Можете на меня положиться - Сергей Устинов

В конце концов, он никогда не забывал о том, что родился в интеллигентной семье. Его отец был музыкантом, и если бы не погиб в ополчении в сорок первом, как знать, может, Шура тоже стал бы человеком искусства. А мать до тех пор, пока в конце пятидесятых не вышла второй раз замуж, даже в самые трудные послевоенные годы зарабатывала уроками французского и музыки. Шура верил, что он, как творческая личность, все-таки когда-нибудь найдет себя. Но для этого сначала надо поймать свой шанс - стать в один прекрасный день обеспеченным, ни от кого не зависящим человеком, и тогда наконец перед ним откроются все пути. Ни о том, какие это будут пути, ни о том, что вокруг миллионы таких же, как он, детей войны восстанавливают экономику, поднимают целину и осваивают космос, Шура со временем привык не задумываться. Но шли годы, ему уже стукнуло тридцать пять, а шанс все что-то не давался в руки.

За домом хрустели ветки. "Ломятся как медведиц - недовольно подумал Стариков. Обидно, что приходится прибегать к помощи таких болванов, но ничего не поделаешь: сегодня они нужны. Вот Марат - другое дело. Если все сложится по его задумке... До сих пор складывалось - тьфу, тьфу, тьфу! Тогда можно будет надолго лечь на дно, оглядеться, а там уж соображать, что дальше. Да, пожалуй, сейчас Марат и есть его шанс.

Улица была пустынна. Лампочка раскачивалась на ветру, вырывая из темноты разные подробности мокрого унылого пейзажа. "Ночь, улица, фонарь, аптека, - твердил про себя Марат, прислонившись к забору, - бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века - все будет так, исхода нет", Стихи очень подходили к его настроению. В отличие от Старикова, никакого подъема он не испытывал. "Ну вот, я здесь, - размышлял он апатично, - и сейчас вместе с этими подонками совершу наконец то, что задумал много лет назад. Какая же я все-таки сволочь!"

А ведь еще сегодня утром он чувствовал себя великолепно. Удача не оставляла их ни вчера, ни позавчера, даже досадная накладка с телефоном, оказавшимся в комнате старухи, не смогла им навредить. А это была уже не удача даже, а фантастическое везение: едва они вышли из подъезда, как подъехала милиция. Через несколько часов, даст Бог, закончится разработанная им молниеносная серия из трех тщательно подготовленных дел, реализуется план, рождавшийся долгими мучительными ночами, когда единственным способом заснуть было думать о том, как он все это сделает, сладостно представлять мельчайшие подробности, постепенно успокаиваясь и забываясь.

Старик Калган давно уже не впускал в квартиру никого, чей голос был ему незнаком. Об этом Марат знал от калгановского племянника, с которым вместе учился на искусствоведческом факультете. Этот племянник Борька, дурак, пуская слюни, рассказывал Марату про изумительную дядюшкину коллекцию монет, которую тот собирал чуть ли не с дореволюционных времен. Он намекал на то, что дядя - бездетный вдовец и когда-нибудь коллекция может перекочевать в его, племянниковы, руки. Борька говорил об этом легко, как о само собой разумеющемся деле, а Марат, слушая его, тяжело страдал. Почему таким вот разгильдяям всегда все само плывет в руки? Почему Борька, розовый обалдуй и троечник, которого даже учиться и то, кажется, пристроили по блату, станет вдруг в один прекрасный день богатым, не приложив к этому ни малейшего усилия, а он, Марат, действительно по-настоящему одаренный и трудолюбивый человек, в лучшем случае будет после окончания института три года корпеть над книгами в аспирантуре за жалкие сто, но, даже защитившись, обречен еще очень долго пробиваться - и зачем? Чтобы к старости даже не обрести того, что иным, более счастливым, падает на голову в молодости именно тогда, когда единственно нужно!

Впрочем, ему не суждено было и это. В конце четвертого курса его арестовали за спекуляцию: он отирался возле антикварной комиссионки, где наметанным глазом, определял уникальные вещи. Реже - на прилавке, чаще - в руках у людей, пришедших сдать их в магазин. Он предлагал наличные, к тому же объяснял, что не надо стоять в очереди, ждать, пока продастся, терять семь процентов, и старушки (почему-то чаще всего это были именно старушки) обычно легко доверялись этому милому, обходительному молодому человеку, интересующемуся стариной. У него были два-три знакомых барыги, которым он перепродавал товар с доставкой на дом, но кое-что, самое ценное, оседало, и постепенно в его комнате в коммуналке на Чистых прудах скопился небольшой собственный музейчик - основа будущей счастливой и обеспеченной жизни.

Все рухнуло в одночасье благодаря его собственной глупости и жадности, что Марат видел с жестокой ясностью. Он здесь же, у магазина, перепродал только что купленный предмет двум холеным иностранцам и получил за это два года, разумеется, с конфискацией. Вот тогда-то, ворочаясь на жестких нарах и в бессильной злобе кляня свою несчастливую судьбу, он вдруг отчетливо понял, что возврата к прежним планам нет. Он, как некий Фауст нашего времени, возмечтал перехитрить всех, соединив молодость; деньги и большую науку. Но вышло так, что Фауст перехитрил себя. Наука отпала начисто, осталась молодость, но к ней нужны были деньги - теперь уже во что бы то ни стало.

Позавчера они позвонили старому Калгану из автомата напротив. Марат представился приезжим коллекционером из другого города, объяснил, что телефон ему дали в нумизматическом обществе. Он знал, на чем подловить старика: сказал, что у нею в обменном фонде имеется уникальная русская монета - свадебный рубль, а ему требуются кое-какие другие. Нельзя ли встретиться с Давидом Моисеевичем, чтобы все это обсудить? Осторожный Калган предложил увидеться в обществе, приезжий с легкостью согласился. Договорились через час. Когда старик открыл дверь, чтобы выйти из квартиры, они с Шурой втолкнули его обратно, связали и положили на кровать. И все время, пока укладывали кляссеры с монетами в чемодан, Марат с мстительной радостью видел перед собой лицо Борьки - розового обалдуя. Вечером он сам позвонил в милицию и сообщил об ограблении: в их планы не входило, чтобы старик отдал Богу душу.

На следующий день они пошли к старухе, вдове известного художника. Когда-то ее муж читал лекции на факультете, и студенты теперь иногда помогали вдове: выполняли небольшие поручения в городе, перевозили летом на дачу. Она отплачивала им вкусным липовым чаем и потрясающими воспоминаниями - с ней водили дружбу Бенуа, Фальк, Лентулов, Бакст, Коровин, кажется, даже Кандинский. К восьмидесяти годам старушка ослабела телом, но дух все еще сохраняла светлым и ясным.

В бытность студентом сам Марат не бывал здесь, все не хватало времени. Но от однокурсников знал, что свидетельствами этой старинной дружбы висят по стенкам великолепные картины. Знал он и про домработницу, постоянно живущую в квартире.

Когда обсуждали план, Стариков предложил так и сказаться - студентами. Но Марат был категорически против: студенты - это конкретная привязка, оглянуться не успеешь, как выйдут на него. Нужен ход простой, доступный в принципе каждому, а значит, максимально безликий. И вот несколько дней назад вдове позвонили из домоуправления, поинтересовались, как работают краны, не гудят ли трубы. Дом был старый, давно без капремонта, и трубы, разумеется, гудели, и краны, конечно, текли. Пообещали на днях прислать слесарями вчера наконец слесарь явился.

Домработница открыла сразу, так, кажется, ничего и не поняв до тех пор, пока ее не заперли в ванной. Марат выдернул на всякий случай шнур телефона, стоящею в коридоре на тумбочке, и вошел в спальню к вдове.

В комнате было полутемно из-за спущенных штор, стоял застарелый запах лекарств. Хозяйка лежала на широкой кровати и даже не пошевелилась, когда вошли посторонние. Марат сразу бросился к стене с картинами, заранее твердо решив не отвечать ни на какие вопросы или мольбы. Но, к его удивлению, старуха не проронила ни слова во все то короткое, впрочем, время, что понадобилось ему для отбора лучших полотен и рисунков - Фальк, Кустодиев, Бенуа и Юон летели в один мешок. Стариков стоял в дверях. Под конец Марат даже хотел, чтобы она сказала хоть что-нибудь. И дождался.

- Мерзавец, - произнесла вдова только одно слово неожиданно чистым, каким-то молодым голосом. А больше ничего.

Видимо, у нее рядом с кроватью стоял параллельный телефон. Ничем иным невозможно было объяснить, что милиция подъехала так скоро. Они разминулись буквально в несколько секунд.

И вот сегодня третий, последний раунд, и он, Марат Галай, стоит у забора дачи профессора Бочарова, думая о том, что старуха права: он мерзавец. А еще он с тоской думает, что перестать быть мерзавцем ему уже не дано - назад дороги нет.

Тонкий, условный свист пробился к нему сквозь кусты. Похоже, дело сделано!

Не найдя ни одного открытого окна на первом этаже, они принесли из сарая за домом длинную садовую лестницу, о которой говорил Марат, и приставили ее к чердаку. Шалико, дрожа вместе с лестницей на осеннем ветру, влез наверх и выдавил чердачное окошко. Через несколько томительных минут входная дверь была открыта.