Электра - Дженнифер Сэйнт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему их так много? – спросила я.
Слегка наморщив лоб, она качнула головой.
– Не знаю.
Боится она, интересно? И что с ней будет, когда войско сокрушит городские стены? Моя судьба, подобно судьбам прочих троянок, представилась гораздо отчетливей. И ужасала. Здесь мне с моим проклятием, вызывавшим лишь всеобщее презрение и досаду, жилось несладко, но это пустяк в сравнении с тем, что ожидает меня, если город падет – или когда падет, ведь именно такой исход я увидела в день возвращения Париса.
Дни напролет над равниной оглушительно звенела бронза – а ведь когда-то можно было, покинув изжаренный солнцем город, выйти туда и под крики чаек, круживших в вышине, подставить щеку свежему морскому ветерку. Теперь мы все стали узниками Трои – все, кроме мужчин, которые, натянув на заре доспехи, змейками, будто полчища муравьев, выползали на берег. К ночи возвращались – избитые, покалеченные, все в крови. Поле брани усеяли мертвецы – пронзенные мечами и копьями, они лежали, глядя в никуда остекленевшими глазами, а в ранах их загустевала кровь и вокруг роились, жужжа, тучи мух. Время от времени заключалось перемирие, и греки с троянцами уносили трупы. Дым погребальных костров душил небеса, вздуваясь над раскинувшимися на побережье греческими станами и извергаясь из нашего осажденного города. Теперь Трою покидали лишь покойники.
13. Клитемнестра
Явившись, он назвался просто путником. Я на него едва взглянула. Распорядилась, махнув рукой девушкам-рабыням, чьих лиц не различала больше:
– Приготовьте ему пищу, ванну и постель.
Поначалу – мягким ли изгибом руки, блеском ли волос – мне напоминали Ифигению все девушки, даже вовсе не нее непохожие. Увидев рабыню или юную аристократку из какой-нибудь семьи микенских богачей, я мучилась равно, они ведь живы, а моя дочь умерла. Юношескую исполненность надеждами, упоение жизнью на самом ее пике – вот что узнавала я в них, наверное. Но не только в девушках, во всякой встречной – взволнованной невесте, преобразившейся матери и даже трясущейся старухе – я видела женщину, которой Ифигения могла бы стать. Но никогда уже не станет. А потому избегала смотреть на них вовсе.
До проезжих путников, ищущих приюта, мне дела не было. Одни лишь гости заботили меня – гонцы с вестями из Трои. Вот тут я навостряла уши и слушала внимательно. Сначала, не придумав другого способа подготовиться, полагалась лишь на вестников, способных обогнать греческий флот и предупредить, что муж мой возвращается домой с победой. Но после распорядилась протянуть по островам, отделявшим нас от Трои, цепь сигнальных костров, а при них поставить часовых, чтобы тут же, едва город падет, зажгли огни один за другим и дали мне знать. Пока, правда, сообщать было не о чем. Греческое войско стояло лагерем на берегу под Троей, однако крепкие стены защищали город по-прежнему.
Я полюбила гулять во дворике по ночам, после проведенного в государственных заботах дня. Малыш Орест с удовольствием спал в колыбели, не то что сестры когда-то, но бодрствовать часами, прислушиваясь к его тихому дыханию, было невыносимо. Я жаждала одиночества – жаждала, как ничего другого или почти ничего, ведь сердце мое колотилось быстрее от известий о войне и разнообразных смертях, какие могли бы постичь и Агамемнона во время нее или, что было бы всего приятней, после. Однако чаще всего я просто желала покоя. Болтовня других людей, пусть даже дочерей моих, допекала нестерпимо. Хотелось предаться раздумьям о собственных замыслах, единственной оставшейся мечте. Ради этих часов в ночной тиши я жила, когда слышишь лишь далекое море, с шипением всасывающее волны, осязаешь лишь холодные ласки темного ветра.
Никто меня здесь не беспокоил. Никто, скорей всего, и не знал, что я прихожу сюда по ночам. В этом всегда уединенном дворике мы с Агамемноном давным-давно, молодоженами еще, сидели под звездами, здесь я водила за ручку неугомонных малышей, здесь находила краткий отдых, умаявшись от хлопот с тремя непоседливыми дочерьми и наконец уложив их спать. А теперь проводила одинокие часы в безмолвной тьме, обретая единственное утешение, доступное еще моей истерзанной душе.
Словом, явление посторонних здесь было до того нежданным и неслыханным, что, различив шаги, я сначала решила: показалось. Не насторожилась, не приготовилась к опасности. Прежде я не замечала угроз из-за благодушия. А теперь мне стало все равно.
– Клитемнестра! – раздался из сумрака тихий, глуховатый голос.
Я резко обернулась. Поверив на миг, что это Агамемнон – явился ни с того ни с сего, а я даже не знала, что война закончилась. И захвачена врасплох: цепь сигнальных костров не зажглась во тьме, меня не предупредили. Отпрянув, я сжала руку в кулак, задышала хрипло. Стенка рядом низкая – дворец стоит над крутым обрывом, а внизу камни – ему хватит. Страх смешался с восторгом – едкий, железный привкус крови обжег мне горло.
– Прошу, не бойся, я не причиню тебе зла.
Странные слова, ведь мне уже бояться нечего, подумала я в замешательстве. Но тут он сделал шаг вперед, и ясно стало, что это вовсе не мой муж. В тусклом свете луны, пробивавшемся меж колонн, стоял мужчина помоложе. Худощавый, выше Агамемнона ростом, но неуклюжий какой-то, будто вытянулся слишком быстро и не знал, куда ему, такому длинному, теперь деваться. Мысль о том, что я могла бы испугаться человека, столь робкого с виду, поразила меня – какая нелепость! – а когда он еще и вздрогнул от моего нечаянного резкого смешка, все это показалось совсем уж несуразицей.
– Закричу – и стражники к нам со всего дворца сбегутся, – сказала я ему.
Защиту дворца я сочла одной из первостепенных задач, и для этой работы мы наняли мужчин из соседних земель. Мужчин, не присягавших на верность Агамемнону. И
