Вспоминалки - Владимир Рыскулов

В «Интуристе» арабы, которые сами очень музыкальны и даже возят с собой свои национальные инструменты, часто просили меня петь. В соединении с микрофоном гида-переводчика это звучало вполне достойно. Однажды я спел несколько песен по дороге из Пулковского аэропорта в Ленинград, и растроганная местная переводчица сказала мне:

— Я в шоке.

Когда я работал в одном из управлений Генштаба Вооружённых сил СССР, я как-то по просьбе женщин спел песню «Самоцветов» «Не повторяется такое никогда». Девушка, недавняя школьница, чуть не заплакала, а женщина, имевшая параллельное музыкальное образование, заявила, что её надо петь медленнее. Дальше продолжать пение мне расхотелось.

Во время второй загранкомандировки в Сирии мой голос из-за многочасовых устных переводов стал быстро садиться, и петь я почти перестал. Зато что-то произошло с моим музыкальным вкусом. Раньше мне нужно было прослушать песню несколько раз, чтобы понять, что она мне нравится, а теперь я это делаю с первого раза.

Несуны

Когда я учился в 9-ом классе, меня с приятелем включили в группу школьников, которая должна была поехать на кондитерскую фабрику имени Бабаева. В неё вошли девчонки из двух 10-ых классов, три учителя и мы. Наш общий приятель вручил нам массивный портфель, куда мы планировали сложить трофеи. Но в проходной фабрики его отобрали, а перед осмотром цехов на всех напялили белые халаты с застёжками на спине и смешные чепцы.

Однако скучать нам не пришлось: всюду нас угощали конфетами, шоколадками, карамелью, часть которых мгновенно заполнила карманы брюк и путающихся в ногах белых халатов. Через минуту все изменились до смешного — раздутые от сладостей карманы, спрятанные за пазухой коробки ассорти, руки и лица, перепачканные шоколадом. Во рту стоял сладкий привкус. Мы весело толкались среди огромных чанов с жёлтой тягуче-липкой начинкой карамельных конфет и тёмно-коричневой шоколадной массой. Экскурсия подошла к концу, и здесь предстояло новое испытание — пройти осмотр на выходе. Мы тщательно замаскировали в раздувшихся куртках и пальто коробки конфет, перевязав их нитками, которые из своих сумочек достали десятиклассницы, и заполнили шапки шоколадными зайчиками. Потом осторожно вышли через проходную фабрики, стыдливо опуская глаза при встрече с дежурными в красных повязках. Думаю, они не стали нас досматривать, зная, что мы из интерната.

На мосту мы с радостными возгласами начали освобождать карманы. Нам с приятелем удалось заполнить сладостями целый портфель. В интернате мы часть запрятали в тайники, которые на следующий день были конфискованы «продразвёрсткой», а часть раздали товарищам.

«Дмитрий Иванович»

В том же 9-ом классе, меня с двумя приятелями и одной девчонкой сняли в субботу с двух последних уроков и отправили на олимпиаду по химии в одну из школ нашего района. Через час мы сидели в ярко освещённом классе и ломали голову над какими-то сложными химическими реакциями. Сказать по правде, мы не воспринимали происходящее всерьёз, шутили и смеялись. По классу, вдоль парт, ходил симпатичный студент с длинными волосами и успокаивал нас. К величайшему удовольствию, мы заметили неожиданное внешнее сходство этого молодого человека с Дмитрием Ивановичем Менделеевым, подозвали его к нашей парте и посоветовали ему отпустить бороду для полного сходства с великим учёным. Он смеялся, сердился, но мы не умолкали.

— Дмитрий Иванович, у вас есть логарифмическая линейка? — спросил его кто-то из ребят.

Студент с загадочным видом вышел, и спустя некоторое время класс разразился звонким смехом. В дверях неожиданно появился конец гигантской логарифмической линейки, а за нею — согнувшийся под тяжестью своей ноши "Дмитрий Иванович".

Два часа я мучился с олимпиадными заданиями, затем поставил вместо ответа на последний вопрос короткое «Бутлеров решит», сдал работу и вышел вдвоём с хихикающей одноклассницей. Через 5 минут мы снова ворвались в аудиторию:

— Дмитрий Иванович, краткий справочник по химии, в парте, открытый…

Класс зарыдал от смеха, и под общее веселье мы вышли в коридор, оставив улыбающегося студента с длинными кудрями и кучу черновиков, испещрённых химическими формулами. В метро мы расстались на кольцевой. Я занял свободное сидение в углу вагона и где-то через час был дома.

Угнетённая словесность

В начальной школе большинство уроков у нас вела молодая и красивая учительница, с причёской Бабетта на голове. Она была весёлой и энергичной, проводила утренники, разучивала с нами песни и речёвки. Она также поощряла всякое свободное творчество, на переменах читала мои рукописные романы вслух и исправляла ошибки. Когда мы писали изложения, я превращал их в красочные рассказы с сюжетом, героями и прямой речью. К сожалению, после 4-го класса её командировали в ГДР преподавать в школе для детей наших загранработников.

Новая учительница вначале снисходительно отнеслась к моему отрицательному отзыву на книгу Аркадия Гайдара «Школа». Это была олимпиада по литературе, куда она посадила меня с учениками на год старше. Я написал отзыв длинными толстовскими периодами — одним предложением на пять страниц. Но в 6-ом классе моё сочинение на свободную тему ей не понравилось по своему идеологическому содержанию. Она отправила его на рецензию учителям старших классов, которые дружно поставили мне за него тройку, хотя в нём не было ни одной ошибки. С тех пор все свои сочинения я писал только по учебнику.

Она и стала нашей классной руководительницей вплоть до выпускных экзаменов. Мы занимали кабинет русского языка и литературы, где у нас был свой телевизор и проигрыватель. На большой перемене он заполнялся зрителями, столпившимися возле экрана и даже для лучшей видимости стоявшими прямо на стульях и партах. Но когда появлялась классная руководительница, лишние выдворялись за дверь.

— Итак, ребята, запишите мою мысль, — говорила она, заглядывая в свои заметки, извлечённые из разных учебных пособий. — Так, что там делает тяжёлая артиллерия, почему ничего не записывает?

Так она в общей массе называла плохих учеников, которых окрестила другим почетным именем — «отличники». На уроках литературы подчас было нестерпимо скучно, поэтому каждый тихо занимался своим делом. Изредка кто-то выходил к доске и томился возле учительского стола, вспоминая трудноперевариваемые параграфы учебника, или же классу предлагалась серия вопросов, почерпнутых из дидактического материала. Сочинения обычно писали в гробовой тишине, закончив, толпились в коридоре, у дверей, и распевали в унисон на известный мотив из фильма «Деревенский детектив»:

— Достоевский! «Это ж, понимаете, смешно. Ха-ха-ха-ха…»

У меня был недостаток — я не умел декламировать наизусть стихи, и поэтому на уроках литературы часто попадал в неловкое положение, когда меня вызывали к доске читать что-нибудь из поэзии. Я понимал и любил стихи, более