А я решила вас сразу не беспокоить, пусть, думаю, человек придет в себя после дороги, — продолжала врач, присаживаясь на стул около кровати. Затем сосчитала пульс больного и углубилась в изучение полученной в регистратуре санаторно-курортной карты. — Так, так… — задумчиво произнесла она, — и часто это у вас случается?

— Почти каждый день.

— И в очень выраженной форме?

— Да, иногда в очень сильной форме.

— Скажите, а у вас в семье кто-нибудь страдал психическим расстройством?

— Нет, а что?

— Может быть, бабушка, дедушка или какой другой дальний родственник?

— Кажется, нет. Правда, вот у супруги моей иногда завихрения случаются… Но ведь ко мне это отношения не имеет?

— К счастью, нет.

Тем временем в коридоре разыгралась такая сцена.

— Вы Назаров, из четвертой палаты? — встретила прогуливающегося по коридору больного медицинская сестра. — Мария Александровна у вас была?

Больной ответил, что никакой Марии Александровны он не видел.

— Ну все равно, поведу вас прямо к консультанту. А то теперь он будет принимать только на будущей неделе.

И подхватила больного под руку.

Консультант, пожилого возраста человек, долго изучал санаторно-курортную карту, а потом спросил:

— Скажите, товарищ Назаров, а ушибов у вас не было? Может быть, в раннем детстве?

— Нет, доктор, не случалось.

— А может быть, вы занимаетесь боксом? Или играете в этот… как его называют… бейсбол?