Антиподы. Альберт Эйнштейн и другие люди в контексте физики и истории - Евгений Беркович

Слухам о том, будто Макс Планк целиком и полностью поддерживает Гитлера, Эйнштейн не верил. Но и поведение своего старшего товарища при новой власти он не одобрял. Давая моральную оценку действий своих друзей и коллег в этом конфликте, творец теорий относительности писал: «Планк пытался, где возможно, смягчить ситуацию, но не нашел никакого компромисса между своими словами и делами. И Лауэ, и Нернст, особенно первый, вели себя образцово. И все же, я бы, будь даже и не евреем, при подобных обстоятельствах не остался бы президентом Общества имени кайзера Вильгельма» [Hassler, и др., 1997 стр. 27].

Эйнштейновскую оценку деятельности Планка подтверждает попытка президента Общества кайзера Вильгельма лично заступиться за выдающихся ученых-евреев. Об этом сам Макс Планк рассказал уже после войны в специальном отчете, составленном в 1947 году. В мае 1933 года он добился приема у Гитлера и пытался убедить свежеиспеченного рейхсканцлера, что такие люди, как Габер или Эйнштейн полезны для страны. По мнению Планка, для таких евреев следовало бы сделать исключение и дать им возможность продолжать научные исследования на благо Германии. Планк убеждал фюрера, что существуют, мол, разные евреи, встречаются старые семьи, верные лучшим немецким традициям, носители истинно немецкой культуры. Планк настаивал, что нужно подходить к евреям дифференцированно, делать различия между ними. Гитлер резко возразил: «Это неверно. Жид есть жид, все евреи связаны одной цепью. Где есть один жид, там сразу соберутся евреи всех видов».[63]

Макс Планк осмелился возразить рейхсканцлеру, что изгнание за рубеж лучших ученых ослабит Германию и, наоборот, укрепит наших возможных противников. В ответ на это Гитлер стал хвастаться, что обойдется без евреев, его речь становилась все более быстрой и возбужденной, в конце концов, фюрер впал в такой раж, что сильно ударил себя по колену и закончил с угрозой: «Говорят, что я страдаю временами от нервной слабости. Это клевета. У меня стальные нервы».

Планку не оставалось ничего другого, как замолчать и попрощаться.

Узнав о выходе Альберта Эйнштейна из Прусской академии наук, забеспокоилась и другая академия – баварская, чьим членом-корреспондентом являлся великий физик. В письме ученому от 8 апреля баварские академики выразили свою солидарность с прусскими коллегами и задали вопрос, как в свете разрыва с Прусской академией видит Эйнштейн свои будущие отношения с ее мюнхенским аналогом. Ответ ученого не оставлял сомнений, что и с этой немецкой академией он не хочет иметь ничего общего. Правда, в ответе от 21 апреля он привел другие аргументы, чем для Берлина: «Академии созданы, в первую очередь, для того, чтобы защищать и обеспечивать научную жизнь в своей стране. Но немецкое научное общество, как мне известно, с молчанием встретило то, что у немалой части немецких ученых и студентов отнята возможность жить и работать в Германии. Я не хочу принадлежать обществу, которое это молчаливо принимает, пусть даже под внешним давлением» [Nathan, и др., 2004 стр. 232].

Наивность гения или дар пророка?

Гений физики часто демонстрировал детскую наивность в политических вопросах. Будучи убежденным пацифистом, он долгое время протестовал против любой военной службы, пока не понял, что нацистское зло можно победить только силой. Понимание пришло к нему именно весной 1933 года, когда он из бельгийского курортного городка Ле Кок-сур-мер наблюдал за развитием событий в Германии. Повлияли на него беседы с бельгийским королем – тоже Альбертом, – случившиеся тем же летом. Бельгийскую королевскую чету профессор знал и раньше, вместе с королевой он играл в одном струнном квартете, в котором Элизабет исполняла партию второй скрипки, а Альберт Эйнштейн – первой.

Будучи во Франции, Эйнштейн обещал известному французскому пацифисту Альфреду Нахону[64] заступиться за двух его товарищей, сидящих в бельгийской тюрьме за отказ от воинской службы. Теперь в Бельгии такой случай представился, однако, аргументы короля и, главное, стремительное развитие событий на родине повлияли на взгляды некогда безоговорочного пацифиста.

Эйнштейн ответил Нахону так: «В принципе, мои убеждения не изменились. Но в сегодняшних условиях, будь я бельгийцем, я бы не отказывался от военной службы, а, напротив, охотно принял бы ее с чувством, что защищаю европейскую цивилизацию» [Goenner, 2005 стр. 340].

Интересно, что французский пацифист понял своего старшего товарища и сообщил ему весной следующего года, что добровольно записался на военную службу. Зато другие бывшие единомышленники расценили новые убеждения Эйнштейна как опасную глупость. Письмо Нахону, которое перепечатали многие газеты, так прокомментировал Ромен Роллан в письме от 15 сентября 1933 года Стефану Цвейгу: «Эйнштейн как друг в некоторых вещах опаснее, чем враг. Он гениален только в своей науке. В других областях он глупец. Верить самому и убеждать молодых людей поверить, что их отказ от воинской службы может остановить войну, было преступной наивностью, так как очевидно, что война все равно придет, хоть по трупам мучеников. Теперь он делает крутой разворот и предает военных отказников с тем же легкомыслием, с которым их раньше поддерживал» [Goenner, 2005 стр. 340].

Зато в оценке опасности Гитлера и, в целом, национал-социалистической Германии великий физик опередил многих политиков и интеллектуалов. Некоторые из них даже издевались над страхами Эйнштейна. Известный немецкий художник-карикатурист Георг Грош[65] (при рождении у него была фамилия Гросс, но он поменял ее в зрелом возрасте) эмигрировал в США в 1932 году. Оттуда он писал 13 марта 1933 года своим друзьям в Германии: «Вы утвердили своим главным теперь вашего Гитлермана. Теперь я особенно рад своему решению эмигрировать». И продолжил: «Я знаю по собственному опыту, что, в конце концов, через какое-то время, когда первый шок пройдет, все вернутся загорелыми со своих ривьер, и все пойдет по-старому, может, чуть правее, чем раньше».

Интервью Эйнштейна 11 марта 1933 года, данное газете «Нью-Йорк Уорлд Телеграмм», где он критиковал Германию за отсутствие свобод, Грош комментировал с издевкой, смешанной с хамством и откровенным антисемитизмом, словно пародируя речи Геббельса: «Ты слышал этого ординарного подкупленного предателя Эйнштейна? Вульгарный, судя по его поведению, зачем только называет себя ученым, под завязку набитый деньгами, которые евреи отбирают у бедных людей в своих магазинах, он позволяет себе открывать тут грязную пасть» [Goenner, 2005 стр. 341]. По-видимому, так понимал Грош патриотизм: нельзя критиковать Германию, находясь за границей. То, что свободный голос на родине уже нельзя было услышать, свежеиспеченного эмигранта не интересовало.