Семь ангелов - Николай Усков

Казалось, что бежит королева от одной смерти к другой. От плахи к бушующей пучине. Но куда бежал я? Об этом думал, когда во мгле глядел на исчезающий из виду Неаполь. Что ведет меня в этой жизни от одной печали к печали еще большей?

Буря продолжалась до половины следующего дня, так что не могли поднять парус, но шли на веслах. Болтало и кидало нас немилосердно. Не получилось дочитать ни одной молитвы до конца, поскольку все время блевал. И, если бы не Мордехай, припасший нужные травы, думаю, не увидел бы рассвета этого дня. Королева же, хоть и страдала от качки, но была спокойна. Ведь при ней находился тот юноша по имени Энрико, с которым предавалась она блуду, когда оба не блевали. Не забыла взять его в дорогу, хотя ребенка своего двух лет от роду, Карла Мартелла, без колебаний оставила в Новом замке, полагая, вероятно, что Венгр насытится им и не будет искать ее смерти. Пытался я убедить королеву взять малыша с собой. Она же лживо отвечала, что под защитой дяди, короля Венгерского, ребенку будет спокойнее. Как же может быть ему спокойнее, если его дядя вознамерился сам сесть на Неаполитанский трон? Думаю, жить маленькому Карлу Мартеллу осталось всего ничего[44]. Да позаботится о нем Пречистая Матерь Божья, коль скоро его собственная мать глуха и бессердечна. Утешает меня лишь то, что является Иоанна «наемником»[45] в моей игре, которая, надеюсь, скоро закончится во славу Господню.

Марсель, лето Господне 1348, месяца января 21-й день

На пятый день пути, хвала Господу, достигли мы Марселя. Я сошел на берег первым, чтобы известить городской совет о прибытии его королевы.

Как только ступил на твердь земную, показалось, что продолжает она подпрыгивать под ногами, словно палуба. На самом деле подпрыгивал я, ибо привык так сохранять равновесие на шатком нашем суденышке. Истинно, не создан человек для плавания по водам, но от гордыни своей плавает, за что и терпит заслуженную муку.

В совете новость восприняли с ликованием и тотчас велели звонить в колокола по всему городу. Пухлощекие патриции, отродясь не видевшие ни королевы, ни даже какого-нибудь принца, тотчас вывалили на улицу и побежали в гавань встречать Иоанну. Насилу успел уговорить их прислать за госпожой белую лошадь да балдахин, чтобы могла она с достоинством проследовать в здание совета. Балдахина в Марселе не нашлось, патриции даже не поняли, о чем я их спрашиваю. Хорошо хоть отыскали белую клячу у одного рыцаря, худую и неказистую. Велел накрыть ее красным бархатом, чтобы ребра не торчали.

Наконец, все прибыли в гавань.

Королева вышла на палубу своей галеи увенчанная короной и облаченная в золотую парчу. Золотые волосы, ниспадавшие на плечи, блистали в лучах солнца так, будто над головой ее был нимб. Едва увидев Иоанну, патриции и весь народ пали ниц. И долго не поднимались, пока она ласково не попросила их об этом. Иоанна, отвыкшая от людской любви, теперь ликовала. Грудь ее быстро вздымалась – мне на погибель, – щеки разрумянились, а глаза блестели.

Сначала на берег спустилась стража, которую я взял из Неаполя. Бряцая оружием, растолкали они народ и патрициев, чтобы Иоанна могла подойти к своей лошади. Золотая королева отражалась в начищенных до блеска доспехах и так соперничала с самим солнцем. Сила и богатство, сталь и золото – чему еще служат простецы в этом мире?

Любовник Иоанны, Энрико, должен был вспомнить, что является ее рабом. Подобно псу, встал он на четыре конечности подле лошади. Королева же, усаживаясь в седло, воспользовалась его спиной как ступенькой. Томазо Генуэзец был увенчан пышной шляпой и играл роль важного вельможи. Ведь в Марселе никто не видел важных вельмож. По крайней мере в шляпах, подобных тюрбану самого великого хана. Томазо держал лошадь Иоанны за повод и вел ее с такой надменностью, что его можно было принять за канцлера или даже принца. Мы с Энрико шли сзади: я, перебирая четки, мальчишка – скаля зубы, ибо радовался своему мнимому величию. Замыкал процессию Мордехай, захвативший для важности увесистый фолиант, чтобы все считали его астрологом. Ведь власть, как принято думать, есть не только сила, но и тайное знание.

С трудом удалось Иоанне протиснуться по улицам, поскольку народ запрудил всю мостовую, свисал из окон и с крыш. Женщины бросали ей цветы, а мужчины, разинув рты, пожирали похотливыми глазами.

В совете Иоанну посадили на лучший стул, установленный, будто трон, во главе зала. Стул этот скрипел немилосердно, поэтому госпоже пришлось сидеть очень прямо и почти неподвижно. Выслушав присягу Марселя, королева подтвердила все привилегии, данные ее предками городу, и вкратце изложила причину своего прибытия. С ее слов выходило, что Венгерский король пришел в Неаполь не затем, чтобы отомстить за убийство брата своего Андрея, но по причине врожденного бешенства. А потому долг Марселя во всем помочь своей несчастной королеве. Хоть и была замужем, назвала себя бедной вдовой, которую некому защитить, кроме верных марсельцев. Клянусь, что глаза Иоанны были полны слез, а голос дрожал так, что даже я на мгновение поверил в ее искренность. Патриции в едином порыве стали кричать, что прямо сейчас, бросив жен и детей, отправятся в Неаполь. И, несомненно, одержат верх над жалким варваром. Госпожа Иоанна шмыгнула носом, покрасневшими глазами обвела грузные фигуры своих новоявленных защитников и слабым голосом принялась отговаривать их от столь геройского поступка, достойного римлян. В этих речах провела она много времени, расписывая свирепость и коварство венгров. Патриции, кажется, стали сожалеть о своем предложении. И тут госпожа как будто замялась, а потом осенила себя крестным знамением и, призвав в свидетели Господа, объявила:

– Я жена вам всем и не могу отдать на заклание супостату лучших своих мужей, – у собравшихся эти слова вызвали явный вздох облегчения. Патриции замерли и обратились в слух, а Иоанна продолжала:

– Не дам в обиду наиславнейших мужей своего королевства. Никому. Лучше умру среди вас в нищете и унижении, но не пошлю на погибель! – И опять зал словно выдохнул.

– Поклянитесь, что не откажете мне хотя бы в стакане воды, когда придет мой час предстать перед Создателем, – королева прикрыла глаза и плотно сжала губы, словно была готова принять самый жестокий ответ с подобающим достоинством.

– Бери все, госпожа, – заголосили обрадовавшиеся патриции, которых избавили от необходимости рисковать жизнью. Королева молчала, потом медленно приоткрыла глаза. Теперь в них читалось удивление и признательность.

– Нашла я в Марселе не только людей храбрых, но и великодушных.

– Да здравствует наша королева! – ликовали патриции.

– Нашла я в Марселе не только людей великодушных, – продолжала Иоанна, – но и щедрых.

– Да здравствует наша королева!

– Столь славные люди не лишат бедную вдову своей помощи.

– Скажи, что сделать!

Иоанна замолчала. Вновь прикрыла глаза. Наконец, медленно произнесла:

– Мне нужно десять тысяч флоринов.

Тут на лица патрициев опустилась ночь. Они принялись изучать шахматный узор пола, будто бы в нем были скрыты ответы на главные вопросы мироздания.

Иоанна немного помолчала и начала тихо всхлипывать. Любовник ее, Энрико, крикнул:

– Вина госпоже Иоанне, бессердечные вы люди! – Мальчишка, кажется, сам был готов разреветься.

По справедливости, присутствующие были не бессердечными, а здравомыслящими. Наконец, заговорил старший из них, которого на народном наречии называют мэром:

– Милостивая госпожа, готовы тебе служить, ибо ты наша королева. Но дай нам срок, чтобы мы могли достать столь большую сумму денег.

Иоанна отхлебнула вина из кубка, который ей, наконец, доставили, всхлипнула и произнесла:

– Спасибо, – голос ее стал ядовитым, – знала, что в этом мире стоит рассчитывать лишь на милосердие Всевышнего. – Королева вновь закрыла глаза. Слезы текли по ее щекам, а грудь вздымалась самым угрожающим для меня образом.

– Достанем денег! – мрачно, но уверенно произнес один из патрициев с бородавкой на носу. Все оглянулись на него с удивлением и ненавистью.

– Не надо, – объявила королева. – Видно, судьба моя такова, что должна я забыть правду и закон. Пусть гибнет вдовица и сирота под копытами варвара. Пусть торжествует дьявол, пусть гордится своей победой враг рода человеческого, – голос Иоанны, сорвавшийся было на крик, вновь стал тихим. – Пусть… В смирении приму я волю Господню. – В зале повисло молчание. Красный от стыда мэр заговорил:

– Госпожа, дай нам день, и завтра объявим о своем решении.

– Завтра?! – насмешливо переспросила королева и умолкла, окинув гневным взором пристыженных патрициев.

– Я даю три тысячи флоринов, – веско заявил гражданин с бородавкой. Он гордо оглядел своих товарищей. По залу пронесся шепот.

– Я даю столько же, – гаркнул другой.