Алые росы - Владислав Ляхницкий

Лушка говорила такое, что приискатели знали раньше, что она и другие члены комитеты говорили неделю и месяц назад. Но сегодня взбудоражил людей набатный гудок, и слова ее зазвучали необычно значимо и ново. После встречи с Вавилой Лушка говорила с таким жаром, что невольно заставляла слушать себя, заставляла верить себе. Одни и те же слова при разных обстоятельствах то остаются незаметными, то поднимают на подвиг.

— Долой их! Бей их! Громить контору! — кричали женщины. — В тачку их, в тачку! — крикнула Лушка, вспомнив недавний рассказ Вавилы.

— Как — в тачку?

— Сейчас покажу. Тащите тачку сюда. Держите десятника, чтоб не убег. Так. Кладите его в тачку, кладите. А ну, повезли на отвал. Да по лужам, по грязи!

— По грязи, по грязи, — вторил народ, и десятки рук поволокли деревянную тачку с десятником по самой грязи. А за ними, с гиканьем, смехом, неистовым ликованием, бежали сотни людей.

— Го-го… Так его!..

Тачку подкатили к отвалу. По команде Лушки, идущей впереди, подняли, раскачали.

— Раз-два, взяли… мотай сильней…

И тачка вместе с десятником закувыркалась по откосу отвала и шлепнулась в воду.

— Так его… Ой, ха-ха… штраф тебе. Так тебя…

— Господи, спаси и помилуй, — лепетал перепуганный десятник, выбираясь на противоположный берег ключа.

— Ат-ту его… Взять… — ревела толпа.

Десятник, втянув голову, как затравленный заяц, бежал по кустам в тайгу, торопился как можно скорее и как можно дальше убраться от прииска.

5.

Премьер-министр ее величества королевы Великобритании Ллойд Джордж заканчивал в парламенте свой ответ на запрос оппозиции.

— …Положение в России сложно, и мы не можем оставаться безразличными к судьбе больного человека в Европе. Если безответственные силы в России возьмут верх над силами благоразумия, то русская армия может прекратить военные действия, и военная машина Германии с новой силой ударит по нашему фронту. Больше того, негоцианты могут потерять в России свои капиталы, вложенные в фабрики, шахты, заводы, торговые предприятия и банки.

Я и правительство королевы полностью сознаем всю сложность обстановки в России, чем можем, помогаем силам благоразумия.

Могу заверить парламент, что наш посол в России и послы стран Антанты сделают все возможное, чтобы облегчить князю Львову и министру Керенскому их тяжелую ношу…

6.

Коренник бежал машистой рысью, а пристяжная, отбросив голову в сторону, скакала, будто рассорилась с рослым коренником, будто даже видеть его не хотела. Только черные гривы их стелились по ветру и сливались в одну.

Небольшое озеро, березовые куртины и пашни с бесконечными межами, мелькали возле дороги.

Ваницкий косил глаза на Грюн. Сидит она рядом в дорожном экипаже. Соломенная шляпка надвинута на глаза. Ветерок полощет воротничок ее белой блузки, играет рыжеватыми волосами. И вся она свежая, чистая, как это тихое летнее утро.

Вчера вечером у Ваницкого было отличное настроение. Они завершали с Евгенией Грюн поездку по приискам. И вдруг телеграмма от управляющего Богомдарованным. «Рабочие вышли повиновения. Меня и десятника вывезли тачке, — читал Ваницкий. — Предъявляют ультимативные требования. Необходимы солдаты…»

— Ах, сучье племя!

— Ваницкий! При девушке! — возмутилась Грюн.

— Простите, пожалуйста. — Наклонившись к Евгении, взял ее прохладные пальцы и поднес их к губам. Надо было хоть на минуту спрятать свое лицо, чем-то закрыть свои губы, с которых срывались слова куда хлеще прежних. Тонкие пальцы Грюн пахли лавандой. У матери руки тоже пахли лавандой, и это чуть успокоило. «Один, два, три…» Досчитав до сорока, Аркадий Илларионович попробовал перевести разговор в полушутку.

— Подумайте, сиволапое мужичье предъявляет мне, Ваницкому, ультиматум.

— Да, ситуация…

Странные интонации: то ли сочувствует, то ли насмешничает.

— Между прочим, недавно сиволапое мужичье предъявило ультиматум Николаю Второму, и самодержец ему подчинился. Тогда вы, милый мой спутник, поддержали мужиков. Иначе и быть не могло.

«Ох, язычок у нее…»

Пришлось изменить маршрут и срочно ехать на Богомдарованный. Раньше послал бы телеграмму губернатору: «шлите сотню казаков Ваницкий». И сегодня можно послать, куда следует, телеграмму, но где взять надежных казаков?

Э-э, надо думать о чем-то другом.

Ваницкий повернулся к Грюн.

— Слуги доносят царю Иуде, что родился в Иерусалиме гениальный мальчик. «Убей его или приблизь его к трону и сделай своим первым советником», — сказали ему мудрецы. «Не могу ни убить его, ни приблизить к себе, не испытав его», — ответил им царь.

И тут мимо дворца идет тот самый мальчик. «Запрячь колесницу», — крикнул царь, и на четверке бешеных скакунов догнал мальчика.

— Здравствуй, мальчик.

— Здравствуй, царь.

— Куда идешь?

— В школу.

— Что несешь с собой?

— Хлеб.

Царь скрылся в облаках рыжей пыли, а мальчик пошел в свою школу.

Год прошел! Царь снова видит: идет по улице, мимо дворца тот же мальчик.

— Лошадей! — крикнул царь и, догнав мальчика, спрашивает сразу — С чем?

На секунду смешался мальчик от неожиданного вопроса, но сразу же улыбнулся приветливо и, поклонившись, ответил:

— С маслом, мой царь!

Евгения рассмеялась.

— Чудесная сказка, кроме совершенно несущественной мелочи — сливочное масло в ту пору было не известно, а в прованское масло не макали тот хлеб, что брали в дорогу, и ваша древняя мудрость, наверное, моложе вас. Итак, вы хотели проверить меня и с царственной высоты крикнуть: с чем, Евгения? Я помню наш спор и отвечу вам сразу: с дружбой, с лаской, мой царь!

— Точнее, пожалуйста. Я не все понял.

— А еще вопрошал! Вы сказали позавчера, что сейчас наступает золотой век российского капитала, я ответила, что приближается катастрофа. Как избежать катастрофы? Построить шеренги солдат и — пли, сказали вы. Но, во-первых, где возьмете верных солдат, во-вторых, лаской вернее, отвечу я вам.

— Выслушай совет женщины и поступи наоборот, — говорится в Коране.

— Вы уверяете, я не женщина, а рыжий дьявол.

— Все же я что-то не все понимаю.

— С чем несешь, мальчик, хлеб? — расхохоталась Евгения.

7.

…Ксюша любила стирать белье в летнее время. Наложит его в шайку, сколько есть сил поднять, взвалит ее на плечо и идет на речку Выдриху.

В Камышовке Ксюша ходила с бельем на озеро. Выбирала для стирки день ведреный, когда солнышко материнской рукой гладит по волосам.

Берег у озера отлогий и травянистый. Птицы щебечут в кустах. К стиральным мосткам проложена тропка, но приятней идти по траве. Кажется, будто к ногам ластится мягкий, теплый, пушистый кот.,

Слушаешь ласковый голос озера и начинает казаться, что всех на свете родней оно. Ксюша обращалась к нему, как к живому. Поверяла думы, горести, радости. Не вслух говорила, конечно, а про себя, а озеро отвечало плеском волны.

Каждое утро по озеру плавают утки. Небоязливые, как домашние. И живет семья лебедей. Словно бы в танце, проплывали они, изгибая длинную шею, и скрывались за камышами.

Порой бывало на озере шумно. Соберется несколько баб — и ну хлестать вальками, а больше того — языками. Косточки всем перемоют. А то начнут смаковать такие историйки, будто все самое сокровенное, все избы, банешки и сараюшки распахнуты перед ними и ночью и днем.

Тьфу!

Ксюша выбирала время, когда баб на озере мало. Подходила к мосткам и не лезла на них, как большинство: на коленях или на кукорках стирка не удовольствие, — а, подоткнув подол сарафана, забредала в озеро повыше колен полоскалась в свое удовольствие. Вода теплая, запашистая. Прошло то время, когда Ксюша брезгала запахом озерной воды. Пообвыкла, и кажется ей, что вода озерная пахнет свежестью. Наберет ее в горсть, поднесет к лицу, вдохнет в себя эту свежесть и засмеется.

— Все-таки жить хорошо!

Сегодня Сысой не выходил из ума. Встревожил душу — места себе не найти. Бывает, плеснется рыба у берега и уйдет вглубь, а муть еще долго ходит клубами.

Вспомнился прииск, недалекое прошлое. Взглянула украдкой на колечко с бирюзой и краешком глаза увидела: стоит на берегу у мостков Сысой! Не раздумывая, не целясь, швырнула в него вальком. Сысой успел увернуться, и валек пролетел возле уха.

— Сдурела. Так и убить недолго.

— Надо б, да не сумела.

Берег пустынный. «Сбежать? Много чести ему». Крикнула:

— Вертайся, откуда пришел.

Ждала, что Сысой схватит валек и запустит в нее, но он прошел на мостки, протянул ей валек и присел на корточки.

— Хочу с тобой потолковать как человек с человеком. Да перестань ты хлопать вальком, все лицо мне забрызгала… Сбежала — и ладно. Я перестал серчать. — Сколько стоило Сысою такое признание. — У Лукича ты прислугой, а на пасеке будешь хозяйкой, там горы вокруг. Тайга. Скоро ягода будет — ешь не хочу. А меду-то, меду. Савва добрый… С ним тебе будет не скучно. Не любишь меня сейчас — полюбишь потом. Стерпится-слюбится, как говорят.