Требуется волшебница. (Трилогия) - Юлия Набокова

Тем временем пастух призвал распоясавшуюся буренку к порядку, та остановилась и задрожала всем телом, словно заглохший «Запорожец», который нервно пытается завести потерявший терпение хозяин.

– Что это с ней? – мяукнул снизу Варфоломей.

– Бензин кончился, – выпалила я.

– А мне кажется, она… – несмело начал кот.

Но тут из-за буренки выступил пастух с хлыстом, и нам стало не до разговоров. Опухший со сна, злой, что его потревожили, раскрасневшийся от бега, мужик тяжело дышал и, набычившись, смотрел на меня исподлобья.

– День добрый, – миролюбиво поздоровалась я.

У мужика дернулся кадык, как будто он проглотил ком травы.

– Вот и свиделись, – процедил он. – Давненько мечтал ознакомиться, так сказать, лично.

Он чуть наклонил голову, как бык на корриде, и попер на меня с явным желанием вздеть на рога.

Варфоломей тревожно мяукнул. Я попятилась.

– Вы меня с кем-то путаете!

– Да неужто? – не поверил пастух, продолжая напирать и гневно посверкивать глазками. – Скажешь, не ты вчерась невесту увела?!

– Да зачем мне чужая невеста?! – поразилась я.

– Не скажи! – Мужик погрозил пальцем и перечислил, будто бы нахваливая товар: – Она у меня справная: ладная, кругленькая. Одно загляденье!

– Верю-верю! – быстро согласилась я. – Но даже не уговаривайте. Меня невесты не интересуют. Я, знаете ли, больше по женихам!

– Ага! – вскричал он и обвиняюще ткнул в меня пальцем. – Вот ты и созналась, лиходейка! А ну отвечай, куды жениха дела?

– Стыдно с вашей стороны девице такие вопросы задавать, – укорила его я. Какое ему дело до моего Ива?

– А ну сказывай, где жених! – завопил пастух, бешено вращая глазами.

– В город едет, – от неожиданности сдала Ива я. Кстати, должен бы уже и доехать!

– Женишок мой! – сокрушенно взвыл мужик и мелко затряс бородой. – Я всегда говорил, что ему самое лучшее место при царском дворе. Такого красавца во всем Лукоморье не сыщешь.

«Да он бредит!» – поняла я, глядя в мутные глаза пастуха. Похоже, перед тем как провалиться в сон, он изрядно накачался самогоном, а теперь несет всякую ересь, обвиняя меня в хищении чужих невест и женихов. Как бы незаметно слинять? Я покрепче перехватила метлу и, настороженно поглядывая на хлыст в руке пастуха, попятилась назад.

– Куды?! – Хлыст угрожающе рассек воздух. – А ну сказывай, кому жениха запродала! Да вертай взад мою незабудку с ромашкой!

– Вы мне незабудок с ромашками не дарили, – возрази, ла я, соображая, как бы заговорить невменяемому мужику зубы да добежать до ближайшего леска. Вот влипла-то! С хлыстом пастух и пьяный играючи управляется, а у меня никаких навыков владения боем метлой. Так что исход нашего поединка заранее предрешен.

– Ясен пень, не дарил! – Лицо пастуха перекосила злобная гримаса. – Ты их у меня украла, пока я спал!

Он осекся и воровато огляделся по сторонам, не слышит ли кто. Но в поле были мы одни, поэтому недобросовестный пастух приободрился и продолжил наступать на меня:

– А ну говори, куда сметанку умыкнула?!

Я поспешно перевела стрелки на кота.

– Сметанку – это с него спрашивайте!

– Как же с него спросишь? – Пастух удивленно округлил глаза. – Разве ж бессловесная скотина ответит?

«Ответит, – злорадно подумала я, – еще так ответит, что у тебя уши завянут. Тут-то мы и воспользуемся твоим замешательством и сиганем в сторону леса». Но, вопреки моим чаяниям, «бессловесная скотина» изображала немоту и лишь жалостливо таращила глазищи, видимо, в надежде загипнотизировать и усыпить рьяного пастуха.

Пастух не усыплялся. Поднял глаза на меня и требовательно спросил:

– Иде моя сметанка?

– Он ее съел, – мстительно сказала я.

Мужик схватился за сердце и чуть не выронил хлыст.

– Как? Всю?!

– Да чего там было той сметанки-то, – копируя кошачьи интонации, ответила я. – Даже досыта не наесться.

– И куда ж только поместилось? – ахнул пастух и со злобой уставился на кота. – Ах ты, пройдоха, ах злодей!

– Котика моего не обижайте! – Я закрыла кота подолом.

И тут пастух поднял на меня глаза, и я дрогнула. Горячка окончательно завладела мужиком. Убьет, и рука не дрогнет.

– Убью-у-у! – в подтверждение моих слов взвыл он. – За сметанку, за ромашку, за незабудку…

– Недорого же вы цените человеческую жизнь! – попыталась охолонить его я.

– Да за твою, воровская шкура, жизнь, – с ненавистью выдавил пастух, – я бы и одну свою корову не отдал, а тут речь о десятке идет! Али скажешь, Пеструха с Рыжухой – не твоих рук дело? – Он, набычившись, двинулся на меня. – А Муся и Галка? А Беляна? Да за одного Жениха тебе ноги оторвать мало. Мой лучший племенной бык, кормилец мой, поилец!

Так вот в похищении какого жениха меня обвиняют! Я прыснула со смеху, не в силах сдержаться.

– Што-о-о? – Пастух налился краской. – И тебе еще хватает наглости смеяться мне в лицо? Мне, Соловью?!

Он с шумом втянул в себя воздух и вдруг свистнул. Да так, что на небо налетела грозовая туча, деревья встревоженно зароптали, трава ковром прильнула к земле, коровы испуганно сбились в стадо, а буренка-спринтер, стоящая за спиной пастуха, затряслась пуще прежнего. В лицо ударил холодный порыв ветра, пахнуло скошенной травой, словно по ней прошлись косой, и свежими коровьими лепешками. Даже Варфоломей шерстяным ковриком вжался в землю. Лишь на меня художественный свист не произвел особого впечатления. Подумаешь, я Витаса слушала на концерте на стадионе, сидя рядом с колонкой. И ничего, даже не оглохла. А свист пастуха не идет ни в какое сравнение с усиленным мощной стереосистемой воем модного певуна. Так, жалкий плагиат!

На пастуха было больно смотреть. Наверное, так выглядит суперстар мирового масштаба, снизошедший с Олимпа, Чтобы осчастливить своим пением посетителей дома культуры деревни Гадюкино, и вместо рукоплесканий и криков «браво» после выступления услышавший гробовое молчание, а после раскатистый окрик: «А наш Петрович под гармонь спевает лучше!»

– Как? – просипел он. – И ты стоишь как ни в чем не бывало?

– Мне похлопать? – вежливо поинтересовалась я.

– Ты ничего не чувствуешь? – поразился пастух, глядя на меня округлившимися глазами.

– Вообще есть кое-что, – призналась я, с беспокойством поглядывая на кота. Судя по тому, как он тряс головой и переводил осоловевший взор с меня на пастуха, Варфоломей временно оглох и не слышал ничего из того, что мы говорили.