Восьмой дневник - Игорь Губерман

Пласты культурных наслоений –

планеты гордость и балласт,

по мере смены поколений

и мы войдём в такой же пласт.

* * *

Всегда жила во мне уверенность –

а к ней и фактов было множество, –

что аккуратность и умеренность –

приметы скрытого убожества.

* * *

Меня народ читает разноликий –

никак не угадаешь наперёд:

казах, тунгус, хохол и ныне дикий

еврей – российской почвы патриот.

* * *

Книги – обожаю и коплю,

я от них умом и сердцем таю,

книги я за то ещё люблю,

что едва раскрою – засыпаю.

* * *

С любовью, но без восхищения

я не свожу с России глаз

и жду благого превращения

говна – в алмаз.

* * *

Одно лишь меня крепко тяготит:

хватает на день сил уже в обрез,

и к жизни неуёмный аппетит

сменился на прохладный интерес.

* * *

Когда вполне мы на плаву

и в жизни всё благополучно,

то слёзы каплют на халву,

поскольку делается скучно.

* * *

Умы бездонной глубины

и долговременная прочность –

большая редкость. Нам даны

лишь мизерность и краткосрочность.

* * *

Навидевшись америк и европ,

вернулся я в мой дом, душе любезный,

и стал сильней любить российский трёп,

распахнутый, густой и бесполезный.

* * *

Себе нашёл я в жизни место,

чтоб жечь дотла свою свечу,

мила мне жёрдочка насеста,

где я курлычу что хочу.

* * *

Память вытесняет в никуда

преданность мою вранью и блуду,

я к моменту Страшного Суда

помнить ничего уже не буду.

* * *

По жизни мы бредём на ощупь,

мечась опасно или зря,

и жить, конечно, много проще,

сыскав себе поводыря.

* * *

С утра смотрю я мутным оком,

и мне чужда цыплячья гузка;

плоды, беременные соком, –

гораздо лучшая закуска.

* * *

Когда сбылась удачная карьера

и ровно продвигаются дела,

всегда томит вопрос: какого хера

на это жизнь потрачена была?

* * *

Уже не осень – поздняя зима

берёт меня в объятия холодные,

а у меня – кружение ума

и мысли, по-весеннему свободные.

* * *

По жизни спотыкаясь я бреду,

справляясь только с пишущим орудием,

но немощность к полезному труду

я щедро возмещаю словоблудием.

* * *

Нашёл у незнакомого поэта

идею, что двоится облик мой,

что равно соблюдаю два завета:

скрывайся и таи, проснись и пой.

* * *

Я чую запах личности на слух:

слова текут, и запах есть у них,

сменяется пивным коньячный дух

ушедших современников моих.

* * *

Забылся карнавал утекших дней,

истёрлась жизни тонкая тесьма,

и ночь теперь царит в душе моей,

но – звёздная пока ещё весьма.

* * *

Что я скажу про стариканов,

давно лишившихся огня?

Жена боится тараканов

гораздо больше, чем меня.

* * *

Не согнут я ещё пока

и не ломаюсь,

я то валяю дурака,

то дурью маюсь.

* * *

Моя догадка, внятная уму,

кого-то приведёт, возможно, в ярость:

мы живы до сих пор лишь потому,

что Богу любопытна наша старость.

* * *

Тьма российских жителей сметливых

в землях поселяется других,

столько же дай Бог им лет счастливых,

сколько лет наёбывали их.

* * *

Что тянут книги в тесноте,

по мне – большая честь:

воруют книги только те,

кто жаждет их прочесть.

* * *

Ликуя, что владеет он пером

ловчее, чем пилой и топором,

в России автор быстро сознавал,

что за перо грозит лесоповал.

* * *

Не пророк я, но верится мне,

что в эпоху уже внеземную

мой потомок на тихой Луне

для пролётных откроет пивную.

* * *

Я живу в загадочной стране,

где живётся трудно и опасно

и где ты всё время на войне,

только здесь и гибнешь не напрасно.

* * *

Меня постигла расслабуха,

я стал полнейший инвалид,

и даже зов Святого Духа

меня никак не шевелит.

* * *

Устал читать я книги. Их названия –

уже несут печаль, тоску и копоть,

а дыры моего образования –

отчаялся я их латать и штопать.

* * *

Я и двигаюсь теперь еле-еле,

и не хочется идти никуда,

и душа почти не держится в теле,

а с умишком – так и вовсе беда.

* * *

От радуги цветного пузырения

у нас тепло становится внутри,

и нужно ещё время для прозрения,

что это были только пузыри.

* * *

Когда Россия распадётся

в какой-то год, пока безвестный,

то в каждой местности найдётся

на роль вождя мерзавец местный.

* * *

Забавная мысль о житейском пути

приходит ко мне иногда:

нам дальше всего удаётся зайти,

не зная – зачем и куда.

* * *

С вульгарной точки зрения реальной

тоска всего российского народа –

в духовной и вполне материальной

нехватке то еды, то кислорода.

* * *

Эпоха причиняла повреждения

душе, уму и чувствам нашим разным,

и нет ещё покуда учреждения,

которое лечило б эти язвы.

* * *

Не знаю выше удовольствия

(тут есть и духа воспитание),

чем из остатков продовольствия

соорудить семье питание.

* * *

Любой из нас живёт подобно прочим:

с назойливостью дождика осеннего

о счастье мы талдычим и хлопочем,

а ловим – если ловим – только тень его.

* * *

Я к еврейскому шуму и гаму привык,

не к такой мы херне привыкали,

и спокойно живу, из печати и книг

получая сионистый калий.

* * *

Когда я досмолю окурок мой

и тело неподвижно в землю ляжет,

душа моя воротится домой

и лишнее чего-нибудь расскажет.

* * *

По совести сказать, я недоволен

бездушием в еврейском государстве:

увидевши, что я ничем не болен,

отказывают мне врачи в лекарстве.

* * *

Я так характером обмяк,

хоть насмотрелся стольких сук,

что стал я нежен, как хомяк,

однако скрытен, как барсук.

* * *

Люблю негожие слова,

они естественно рождаются,

источник их – не голова,

а нервы, сердце, дух и яйца.

* * *

Нет ничего на свете гаже,

чем рано руки опустить,

а если нас Господь закажет,

Он должен нас оповестить.

* * *

В душе угрюмо и ненастно,

мне надоели те и те,

но одиночество прекрасно,

если живёшь не в пустоте.

* * *

Повсюду мы нужны и ощутимы,

но всюду мы живём как на вокзале;

причастность и изгойство – совместимы,

давно евреи это доказали.

* * *

Обильно сдобрен мёдом и елеем

похоже спотыкающийся слог:

кого-то поздравляют с юбилеем,

о ком-то прямо рядом – некролог.

* * *

Искать себя учил философ древний,

и я искал довольно хорошо:

в семье и в текстах, в городе, в деревне,

в тюрьме даже искал. Но не нашёл.

* * *

Стезя у всех вполне сквозная

и непостижная уму,

и мы бредём по ней, не зная –

куда, а главное – к кому.

* * *

Растаяли блаженные года

из тех, уже немотных и глухих,

а глупостей, наболтанных тогда, –

обидно, что совсем не помню их.

* * *

Что не был никогда я кровопиец,

меня, конечно, может утешать,

но праведник я или нечестивец –

назначено, увы, не мне решать.

* * *

Надеюсь, что весьма ещё не скоро

на суд я попаду – уже вторично,

небесного узрею прокурора

и сяду на скамью вполне привычно.

* * *

Я жил донельзя распахнувшись –

закрыто жил бы много хуже, –

пока однажды я, проснувшись,

в тюрьме себя не обнаружил.

* * *

Кого ни спросишь, как дела,

одну и ту же слышишь весть –

что ноша жизни тяжела,

но где-то свет в тоннеле есть.

* * *

Сегодня сильно плох я, просто плох

и в силах разве книжку полистать,

не то чтобы мышей, но даже блох

уже я не ловлю, чтоб не устать.

* * *

Бездумно если кто живёт – кайфует,

ему всегда и всюду катит фарт;

кто мыслит меньше – лучше существует,

провидчески сказал мудрец Декарт.

* * *

Повсюду, где кишит людей скопление

и все со мной общаются приветно,

я чувствую угрюмое томление

и жажду испариться незаметно.

* * *

В саду придурковато пели птички,

и я подумал – горестно, с похмелья,

что я живу скорее по привычке,

но хуже б жил, имей благую цель я.

* * *

Когда я впопыхах и второпях,

но что-то успевал, гонимый ленью, –

бананы повисали на ветвях

рябины, и сосна цвела сиренью.

* * *

Забавно мне скользить по склону лет

и слушать наше пение пропащее,

былое сплыло, будущего нет,

но длится и гуляет настоящее.

* * *

Среди утрат, потерь, пропаж

и жалости к побитой карте

я числю тот ажиотаж,

которым я пылал в азарте.

* * *

Люблю собратьев по перу,

жалея бедных сочинителей