Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла - Елена Езерская

— Я не верю, — прервала ее Анна, — вы рассказываете о ком-то другом, но не о бароне Корфе.

— Ты говоришь так, потому что не была посвящена в тайны своего опекуна, — улыбнулась Сычиха. — Скажи, разве прежде ты знала о своей матери и потайной комнате в имении барона? То-то и оно! Иван умел хранить секреты — и свои, и чужие. И, когда после смерти Наташи, мы, наконец, соединились, он упросил меня оставить все в тайне. Он боялся потревожить и без того израненную душу сына, который вбил себе в голову, что я отравила свою сестру. А я всего лишь давала ей лекарства, обращаться с которыми меня научила та знахарка, что по том помогала мне при родах. Эти отвары смягчали боль и освобождали дух Наташи от страданий тела. И однажды, когда терпению пришел предел, сестра попросила меня дать ей дозу посильнее. Я отказалась, и тогда она сама, воспользовавшись моим отсутствием, сделала это.

— Так Наталья Сергеевна… — растерялась Анна.

— Я не могла допустить, чтобы ее похоронили, как самоубийцу, — перекрестилась Сычиха, — и взяла этот грех на себя. И лишь Иван знал все, и оттого его чувство ко мне преисполнилось кроме прочего поклонением. И он посчитал, что моя жертва должна быть возмещена и дал мне то, чего я так страстно все это годы ждала от него. А, когда поняла, что беременна, то решила уехать в заброшенное имение, принадлежавшее семье моей матери, чтобы не волновать Владимира и не смущать знакомых и соседей барона. К самым родам Иван приехал ко мне, а дальше ты и сама знаешь. Я уже не могла больше жить в их доме и поселилась отшельницей — призраки прошлого одолевали мою душу, а подросший Владимир не давал жизни наяву. Он всем говорил, что я убила его мать, и Ивану даже пришлось пару раз замять это дело перед соседями и судьей. Мне было трудно находиться с племянником в одном доме, и, когда Иван предложил отправить его в Петербург, я ушла. Я не могла позволить свершиться тому, чтобы он лишил себя и законного сына, как отказался от нашего… И вот мой мальчик сам нашел меня! И не смей говорить мне, что не веришь в его происхождение! Это мой сын! Мой и Ивана! Дитя нашей любви, мой Ванечка!

— Но есть показания, которые заставляют меня думать иначе, — развела руками Анна.

— Единственные верные показания — это голос моего материнского сердца, а оно признало сына, — произнесла Сычиха с мрачной решительностью. — И я никому не позволю оклеветать его. Он — Корф, и он должен получить то, чего все это время был лишен.

— А вы сами не пытались прежде разыскать его? — не успокаивалась Анна.

— Отчего же, — кивнула Сычиха. — Я не раз принималась за поиски, особенно после смерти Ивана, но барон Корф унес с собой в могилу эту тайну, приоткрыв в последний миг только свое сердце. Он умер с моим медальоном в руках и моим именем на устах, чем невероятно возмутил Владимира, который преисполнился ко мне еще большей злобы. И лишь после вашей свадьбы я попыталась найти следы моего пропавшего сына, и Викентий Арсеньевич в моем присутствии вскрыл пакет, который Иван отдал ему на хранение с обязательством прочитать лишь после его смерти и женитьбы Владимира. Там оказались письма от приемных родителей нашего сына…

— Да-да, — подтвердила Анна. — Адвокат показывал их мне, как доказательства справедливости претензий молодого человека на родство с семьей барона Корфа. Но там не было конвертов и никаких указаний на то, кто они и где проживают. Кроме имен и описания того, как они растили и воспитывали приемного малыша.

— Вот именно, — печально сказала Сычиха, — этот путь был тупиковым, и тогда я решила разыскать принимавшую у меня роды повитуху, но она, как мне удалось узнать, давно уже умерла — старуха и так была в преклонных годах, когда я знала ее. Так что след моего Ванечки потерялся, и долгое время я полагала — окончательно. Но вот он сам нашел меня! И я возблагодарила Господа и поклялась, что стану верной его послушницей и навсегда останусь в монастыре. Я приняла новое имя и поселилась здесь, но сначала помогла сыну обрести свое настоящее имя и то положение, которого он заслуживает по рождению своему. И вам, как бы вы не сопротивлялись этой мысли, придется привыкнуть к тому, что он займет подобающее место в семье.

— Я бы не стала возражать, обретя нового родственника, которого считали пропавшим, и который был так Дорог Ивану Ивановичу, — попыталась объяснить Сычихе Анна. — Я лишь хочу быть уверенной в том, что этот молодой человек не обманул вас. Вот и батюшка мой в том сомневался, даже расследование затеял…

— Покайся в своем грехе, дочь моя, — глухо промолвила Сычиха, — ибо не веруешь ты в промысел Божий и не приемлешь дар Его. Уходи, Анастасия Петровна, не гневи Господа и смири гордыню свою. И Петру Михайловичу мои слова передай.

— Нет больше батюшки, — прошептала Анна, понимая, что Сычиха еще не знает о случившемся. — Погиб он от руки Марии Алексеевны, а она потом имение подожгла — ничего не осталось. Вот и Лиза едва выжила и болеет теперь.

— Говоришь, искал князь Долгорукий доказательств обмана? — усмехнулась Сычиха, и глаза ее было совсем неправедно блеснули, но она тут же взяла себя в руки и промолвила с кротостью, но торжествующе: — Значит, Господь охранил моего Ванечку от несправедливых наветов, в который раз уберег!

— Не Господь! — вознегодовала Анна. — Княгиня помогла ему! Опомнитесь, Екатерина Сергеевна! Вам не радость — горе материнское глаза застило! Вы и видите, и слышите только то, что оно ждет, сердце ваше! А кругом все — обман и злодейство!

— Уходи подобру-поздорову, — тихо сказала Сычиха после паузы, с трудом поднимаясь со своего места. — И больше меня не тревожь.

— Но… — хотела договорить Анна.

— Прощайте, Анастасия Петровна, — чуть не в пол поклонилась ей Сычиха. — И забудьте меня, как забыли вы свою собственную судьбу. И про то, как пришлось вам жить у чужих людей, не зная родных отца и матери, и как терзали и томили вас те, кто попрекал вас происхождением и наказывал несвободой. Что еще сказать мне той, кто своего прошлого не помнит, и чего уж тут желать, чтобы вы, баронесса, о членах семьи, ставшей вам родной, пеклись. Уходи и не мучай меня, нет больше Сычихи, и Екатерины Сергеевны Белозеровой нет. Есть сестра Феодосия, которая перед Господом за грехи и свои, и чужие помолится и прощения испросит для всех.

— Слепота — не грех, а несчастие, — ответила ей Анна. — Не грех и наивная вера ваша в то, что спустя столько лет обрели вы родное дитя. И дай Бог, чтобы так оно и было. Ну а что, если откроется однажды, что все ваши муки и радости — зря?

— Ничего не бывает напрасным, — уходя, произнесла Сычиха. — И даже если обогрело сердце мое чужого, то и тогда будет пребывать душа моя в радости — не остался младенец без матери.

«Ох, чует мое сердце, что не верит она в то, что сама говорит, — подумала Анна, закрывая дверь комнаты для посещений. — Просто не может смириться с утраченным и ищет любого подтверждения его присутствия, и принимает его, даже если оно ложное. Нет, это не ты, Сычиха, должна грех за меня замаливать, это мне надо душу твою спасти, чтобы не растравил ее обман и не позволил свершиться злу. И если ты не смогла найти следы своего сына, то отцу моему это удалось, и я пройду по его стопам и выясню, что же такое узнал тот сыщик из Петербурга…»

Для адвоката Саввинова с его давними связями в полиции не стоило особого труда узнать имя человека, которого нанял князь Долгорукий для установления подлинной личности «барона Корфа». И, хотя ему самому была неприятна эта история с «наследником», его первое время удивляла та настойчивость и бескомпромиссность, с которой Анастасия Петровна не хотела верить очевидному.

Конечно, адвокат и сам испытал известную долю неловкости, когда Екатерина Сергеевна Белозерова, ушедшая в монастырь под именем сестры Феодосии, явилась к нему с прежде незнакомым поверенному молодым человеком и, представив того своим сыном, попросила оказать всемерное содействие, дабы юноша получил не только все надлежащие о том документы, но и права на наследство семьи Корфов. Адвокат даже предложил было удостовериться в правдивости сообщенных молодым человеком сведений, но после того, как тот подал ему письмо, написанное его приемной матерью, Викентий Арсеньевич вынужден был отступить.

Точно такие же письма лежали в его сейфе. После похорон старого барона Корфа адвокат вскрыл оставленный ему когда-то на хранение конверт, на котором Иван Иванович собственноручно написал «Прочитать после моей смерти», и обнаружил в нем десять писем от неизвестной дамы, которая ежегодно (судя по описываемым событиям и указаниям на различные внешние обстоятельства) извещала барона о состоянии здоровья его мальчика. Дама эта явно была замужем, и супруг ее вел все дела с бароном по воспитанию ребенка, взятого по его просьбе на их попечение. В письмах адвокат нашел и подробный отчет о суммах, потраченных на лечение и образование мальчика, и однажды с извинениями — просьбу увеличить годовое пособие, ввиду неурожая, который вынудил семейство использовать присылаемые бароном деньги не по назначению, и, судя по следующему посланию, просьба эта была бароном в полной мере удовлетворена.