Убить Бин Ладена - Олег Якубов

К связному применяли самые жестокие и изощренные пытки, на которые только были способны палачи. Абу-Нувас молчал. И откуда взялось столько сил — духовных и физических в этом тщедушном теле!

— Ни одно живое существо не может выдержать того, что выдерживает этот шакал, — докладывал начальник контрразведки шаху. — Он может подохнуть в любой момент, а этого допускать нельзя. Его надо казнить.

Максуд согласно кивнул головой.

— Я составил список людей, которые на казни должны присутствовать обязательно. Мои люди будут смотреть во все глаза, может быть, предатель чем себя и выдаст. — И он протянул список, состоявший из двух десятков имен. Было в списке и имя муллы Закира Бин Нурлана.

— А этот человек как попал в твой черный список? — недовольно поморщился Шах, увидев фамилию того, кого приблизил к себе сам.

— Этот человек в вашем окружении недавно и хотя, я знаю, вы ему доверяете, упустить представившуюся возможность лишний раз его проверить, было бы верхом легкомыслия. Кстати, если вы соизволите обратить внимание, моя фамилия тоже значится в этом списке.

— Кого ты хочешь провести этими хитростями?! — рявкнул шах, но список утвердил — цена человеческому предательству и коварству была ему слишком хорошо известна.

…Все было кончено. Сверкнула сталь клинка, голова с выпученными от ужаса и навсегда застывшими глазами глухо стукнулась о песок. Почему-то именно в этот момент Закиру подумалось, что он, наверное, уже никогда не узнает настоящего имени человека, с которым был знаком столько лет и к которому все, да и он сам обращались только по его нелепому прозвищу. Да что там имя! У него не было даже возможности сообщить о героической гибели связного. Последующие несколько часов он провел в неведомом для него ранее состоянии. Отвечал на вопросы, что-то делал, даже пил чай в окружении других людей. Но при этом у него было такое ощущение, что это не он, а какой-то заменивший его робот говорит, движется, проверяет перед сном оружие…

Через несколько дней шах Максуд вызвал Закира. «У меня печальные новости, дорогой брат, — произнес он и, приподняв чалму, стал яростно растирать затылок, отгоняя нахлынувшую боль. — Умер Ахмад ар-Равийя. Мы выезжаем сегодня же.

Закир взглянул вопрошающе.

— Да конечно, вы едете тоже. Я знаю, как относился к вам уважаемый ар-Равийя и просто не имею права лишать вас возможности проводить его в последний путь.

Закира удивило, что на похороны народу собралось совсем немного.

— Советами и помощью покойного пользовались многие, но большинство из них старались не афишировать своих отношений, — пояснил шах Максуд. — А вы мужественный человек, — счел необходимым добавить он. — Не проронили ни слезинки.

— Идет война, — возразил мулла. — Нам некогда горевать даже по тем, кого убивают неверные. А смерть в столь почтенном возрасте — не горе, но лишь благодеяние Аллаха.

— Старик не зря был высокого мнения о вашем уме, — заметил Максуд и добавил многозначительно, — он не ошибался в людях.

Странные чувства владели Закиром на этих похоронах. Ему было доподлинно известно, что старик финансировал поставки оружия, не пренебрегал торговлей наркотиками, то есть сеял повсюду смерть. Но он не мог избавиться от мысли, что в глубине души благодарен покойному — ведь именно он, пусть даже невольно, способствовал достижению той цели, которую поставил перед собой Закир.

В Панджшерское ущелье, где располагался штаб Максуда, они вернулись через сутки, когда рассвет еще только занимался. В дороге все больше молчали, лишь изредка обмениваясь вроде ничего не значившими репликами. Но так могло показаться только стороннему наблюдателю. На самом деле шах не упускал ни единой возможности как можно лучше понять, кто находится рядом. Действительно ли искренен с ним этот немногословный человек, насколько глубокими обладает знаниями, способен ли мыслить самостоятельно, или предпочитает подлаживаться под чужое мнение, скрывая свое собственное, либо не умея его отстаивать. И чем больше приглядывался Максуд к мулле Закиру, тем больше убеждался, что перед ним человек неординарный. «Неординарный еще не значит — верный», остужал сам себя Максуд, решив, однако, что мулла стоит того, чтобы его приблизить к себе, не упуская не единой возможности проверить. И все же, как приятно беседовать не с тупоголовыми баранами, которые только и умеют, что преданно заглядывать в глаза и трясутся от вечного страха и угодничества.

Мулла человек совершенно иного толка. Он на лету схватывает любую мысль, а его собственные суждения отличаются глубиной мышления, склонностью к анализу, выверенностью тщательно взвешенных и хорошо обдуманных выводов. «Конечно, мулла не обладает подготовкой и навыками разведки и контрразведки, продолжал рассуждать шах, Но его аналитические способности очевидны, делают ему честь и он умеет разложить по полочкам и проанализировать любую ситуацию так, как это не в состоянии сделать многие разведчики-профессионалы».

Узнай отставной генерал Элиэзер Бен-Яаков о подобных рассуждениях одного из лидеров повстанческого движения, он бы, несомненно, порадовался за своего ученика, за его безукоризненную конспирацию, великолепно отшлифованное умение перевоплотиться.

В руководстве советских войск совершенно отчетливо сознавали, что именно такие командиры, как шах Максуд, представляют в Афганистане наибольшую угрозу и потому за годы войны было предпринято не менее десятка попыток ликвидации шаха. Но все они провалились. Приходилась признать, что разведка и контрразведка Максуда всегда были на высоте. Не последнюю роль в этом сыграл и скромный, никому на советской стороне неизвестный, мулла Закир Бин Нурлан. Ему пришлось приложить немало сил и изобретательности, чтобы оставаться постоянно в тени. Он избегал штабных совещаний, а если и высказывал свое мнению, то старался это делать только с глазу на глаз с Максудом. Конечно, это было нелегко, тем более, что неожиданно у него появился явный враг — один из наиболее доверенных максудовских контрразведчиков. Наиль-эд-Дин был знатоком своего дела, его отличительными чертами к тому же являлись коварство, неверие и недоверие ко всему и всем. Поговаривали, что он рос вместе с шахом Максудом и тот доверял ему безраздельно. Наиль-эд-Дин был горазд на всякие проверки и провокации, за глаза его называли Аль Каззаб, что в переводе означает лживый, скрывающий свои мысли.

Видя, что шах внимательно прислушивается к мнению муллы, контрразведчик воспылал к Закиру лютой ненавистью, причиной которой была элементарная ревность, которую сам шах же и пробудил. А случилось это так.

На какое-то время в Панджшерском ущелье воцарилось относительное затишье. Вся мощь и сила ударов советских войск переместилось в другом направлении. Воспользовавшись этим, приближенные Максуда, в их числе и Наиль-эд-Дин, рекомендовали ему собрать полевых командиров самых крупных партизанских отрядов. Такая необходимость уже давно назрела и шах, не колеблясь, дал свое согласие.

Узнав об этом, Закир спросил:

— Дата и место сбора на совещании были озвучены вслух?

Максуд, разумеется, понял, к чему задан такой вопрос и снисходительно пояснил: «На совещании присутствовали только самые проверенные люди».

— Но и у стен есть уши, — резонно парировал Закир. — Секрет остается секретом только до тех пор, пока он не озвучен. Во всех иных случаях он становится достоянием кого угодно. И вот что еще меня смущает. Это, скорее всего, интуиция, но не только. С подобными случаями я уже сталкивался в Африке. Сегодняшняя ситуация напоминает мне затишье перед боем. Нас словно кто-то хочет убедить, что все силы «шурави» направлены сейчас в другом направлении и им не до ваших отрядов.

— Наша разведка не располагает такими сведениями, — покачал головой Максуд.

— Отсутствие сведений не может служить гарантией отсутствия планов, — снова возразил мулла. — Я бы посоветовал вам, уважаемый шах, за несколько часов до назначенного времени покинуть ущелье вместе с собравшимся полевыми командирами. Но в этот план, если вы, разумеется, его примите, посвящать не следует никого, его надо осуществлять внезапно и стремительно.

И хотя у Закира на самом деле не было никаких данных об очередной готовящейся операции по устранению шаха, его выводы оказались верными. Ракетный обстрел места, где должны были собраться вместе с шахом полевые командиры самых крупных отрядов, начался через час после того, как они его покинули.

Спустя какое-то время шах раздраженным тоном сделал въедливое замечание своему контрразведчику, заметив, что один мулла Закир стоит всего его аппарата. Подобного замечания было вполне достаточно, чтобы вызвать не только ревность, но и ненависть Аль Каззаба. На какие только ухищрения он не пускался, чтобы опорочить Закира в глазах шаха. Однажды сразу тридцать с лишним «воинов Аллаха» отравились приготовленной на обед похлебкой. Допрошенный с пристрастием повар «признался», что когда обед был уже готов, он предложил проходящему мимо мулле Закиру, снять пробу. Мулла подошел к котлу и, по утверждению повара, пробуя пищу, высыпал в кипящую похлебку что-то белое. Повар решил, что это, должно быть, была соль, и значения-де этому не придал. От неминуемой расправы Закира спасло лишь то, что незадолго до обеда он, в сопровождении нескольких бойцов, покинул расположение лагеря и отправился в кишлак на похороны, чтобы отпеть покойного. За повара, было, взялись основательно, но бедолаге хватило и нескольких ударов палками по пяткам, чтобы он во всем сознался. Вечером к нему подошел человек, лицо которого было закрыто до самых глаз платком и, вручив пакет с белым порошком, велел высыпать содержимое в котел, а потом, во время неизбежного допроса, обвинить во всем муллу ЗХакира. В случае отказа грозился обесчестить двенадцатилетнюю дочь повара, которую пока взяли в заложницы. Девочку вскоре обнаружили прикованной к дереву и все подозрения с муллы Закира были сняты естественным образом.