Рубеж. Пентакль - Генри Лайон Олди

Нестрибайло оставил сержанта и тихонько проскользнул вдоль ограды, все дальше и дальше от входа. Там, где забор достигал высоты двух человеческих ростов, милицейское оцепление редело; Нестрибайло спокойно нырнул в кусты, нашел дыру, хорошо известную ему со школьных лет, и очутился на запретной территории.

Во всем парке более-менее ухоженной была только центральная аллея, а потому Сашка пробирался в зарослях легко и незаметно, как Чингачгук. Шахматный домик пустовал, и клетчатые столы напрасно ждали завсегдатаев. На детской площадке паслись голуби, подбирая вчерашние крошки, кукурузные хлопья и семечки. Полоса внезапного отчуждения казалась живой, обжитой, как дом, из которого только что ушли хозяева, – но тень зловещего будущего, сталкеровской «зоны», уже висела над беседками и аллеями, над крапивой и разбитыми фонарями. Пусть циничный Нестрибайло уверял себя, что все это чушь и фантазии, – по спине под рубашкой то и дело пробирался холодок.

Над прудом, заросшим ряской и тиной, с лодочной станцией и флотилией пустых бутылок, прибившихся к домику смотрителя, молчал вечный враг здравомыслящего человечества – мощный репродуктор. Без его завывания, к которому давно привыкли и младенцы в колясках, и старушки на лавочках, тишина над водой казалась не просто густой – монолитной. И тем не менее люди в парке были, много людей, энергичных, целеустремленных, агрессивных; густой поток матерной брани расползался от места их сосредоточения, легко преодолевал эфемерные барьеры зеленых изгородей и указывал Нестрибайле путь к источнику информации.

Нестрибайло поспешил.

За прудом, в стороне от пересечения аллей, с незапамятных времен лежал огромный камень. Бока его покрывали надписи, от самых простых – «Здесь был К.» – до длинных и вычурных, причем неведомые блюстители нравственности периодически замазывали белой масляной краской самые смелые выражения и слова. Надписи смывались дождями, уносились ветром, и новые поколения влюбленных писали на камне помадой и мелом: счастливцы – признания, неудачники – проклятия. У камня было пять ровных граней, и сверху он выглядел как правильный пятиугольник. Кто-то из коллег Нестрибайлы написал однажды в юбилейной заметке, что камень, мол, представляет собой знак качества, который сама природа поставила на нашем замечательном парке, гордости горожан…

Теперь камень окружали люди в бронежилетах, касках и с противогазами на боку. Нестрибайло, залегший в кустах, разглядел в руках у военных дозиметры, миноискатели и еще какие-то приборы, назначение которых определить не удалось. Начальство в погонах со звездами разгуливало тут же и не стеснялось в выражениях.

– Мин нет! – докладывали саперы.

– Радиационный фон в норме! – докладывали дозиметристы.

– Да что такое за трах-тарарах! – разразилось начальство, в сердцах грохнуло по камню кулаком, отошло в сторону и вдруг притихло.

Несколько минут ничто не нарушало тишины, кроме треска рации и далеких выкриков: «Пятый, Пятый, отвечай! Отвечай, так-перетак-твою-мать!»

Нестрибайло замер в своем укрытии, застыл, как парковая статуя. Пожилой майор, стоявший в каком-то десятке шагов перед ним, глянул вверх, где из-за туч проглянули лоскуты безмятежного неба, где носились ласточки, пожиная мошек быстрыми черными серпами. И на угрюмом, сто лет не улыбавшемся лице проступило выражение, от которого давно отвыкли майоровы мышцы: он улыбнулся без желчи и насмешки, просто улыбнулся, глядя вверх.

– А погодка-то распогаживается, – благодушно сказал майор обомлевшим подчиненным. – Ну его до биса… Колодяжный, заканчивай замеры, складай рапорт, и все. Отбой.

Следующую неделю тему закрытого парка терзали все газеты города – терзали остервенело, как собака тряпку. И не зря: в изначально темном деле оказалось столько недомолвок и противоречий, что лишь слепой, глухой и сонный газетчик мог пройти мимо, не поучаствовав в общей свалке. Во-первых, неясно, кто отдал приказ об оцеплении: военные, чиновники, милиция и сам мэр кивали друг на друга, но ответственного так и не нашли. Во вторник в парк пустили всех желающих – но только на полдня, потому что после обеда и мамаши, и старушки, и просто любопытные были согнаны с насиженных мест патрулем в камуфляже. По городу сразу поползли слухи, что изгнание горожан из парка проводилось с невиданной и ничем не оправданной жестокостью.

Жестокости не было – Нестрибайло мог это подтвердить, потому что сам первый явился в парк утром во вторник и провел несколько часов, ощупывая, осматривая, едва ли не обнюхивая пятиугольный камень. Все прежние надписи оказались на месте, новых не прибавилось. Камень лежал смирно, не давая, казалось бы, никаких поводов для столь пристального интереса. Нестрибайло, как всякий журналист, знал, конечно, штук десять легенд о каменном «знаке качества», но все давние, устоявшиеся и немного наскучившие. Что делать, если в городе мало достопримечательностей?

В конце концов Нестрибайло забрался на плоскую «крышу» камня, уселся там на выступ, отполированный штанами предшественников, и безмятежно подумал: а не махнуть ли в отпуск на пару недель? Тут-то в поле его зрения и появились ребята в камуфляже, числом два, очень вежливо попросив очистить территорию парка. Нестрибайло мог бы проявить неповиновение, возмутиться произволом властей, показать журналистскую «корочку» и вообще заварить кашу. Он не стал этого делать по одной причине – вдруг пожалел ребят. Они были оба очень молодые, огорченные и гонимые приказом.

А материала для серии репортажей хватало и без новых приключений. В стае акул пера, освещающих странные события вокруг городского парка, Нестрибайло оказался, конечно, самой крупной и заметной рыбиной. Он просачивался во всевозможные кабинеты, умело сочетал официальные интервью со шпионскими репортажами и возглавил наконец группу независимых журналистов, явившихся на прием к мэру и спросивших не прямо, но с вывертом: если основания для закрытия городского парка в самом деле так серьезны, не представляют ли они угрозы для города и горожан?

Мэр, конечно, ответил, что нет. Как такое вообще можно предположить?! Полнейшая информация о ситуации с парком будет дана горожанам уже завтра. И не надо, пожалуйста, придавать случившемуся такое большое значение – все уладится… Сегодня… Послезавтра…

В пятницу стало ясно, что приказ о закрытии парка исходит не от местных властей, а из столицы.

В субботу вокруг зоны отчуждения взялись строить новую изгородь – сплошную, бетонную, высотой метров шесть, с колючей проволокой по верхнему краю. Горожане, успев за неделю обменяться по кругу двумя сотнями сплетен («бомба», «радиация», «ртуть», «ядохимикаты», «инопланетяне», «какая-то сволочь богатая приватизировала»), пришли в новое возмущение. Перед мэрией случился пикет – уже не только старушки и шахматисты, но вся активная городская общественность. В толпе сновал Нестрибайло с диктофоном наперевес.

Воскресное утро выдалось теплым и солнечным. Сашка съел яичницу, выпил кофе и подумал, что следует сесть и хорошенько поработать – но перед этим купить сигарет.

В квартале от дома Нестрибайлу догнала черная машина.

– Гражданин Петренко Александр Васильевич?

Мелькнуло перед носом удостоверение. Спорить было бессмысленно, к тому же Сашка вырос не в сталинские времена и ментов в штатском не особенно боялся.

– Можно вас на пять минут? – вежливо осведомился человек из машины, пожилой, с залысинами на лбу, с рыжими кустиками бровей над бледно-голубыми глазами.

– Разве что на пять минут, – нахально заявил Нестрибайло. – Я, знаете ли, работаю. Волка ноги кормят.

– Садитесь.

Сашка секунду помедлил, но робости не выказал и сел в машину, которая сразу тронулась.

– Свободная пресса? – ласково спросил человек с залысинами. – А ведь скажут заткнуться – замолчите как миленький…

У Нестрибайлы от такой наглости даже перестала подрагивать жилка под коленом.

– Запугивать? – возмутился он. – Воротилы без стыда и совести скупают землю, приватизируют народную собственность…

Под взглядом голубых глаз Сашка осекся. Времена, конечно, не те, но человек с рыжими кустистыми бровями смотрел уж очень скверно. Нестрибайло задним числом подумал, что так и не разглядел толком удостоверение – ни имени, ни организации. Быстро огляделся – куда это его везут?..

– Не пугайтесь. – Голос человека в штатском излучал усталую брезгливость. – Вернут вас на место, целого и невредимого. Только подумайте про вот какую вещь…

Он замолчал. Машина как раз проезжала мимо парка: работы были в полном разгаре. Ни одна бетонная изгородь в городе не возводилась в столь короткие сроки.

– Камень, – сказал человек в штатском.