Мои Турки - Тамара Заверткина

Кормили нас в колхозе картошкой, хлебом и молоком. Все были довольны, так как дома большинство в те годы не доедало.

Несмотря на то, что шли бои на Волге, в Сталинграде, учительница убеждала, что все равно СССР победит, потому что братский союз всех республик несокрушим, и каждый человек слишком любит свою Советскую Родину. Все мы и сами в это верили, распевали песни, настроение было бодрым, хоть за день на поле и уставали.

Но вот стали бомбить пути на станции Ртищево, всего в шестидесяти километрах от Турков. Каждой семье было приказано рыть у себя на огороде окопы. Но у всех жителей все равно была вера в победу Красной Армии, никто не помышлял об эвакуации. Село, как и вся страна, было далеко от паники. Нормально работали все учреждения, школы. Боевой дух народа — это великое дело. Не смолкал из репродукторов голос Левитана:

— Враг будет разбит. Победа будет за нами!

И люди верили. Верили Сталину, партии, защитникам Родины — Красной Армии.

Гитлер клялся, что, войдя в Москву, он первым повесит диктора Левитана. Смертельно боялись немцы и коммунистов. Был девиз: «Коммунисты, вперед!». Они шли вперед, показывая пример остальным бойцам. Если, будучи контуженным или раненным, коммунист попадал в плен, фашисты сразу его расстреливали, так как боялись их огромного влияния на других пленных, их морального духа и силы. И тем не менее тысячи солдат, как правило, на фронте вступали 1 в партию. А как воевал комсомол! Шли мы с боями на Киев, Брали с отвагой Орел. И закалялась уже не впервые Юность твоя, комсомол.

Не перечислить имена всех героев-комсомольцев, прославлявших свою страну. Их немцы ненавидели так же, как и коммунистов, потому что свою страну они любили больше жизни. Нет, враг просчитался,

— Есть выход один,

И только один у Гастелло:

Вниз! К вражеским танкам,

К цистернам, винтом

На черные вражьи колонны…

На них самолета пылающий ком

Он бросил рукой опаленной.

Она еще держит горящий штурвал,

И землю глаза различают.

Сейчас забушует там огненный шквал,

Победу его возвещая.

И если бы несколько жизней имел,

За Родину отдал бы смело.

И громом неслыханным взрыв прогремел,

И вечною славой — Гастелло.

Много стихов о Зое Космодемьянской, об Александре Матросове и других печатались в войну в газетах.

В восьмом классе вступила в комсомол и я. Но для армии я была еще молода. Меня назначили пионервожатой к пионерам четвертого класса. Я работала с ними взахлеб с той же энергией, как когда-то товарищ Лида с нами. Я прошла ее школу.

В это время наш класс сильно пополнился, в восьмой класс приняли учащихся из деревень, где были только лишь семилетние школы. Но не только учителей, но и нас, учащихся, удивляло то, что приехавшие отличники не тянут даже на тройку. Или там завышали оценки, или наш орденоносный директор Е.С. Персикова подбирала сильный педагогический коллектив, который умел дать нам прочные знания. К сожалению, в конце первого полугодия отчислились все новички. Осталась единственная — В. Иванова, отличница из Рома-шовки, которая до окончания десятилетки училась не выше, чем на тройки и четверки.

Дома в эти школьные годы я была очень дружна с Марусей, женой нашего Сережи. Она отвечала мне своим теплым искренним отношением. Мама Наташа и в военные годы обычно стояла на базаре со своими неизменными рубашечками. Моя мама Катя, которая после гибели дяди Вани снова от Грешновых пришла к нам, была чуть ли не сутками на работе. Маруся же растила двоих сыновей — Славу и Сер-жика — и в эти годы не работала. Ей я рассказывала все школьные новости, а она меня кормила обедом. Правда, говорится, что «своя ноша не тянет». Несмотря на то, что мне приходилось много заниматься уроками, я не помню случая, чтобы Слава или Сержик были мне в тягость или мешали учить, хотя Сержик был очень беспокойный.

Оба мои дяди — Сережа и дядя Коля — были на фронте. Сережа после курсов стал разведчиком, дядя Коля — комиссаром эскадрильи.

Шли годы, а война продолжалась. У немцев было превосходство в технике. У русских же беспредельная любовь к Родине и верность партии. В бою за город Сталина в войне начался перелом. С этого момента наши погнали фашистов. В тылу врага были организованы тысячи партизанских отрядов.

В стране подрастали парни и в большинстве своем добровольцами шли на фронт. Родители провожали детей со слезами, а молодые отряды, сохраняя боевой дух, уходили обычно вот с этой песней:

Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой С фашистской силой темною, С проклятою ордой.

Пусть ярость благородная Вскипает, как волна, Идет война народная, Священная война…

Однажды в школу пришло письмо с фронта с адресом: с. Турки, Саратовской обл., средняя школа, лучшей ученице. Педсовет решил, что такое письмо должно быть вручено мне. Писал бывший ученик нашей школы, боец Красной Армии. Он просил написать ему о делах нашей школы, об учителях да и вообще о Турках. Звали солдата Сережей Михайловым. Завязалась переписка. Правда, письма с фронта, как правило, шли очень долго. Постепенно оборвалась наша переписка. Возможно, он погиб.

Зима 1943 года была очень тяжелой и в тылу. Все отдавалось фронту. Народ обносился, голодал, не доедали месяцами, хлеб получали по карточкам небольшими кусочками. Школа не отапливалась, мы сидели на уроках в зимних пальто, валенках. Чернила в чернильницах замерзали. А дома учили уроки вечерами только с коптилками: электростанция не работала, не всегда можно было купить и керосина для лампы.

Шли разговоры о вредительстве. Нас, комсомольцев-школьников, посылали на ночные дежурства в «маленькую школу», то есть склад, где хранился физкультурный инвентарь и многое для уроков военного дела. Дежурили и на каланче, следили, не вспыхнул бы где пожар.

Вернулась мама с трудового фронта. За перевыполнение плана по рытью окопов, за активную работу в качестве политрука в отряде, за помощь в поимке и разоблачении преступника Вальковского мама получила благодарность и денежную премию.

Однако без нее заглохла работа в Доме культуры. Он стоял как ледяной дом. Сельсовет отказал в помощи топливом, но разрешил заготовку дров в лесу собственными силами. Это было очень непросто, но мама сумела организовать бригаду из шести человек: их трое от Дома культуры и трое из кинофикации. Сами пилили, сами рубили, но заготовили семьдесят кубометров. Этого хватило до весны.

Видимо, райком партии видел и ценил работу моей матери. И весной 1944 года поручил ей слишком ответственное дело — принять и возглавить районную сберкассу. В довоенные годы многие имели уже высшее образование. И ее охватил страх: работа связана с деньгами всего района. Она же далека даже от финансовых терминов, не говоря уже о принципах самой работы, будучи, в сущности, почти малограмотной. В войну, тем более, была необыкновенная во всем точность, дисциплина и строгость. Судили за горсть зерна, унесенного с элеватора в кармане голодным детям, или за опоздание на работу на пять-десять минут.

Очень мама отказывалась от своего назначения возглавлять сберкассу. Но бывший заведующий Косенков был уже на фронте, его заместитель Черменский уволился по болезни. И если партия говорила «надо», оставалось, как говорится, ответить только «есть».

Коллектив состоял из шести женщин. Многому приходилось учиться на месте подчас на своих же ошибках: консультироваться было не у кого. Кроме того, как уполномоченный представитель от райкома партии, она не освобождалась от работы общественного характера и направлялась в колхозы и совхозы в посевную и уборочную кампании. Еще больше времени уходило на командировки по всему району по сбору денег по займам колхозников. Ее встречали в штыки, денег ни у кого не было, все голодали, оборвались. Возвратившись в Турки, с надеждой шла в банк узнать, не поступили ли деньги — денег ни от кого не было. Но фронту нужны были средства на танки, самолеты, боеприпасы, на обмундирование солдат. И мама шла вновь с горьким чувством безнадежности своих усилий. И только пешком от колхоза к колхозу, от деревни к деревне, преодолевая километры, ночуя в стоге соломы, если до деревни не хватало дойти сил от усталости и голода; попадала под осенние ливни, обмораживалась зимой, а в райкоме и райисполкоме ждал нагоняй: деньги не поступали. Получив выговор, направлялась по тем же завьюженным дорогам снова.

— Да что ты все ходишь! Мы вместо денег получаем похоронки, — встречали ее сельчане.

— Денег тебе для фронта? — встретила ее разгневанная старуха. — Да у меня на фронте уже трое полегли. Месяц назад и сноху похоронила. Ни денег, ни дров, ни еды. Печку топлю кое-чем раз в неделю.