Ангел Возмездия - Юрий Петухов

Она опустила его колени, обхватила за талию, уткнула голову в грудь.

Она рыдала, ее тело сотрясалось от нервного, прерывистого плача. Иван чувствовал на руках сырость ее слез.

– Расскажи, что с тобой было? – попросил он.

– Потом! Все потом!

Она расстегнула комбинезон на его груди, припала щекой к коже. Ивану в голову ударил колдовской запах ее густых чистых волос. Он задрал подбородок, голова кружилась. Но он понимал, краешком действующего и в этой обстановке сознания, что все вокруг мираж, что это выверты Осевого измерения.

– Нет! – строго проговорил. – Ты расскажешь обо всем сейчас, говори!

Она приподняла голову, уставилась ему в глаза. Как он мог не верить этим глазам?! Это же были ее глаза! Ее лицо! Таких не найдешь нигде в Пространстве. Это же была она – настоящая, живая, теплая, влекущая. Губы ее были полураскрыты и влажны, они поблескивали.

– Говори! – повторил он.

– Я не хотела вспоминать об этом. Но раз ты просишь, слушай! Ах, какая это все нелепица, зачем она нам?! Ладно! Я опоздала включить переходник у Барьера, понимаешь?! Вот и все! Те, кто говорил, будто я погибла на выходе из сверхпространственных структур, все врут! Откуда им знать! Я не выжала эти проклятые рычаги, чтоб было пусто тому, кто конструирует эту пакость!

Вот и все! Меня занесло сюда, понимаешь? Я теперь здесь! Среди теней! Но я не хочу оставаться среди них, забери меня отсюда! Я живая, Иван! Потрогай, ну!

Он погладил ее по спине. Спина ответно вздрогнула будто по коже под его ладонью пробежала нервная волна. Он прижал ее к себе и стал гладить, целовать в щеки, лоб, губы. Она была живая, гибкая, легкая, трепетная, самая настоящая Света, его жена, еще бы, ему не знать своей жены! Он знал ее до каждой впадинки на теле, до мельчайшей морщинки на чистой и упругой коже.

Это была она! Ивана охватило упоение. Он опять начал дрожать, но уже по другой причине, он не мог поверить в свершившееся чудо. Но как не верить, когда вот она, на его коленях, Светка, самая живая и самая любимая, единственная, неповторимая, любящая его. Он осыпал поцелуями ее шею, вжимая ее в себя, причиняя, наверное, боль, изгибая ее податливое тело.

– Погоди, – сказала она, оторвавшись, уперевшись в него обеими руками. – Как я счастлива, что ты поверил мне, что ты узнал меня! Я так тебя люблю, Иван! Погоди!

Она вскочила на ноги. Застыла перед ним на мгновенье. И мягко нажала пальцем на автозастежку комбинезона. Серовато-зеленая плотная ткань сползла вдоль тела, к ногам. Она стояла перед ним обнаженная, красивая в своей открытости и беззащитности как никогда. У Ивана все поплыло перед глазами.

Он протянул к ней руки. И она опять уселась ему на колени, обвила рукой талию, другой огладила щеку.

– Люби меня, – прошептала она, – люби! Я хочу быть любимой!

Ее тело было горячим и послушным. Руки Ивана перестали трястись, он ласкал ее спину, бедра, плечи, живот, он целовал ее, и ему было мало, мало.

Он положил руку на ее грудь, большую упругую и вместе с тем трепетную, волнующую, сдавил ее – по телу побежали горячие волны. Она прижималась к нему все плотнее, все крепче, ее руки неторопливо, но уверенно стягивали с него комбинезон.

– Я люблю тебя, безумно люблю! – прошептал он.

Она не ответила, лишь обдала его жарким дыханием, да что-то содрогнулось внутри ее горячего тела, что-то отозвалось на его слова – он понял, что и она его любит, не обыденно, по-домашнему, по-привычному, а страстно, безумно, до скрежета зубовного и перехваченного дыхания. Да, это была она, его сумасшедшая Светка! Только она, да и то не всегда, а лишь в минуты встреч после долгих расставаний умела так любить, так желать, быть такой настойчивой и властной, а вместе с тем послушной и податливой.

Она наконец стащила с него комбинезон, опрокинула на откинувшуюся спинку кресла, навалилась сверху, припала к губам, охватила ладонями его виски, сдавила. Его руки скользили по ее телу и не могли насладиться им, в эту минуту он жалел, что у него не десять, не тысяча рук, он целовал ее, задыхался, пытался оторваться от ее губ... ему это удалось, и он припал к ее грудям, спрятал свое лицо между ними, сдавил их руками, и целовал, целовал, целовал... но она изогнулась, снова сжала его голову и совершенно неистово, с какой-то безумной страстностью опять впилась в его губы... Он ничего не видел, не слышал, не понимал, для него она была теперь всем миром, всей Вселенной – она и только она! Ничего больше! Он и Она – всепроникающая и страстная Вселенная Любви и Экстаза. Он изнемогал, теряя остатки сил, чувствовал, что если это острейшее блаженство продлится еще хотя бы минуту – то он умрет, не выдержит! Но он не умирал, а лишь восходил все выше и выше по лестнице сладчайшего на свете чувства. Это было уже невыносимо!

Но это было сказочно приятно! Если бы только она не была столь безжалостна! Столь страстна! Нет, всему же есть предел... Иван попытался оторваться от ее губ, вдохнуть воздуха, хоть на мгновенье выйти из этой Вселенной. Но она не дала ему вырваться, она еще сильнее впилась в его губы – до боли, почти до крика! Он чувствовал прикосновение ее жемчужно белых идеальных зубов. Но это прикосновение становилось все сильнее, настойчивее, неумолимее. Нет, и в страсти должен быть предел, это уже никуда не годится! – промелькнуло в голове у Ивана. И он дернул головой. Боль пронзила его, кожа полопалась, и из нее потекла кровь, он так и не сумел высвободиться, Он ничего не понимал, почему она столь жестока, почему она страстна до садизма?! И почему эти зубки так остры, почему они иглами пронзают его губы, рот, шею... Он начинал приходить в себя не сразу. Но лютая боль отрезвляла его. Он еще раз дернулся – теперь уже всем телом, уперся руками ей в плечи, хотел отстранить. Но не тут-то было!

Он вдруг совершенно неожиданно почувствовал, что это вовсе не ее плечи, трепетные и горячие, а что-то совсем другое – мерзкое, холодное, липкое. Он не мог оторваться от ее лица, заглянуть, что там с плечами, что вообще происходит?! Она держала его мертвой хваткой – рот был пронзен, сдавлен, щеки и шея тоже, в виски впивались какие-то ледяные трясующиеся острия. Нечто чавкающее и прихлюпывающее сладострастно дышало в лицо, обдавая зловонием и тленом. И оторваться от этого нечто не было ни малейших сил.

Да, это была вовсе не она! Он отпустил плечи, руки стали ощупывать тело. Первое, на что он наткнулся был острый и бугристый хребет, скользкий, извивающийся... Руки вязли в чем-то липучем, гадком. Он сдавил с обеих сторон это непонятное трясущееся тело, нащупал тонкие отростки, волдыри или бородавки. Ребристая гадина, лежавшая на нем, тяжело и учащенно дышала, сопела, потела, она была слизисто-мокрой, отвратительной. Но главное, все же заключалось в том, что она не выпускала его головы, не давала оторвать лица от своей страшной и зубастой рожи.