Летняя королева - Элизабет Чедвик (Англия)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я намерен сделать Монморанси коннетаблем Франции, – сказал Людовик, взяв в руки подушку и разглядывая вышивку. – Думаю, так будет лучше.
Алиенора кивнула в знак согласия. Так честь будет удовлетворена, и Аделаида избежит позора в глазах своей семьи.
– Она, должно быть, очень к нему привязана, – заметила Алиенора.
Людовик фыркнул.
– Он будет у нее на побегушках, вот и все. В монастырь она бы ни за что не пошла, а Монморанси будет ее занимать.
Алиенора считала, что все это к лучшему. Пока Аделаида занята новым мужем, она не будет совать нос в придворные дела. Пусть эта пара держится как можно дальше сколько захочет.
Она встала рядом с мужем у окна.
– Ты больше не думал о делах в Бурже?
– О каких делах?
– Об архиепископе Альберике, – терпеливо напомнила Алиенора. – Он быстро слабеет, и, если вдруг умрет, придется избирать нового архиепископа.
Людовик нетерпеливо пожал плечами.
– Они изберут того, на кого я укажу. Это моя привилегия.
– Даже если так, не разумнее ли представить им твоего кандидата, пока Альберик еще жив? Я знаю, что ты давно положил глаз на Кадюрка.
Его ноздри раздулись.
– Всему свое время. Я же сказал, они изберут того, кого я выдвину.
Заметив, как он недоверчиво стиснул зубы, она мысленно вздохнула. Как ни странно, Людовик, предпочитавший в жизни жесткие правила и порядок, порой усложнял до невозможности самые простые вещи. Если же на него давить, он станет еще более упрямым и капризным. Власть короля абсолютна, и точка.
13
Париж, весна 1141 года
– Тулуза, – сказала Алиенора, обращаясь к Людовику. – Моя бабушка по отцовской линии, Филиппа, была наследницей Тулузы, но власть узурпировали те, у кого было меньше прав и больше сил. Будь жив мой отец, он бы боролся за то, чтобы вернуть эти земли нашей семье.
Глубокой ночью они с Людовиком сидели в постели, пили вино и разговаривали при свете лампы с ароматным маслом. Все благоприятствовало зачатию ребенка. День был не святой и не запретный; у Алиеноры не шла кровь. Все с нетерпением ждали вестей о новой беременности, но она знала, что ожидание лишь порождает в Людовике страх неудачи. Он говорил, что блуд – это грех и что либо он, либо Алиенора, должно быть, как-то прогневили Господа, отчего теперь не могут зачать ребенка. Она и теперь ощущала, как муж напряжен.
– Мой отец родился в Тулузе, – сказала она. – Но я там никогда не была.
– Почему мы говорим об этом сейчас?
Она отставила вино в сторону и наклонилась к нему.
– Потому что это дело, которое слишком долго откладывается. Я должна поехать в Аквитанию – ею тоже пренебрегают.
– Тебе не нравится в Париже?
Алиенора не стала говорить то, что первым пришло на ум: Париж – холодный город, куда ее сослали из теплых южных земель ее детства. С тех пор как Аделаида уехала из дворца, молодая королева расширила свои покои, переделав все по своему вкусу, и они ей вполне нравились. Париж с его многолюдными улицами и бурной интеллектуальной жизнью всегда вдохновлял ее, но это был не дом, и он не принадлежал ей.
– Франция – страна моего супружества, – изящно вывернулась она. – Аквитания – моя земля по рождению и праву, и мой долг – показаться там лично. – Она провела кончиком косы по его губам. – Подумай о том, чтобы отправиться во главе армии на завоевание Тулузы. Только представь, какую честь принесет тебе такое предприятие. Ты докажешь свою власть и исправишь ошибку.
Людовик ощутил прилив желания, представив себе, как он ведет войска: звенит упряжь, плавно движется под ним мощный конь. Он вообразил рядом с собой Алиенору и Ла Рейну, сидящую на его запястье. Он представлял себе поход под звездами, где летний ветер доносит ароматы лугов. Представлял, как добавит Тулузу к своим владениям и докажет всем, и не в последнюю очередь своей супруге, какой он великий король и воин.
Она осыпала его ключицу и шею короткими поцелуями, нежно касаясь кончиком языка.
– Скажи «да», Людовик, – прошептала она, дыша ему в ухо. – Скажи «да». Ради меня. Сделай это ради меня… сделай это ради Франции.
Он закрыл глаза и наслаждался эротическим зарядом ее слов и прикосновением ее губ. Он был до боли тверд. Со стоном он перевернул Алиенору на спину, раздвинул ее ноги и подался вперед.
– Хорошо, – выдохнул он. – Я сделаю это. Я покажу тебе, на что способна Франция! – Он действовал решительно, разгоряченный мыслью о том, что совершит великие и мужественные подвиги по приказу своей жены, хотя и подмял ее сейчас под себя.
Под лучами теплого южного солнца Алиенора чувствовала себя так, словно вернулась из изгнания. Кроме краткого визита в Ле-Пюи, она не видела Аквитанию четыре года, и это было похоже на то, как если бы она попала под долгожданный дождь после бесконечной засухи. Все, что было стиснуто у нее внутри, начало распускаться – она почувствовала себя обновленной. Снова стала смеяться и расцвела.
В Пуатье Алиенора прошлась в танце по покоям дворца, юбки ее платья раздувались и кружились.
– Дом! – Она крепко обняла Петрониллу. – Мы дома!
Будь все по ее нраву, она жила бы здесь вечно и ездила в Париж, только когда того требовал бы долг.
Ее аквитанские вассалы собрались вместе с Людовиком в поход на Тулузу, среди них был и Жоффруа де Ранкон, который привел людей из Тайбура, Вивана и Жансе. Сердце Алиеноры учащенно забилось, когда Жоффруа преклонил колени перед ней и Людовиком. Рядом с ним она по-прежнему вспыхивала невидимым пламенем; время и расстояние ничего не изменили.
Он был учтив с Людовиком и умело участвовал в организации армии для похода на Тулузу. Их беседа была сердечной и профессиональной – в разговоре даже проскальзывали дружеские нотки, к которым некоторые северные бароны прислушивались с подозрением и враждебностью.
Когда ему выпала возможность поговорить с Алиенорой наедине, он обратился к ней так же вежливо, но с ощутимым скрытым напряжением, будто стояли на пути бурной подземной реки, о которой знали только они.
– Король оказал мне честь, попросив стать его знаменосцем, – с
