Мило и волшебная будка - Нортон Джастер

Ляпсус совсем обессилел, ноги у него подкашивались, на лице застыла мука, а в глазах — тоска.

— Больше, с позволения сказать, я не могу, — простонал он.

Но зигзагом метнулась молния, разорвав небо, и гром заглушил его стон.

А демоны уже — вот они, охота подходит к концу. Еще прыжок, еще шажок, и первым они схватят жучилу, потом мальчишку, а там и пса с его ношей. Все разом взвились они в прыжке…

И вдруг застыли, как будто вмерзли в воздух, не способные шевельнуться, и со страхом уставились вдаль.

Мило медленно распрямился, поднял голову. Там, на горизонте, во всю его ширь, стояла бесчисленная рать Разума, солнце сияло на мечах и щитах, знамена гордо реяли на ветру.

Мгновение тишины, а затем тысячи труб — многие тысячи — запели, и, как морская волна, с места двинулась конница, сначала медленно, затем быстрей, быстрей — топот копыт и клики звучали музыкой в ушах Мило, — и рать обрушилась на перетрусивших демонов.

Впереди скакал король Азбукиан в великолепных латах, украшенных рельефными литерами, а рядом с ним — Матемагик, размахивая заново отточенным посохом. Доктор Какофонии метал из своего фургона тарарах за тарарахом на радость госпоже Звукозаписи, а Чудовищный ТАРАРАМ собирал их тут же, на поле боя. Маэстро Гамма ради такого случая вывел свой оркестр, разыгрывая цвета государственных флагов Разума. И все, кого повстречал Мило на своем пути, явились сюда, на помощь, — купцы из Словаренции, цифродобытчики Числовенции и все добрые обитатели лесов и полей.

Пчела-Наборщица носилась над головами с криком:

— В атаку — вэ а-тэ-а-кэ-у! В атаку — вэ а-тэ-а-кэ-у!

Даже Еслиб, который, как всем известно, мог бы стать еще трусливей, если бы не был таким трусом, даже он покинул Домысел, чтобы показать свою удаль.

И даже Блюститель Буквы Закона, оседлав кривоногую таксу и насупив брови, мчался на врага.

Съежившись от страха, исчадия Тьмы Невежества, бросились врассыпную и с горестными воплями — такими горестными, что они вечно будут звучать в ушах — убрались восвояси, в промозглую тьму, откуда явились. Ляпсус облегченно вздохнул, а Мило и принцессы рукоплескали победителям.

— Отличная работа! — воскликнул Граф Орфографии, спешившись и пожимая руку Мило.

— Прекрасно сделано! — поспешил добавить Казначей Значений.

— Всем пример! — добавил Премьер Пример.

— Толково! — одобрил Полковник Толковник.

— УРА! — подхватил Фон-Барон Фонетик.

И все, кому хотелось — а хотелось всем, — подхватили:

— УРА!!!

— Это мы должны благодарить вас… — начал было Мило, когда все стихло, но ему не дали продолжить.

Все пятеро развернули огромный пергаментный свиток и под фанфары и барабаны зачитали:

— «Слушайте! Слушайте!..

— Отныне…

— И во веки веков…

— Поэзия и Мудрость…

— Снова правят в Разуме!»

Обе принцессы низко поклонились, а потом радостно расцеловались с братьями, и все согласились друг с другом, что это — хорошо.

Затем глашатаи продолжили:

— «А также…

— Отрок по имени Мило…

— А также пес по кличке Тактик…

— А также жучок, наименованный Ляпсусом…

— Сим нарекаются…

— Заслуженными героями королевства!»

Приветственные клики и здравицы огласили воздух, и даже Ляпсус, казалось, был немного сконфужен столь пристальным вниманием к своей особе.

— «А посему, — завершил Премьер, — во славу беспримерных героев объявляются трехдневные королевские празднества. Шествия по всем городам и весям, маскарады, пиршества, игрища и мюзиклы».

Все пятеро тайных советников свернули пергамент и ретировались, непрестанно кланяясь и расшаркиваясь.

Верховые нарочные разнесли эту весть по всем концам королевства, и повсюду толпы людей выходили приветствовать праздничное шествие, которое медленно двигалось через всю страну. Гирлянды цветов украшали каждый дом и каждую лавку, а мостовые были выстелены коврами. В самом воздухе витала радость, и ставни, в течение многих лет запертые, распахивались, впуская яркий солнечный свет туда, где его так долго не было.

Мило, Тактик и совсем стушевавшийся Ляпсус гордо восседали в королевской карете рядом с Азбукианом, Матемагиком и обеими принцессами, а шествие растянулось на много миль впереди них и позади.

Отовсюду доносились здравицы, и Поэзия, подавшись вперед, легонько тронула Мило за руку.

— Они приветствуют тебя, — молвила она с улыбкой.

— Но без их помощи, — возразил он, — я бы ничего не мог сделать.

— Так-то оно так, — серьезно заметила Мудрость, — но лишь у тебя хватило мужества решиться на это. Ведь чтобы добиться цели, порой достаточно одной лишь решимости.

— Именно поэтому, — вступил Азбукиан, — мы не могли открыть вам некую страшную тайну прежде вашего возвращения.

— Да, я помню. Но теперь мы вернулись!

— Вы не могли вернуться — это было невозможно, — проговорил Азбукиан, глядя на Матемагика.

— Абсолютно невозможно, — подтвердил Матемагик, глядя на Азбукиана.

— Вы хотите сказать… — пролепетал Ляпсус, вдруг совсем ослабев.

— Вот именно, — согласно кивнули они головами. — Но скажи мы об этом тогда, вы бы никуда и не пошли. Однако многое становится возможным, если не знаешь, что оно невозможно.

За всю остальную дорогу Мило не произнес ни звука.

Наконец они достигли обширной равнины на полпути между Словаренцией и Числовенцией, чуть правее Долины Созвучий, чуть левее Смотровой Площадки. Длинная вереница карет и всадников остановилась. И праздник начался.

Как муравьи, засуетились рабочие, повсюду возникли ярмарочные пестрые палатки и шатры. В мгновение ока явились ристалища и трибуны, цирковые балаганы, закусочные, игровые площадки, аттракционы, флаги, транспаранты и всеобщая неразбериха.

Взвивались праздничные шутихи и фейерверки — это Матемагик запускал в небо цифры, которые умножались и делились с поразительными результатами, Гамма расцвечивал их во все цвета, а Дериухо И. Горло, доктор Какофонии, просто обезумевший от радости, сопровождал раскатами великолепного грохота. Госпожа Звукозапись обеспечила празднество музыкой, смехом и даже мгновениями тишины.

Алле Оп установил огромный телескоп, в который все желающие могли увидеть обратную сторону Луны. А Ляпсус расхаживал в толпе, принимая поздравления и повествуя о своих подвигах, преувеличивая их с каждым новым повествованием.

Вечерами, едва стемнеет, начинались королевские пиршества. Столы ломились от невообразимой снеди. Король Азбукиан потчевал гостей превосходными словесами на всякий вкус, а любителям острых ощущений подавались слова из неведомых и диковинных языков. Матемагик угощал пирожками с начинкой из бесконечных корней: сколько ни извлекай — еще больше останется. К ним Мило, честно сказать, побоялся притронуться.

И конечно, после каждого застолья начинались речи, звучали песни и героические сказания во славу принцесс и трех доблестных витязей-избавителей. Короли Азбукиан и Матемагик клялись, что ежегодно в это самое время будут выводить свои рати к Горам Невежества до тех пор, пока не останется там ни единого исчадья Тьмы. И все были согласны в одном: никогда еще ни по какому поводу не случалось в Разуме празднества прекрасней этого.

Однако, как говорится, хорошенького — понемножку. На исходе третьего дня палатки и шатры свернули и упаковали, — все было готово в дорогу.

— Делу — время, потехе — час, — сказала Мудрость. — А дел осталось очень много.

Едва она это произнесла, как Мило вдруг вспомнил свой дом, и ему очень захотелось вернуться туда. Однако так же сильно ему не хотелось уезжать отсюда.

— Пришло время проститься, — сказала Поэзия, погладив его по щеке.

— Со всеми? — Мило стало ужасно грустно.

Он медленно оглядел своих новых друзей, стараясь запечатлеть в памяти каждого и навсегда. Но дольше всего он всматривался в Тактика и Ляпсуса, с которыми разделил все приключения, опасности, ошибки и, главное, победы. Никогда у него не было таких верных товарищей.

— А почему бы вам не отправиться вместе со мной? — спросил он, хотя заранее знал ответ.

— Боюсь, старина, что не смогу, — отвечал Ляпсус. — Мне предстоит совершить, с позволения сказать, турне с лекциями, и займет оно не один год.

— А кто будет беречь тут время, ежели не я? — грустно тявкнул Тактик.

Мило обнял жучилу, а тот по своему обыкновению грубо ляпнул:

— Что это, извольте заметить, за телячьи нежности! — Но увлажнившиеся глаза его говорили совсем иное.

Потом Мило обвил руками шею часового пса и крепко-крепко прижался к нему.

— Спасибо вам за все, чему вы меня научили, — сказал он, и слеза скатилась по его щеке.