Двадцать лет спустя - Александр Дюма

– Господину де Гонди, врагу кардинала? – вскричал д’Артаньян.

– Нет, другу короля, – ответил Арамис, – другу короля, понимаете? Так вот, требуется послужить королю, а это – долг каждого дворянина.

– Но ведь король заодно с Мазарини, мой дорогой.

– На деле – так, но против воли; поступками, но не сердцем. В этом и состоит западня, которую враги короля готовят бедному ребенку.

– Вот как! Но вы предлагаете мне просто-напросто междоусобную войну, милый Арамис!

– Войну за короля.

– Но король встанет во главе той армии, где будет Мазарини.

– А сердце его останется в армии, которой будет командовать господин де Бофор.

– Господин де Бофор! Он в Венсенском замке.

– Разве я сказал – Бофор? Ну, не Бофор, так кто-нибудь другой; не Бофор, так принц Конде.

– Но принц уезжает в действующую армию, и он всецело предан кардиналу.

– Гм-гм! – ответил Арамис. – У них сейчас как раз какие-то нелады. Но даже если и не принц, то хотя бы господин де Гонди…

– Господин де Гонди не сегодня-завтра будет кардиналом; для него испрашивают кардинальскую шапку.

– Разве не бывало воинственных кардиналов? – сказал Арамис. – Поглядите на стены: вокруг вас четыре кардинала, которые во главе армии были не хуже господ Гебриана и Гассиона.

– Хорош будет горбатый полководец!

– Горб скроют латы. К тому же вспомните, Александр хромал, а Ганнибал был одноглазым.

– Вы думаете, эта партия доставит вам большие выгоды? – спросил д’Артаньян.

– Она мне доставит покровительство могущественных людей.

– И проскрипции правительства?

– Парламент и мятежи помогут их отменить.

– Все, что вы говорите, могло бы осуществиться, если б удалось разлучить короля с его матерью.

– Этого, может быть, добьются.

– Никогда! – вскричал д’Артаньян с убеждением. – Вы сами тому свидетель, Арамис, вы, знающий Анну Австрийскую так же хорошо, как я. Думаете вы, что она когда-нибудь способна забыть, что сын ее опора, ее защита, залог ее благополучия, ее счастья, ее жизни? Ей следовало бы перейти вместе с ним на сторону знати и бросить Мазарини, но вы знаете лучше, чем кто-либо другой, что у нее есть серьезные причины не покидать его.

– Может быть, вы правы, – задумчиво сказал Арамис. – Я, пожалуй, к ним не примкну…

– К ним! А ко мне? – сказал д’Артаньян.

– Ни к кому. Я священник; какое мне дело до политики? У меня даже требника никогда в руках не бывает. Довольно с меня моей клиентуры: продувных остроумцев аббатов и хорошеньких женщин. Чем больше путаницы в государственных делах, тем меньше шума из-за моих шалостей; все идет чудесно и без моего вмешательства. Решительно, дорогой друг, я ни во что не стану вмешиваться.

– И в самом деле, мой дорогой, – сказал д’Артаньян, – меня начинает заражать ваша философия. Право, не понимаю, какая муха вдруг меня укусила! У меня есть служба, которая меня кое-как кормит. После смерти Тревиля – бедняга стареет! – я могу стать капитаном. Это совсем не плохой маршальский жезл для гасконского дворянина, младшего в роду, и я чувствую, что вообще имею склонность к пище скромной, но ежедневной. Чем гоняться за приключениями, я лучше приму приглашение Портоса, поеду охотиться в его поместье. Вы знаете, у Портоса есть поместье.

– Как же! Конечно, знаю. Десять миль лесов, болот и лугов; он владыка гор и долин и тягается с нуайонским епископом за феодальные права.

«Отлично, – подумал д’Артаньян, – это-то мне и надо было знать. Портос в Пикардии».

– И он носит теперь свою прежнюю фамилию дю Валлон? – спросил он вслух.

– Да, и прибавил еще к ней фамилию де Брасье; так называется его земля, которая давала некогда права на баронский титул!

– Так что мы увидим Портоса бароном?

– Без сомнения. Особенно хороша будет баронесса Портос!

Оба приятеля расхохотались.

– Итак, – заговорил д’Артаньян, – вы не желаете стать сторонником Мазарини?

– А вы сторонником принцев?

– Нет. Ну, так не будем ничьими сторонниками и останемся друзьями; не будем ни кардиналистами, ни фрондерами.

– Да, – сказал Арамис, – будем мушкетерами.

– Хотя бы в сутане.

– Особенно в сутане, – воскликнул Арамис, – в том-то и прелесть.

– Ну, так прощайте, – сказал, вставая, д’Артаньян.

– Я вас не удерживаю, мой дорогой, – сказал Арамис, – потому что мне негде было бы вас положить. А предложить вам ночевать с Планше в сарае было бы неприлично.

– К тому же я всего в трех милях от Парижа. Лошади отдохнули, не пройдет и часа, как я буду дома.

Д’Артаньян налил себе последний стакан.

– За наше доброе старое время!

– Да, – подхватил Арамис, – к сожалению, оно прошло… Fugit irreparabile tempus…[9]

– Ба! Оно, может быть, еще вернется. На всякий случай, если я вам понадоблюсь, запомните: Тиктонская улица, гостиница «Козочка».

– А я – здесь, в иезуитском монастыре. С шеста утра до восьми вечера – в двери, с восьми вечера до шести утра – через окно.

– До свидания, мой дорогой.

– О, я вас так не отпущу, позвольте мне проводить вас.

И Арамис взялся за плащ и шпагу.

«Он хочет удостовериться в моем отъезде», – подумал д’Артаньян.

Арамис свистнул, но Базен дремал в передней над остатками ужина, и Арамис принужден был дернуть его за ухо, чтобы разбудить.

Базен потянулся, протер глаза и попытался опять уснуть.

– Ну-ка, соня, скорей лестницу.

– Да она, – сказал Базен, зевая до ушей, – осталась висеть в окне, лестница-то.

– Другую, давай садовую лестницу. Не видишь разве, господин д’Артаньян с трудом поднимался, а спускаться ему будет еще труднее.

Д’Артаньян хотел было уверить Арамиса, что он отлично спустится, но ему пришла в голову одна мысль, и он промолчал.

Базен глубоко вздохнул и ушел за лестницей. Через минуту хорошая и надежная деревянная лестница была приставлена к окну.

– Вот это так лестница, – сказал д’Артаньян, – по такой и женщина поднимется.

Пристальный взгляд Арамиса, казалось, хотел прочесть его мысли в самой глубине сердца, но д’Артаньян выдержал этот взгляд с замечательным простодушием.

К тому же он уже поставил ногу на первую ступеньку и начал спускаться.

В один миг он был на земле. Базен остался у окна.

– Жди тут, – сказал Арамис, – я сейчас вернусь.

Оба направились к сараю; навстречу им вышел Планше, держа под уздцы лошадей.

– Превосходно! Вот толковый и расторопный слуга! Не то что мой лентяй Базен, который ни к черту не годится с тех пор, как служит в церкви. Ступайте за нами, Планше, – сказал Арамис, – мы пройдемся пешком до конца деревни.

Действительно, друзья прошли всю деревню, толкуя о разных пустяках; у последнего дома Арамис сказал: