Утонувший в кладезе - Николай Романецкий

9. Взгляд в былое: век 76, лето 2, червень

Свет сидел за столом в своем кабинете и раздумывал над чистым листом бумаги.

Накануне он к столу и близко не подходил (то есть подходил, вестимо, но совсем с другими целями) — душа все еще пела от осознания сохранившейся Силы. Ныне же настроение было хоть вешайся. И не только из-за оборотной стороны Таланта.

В четверницу, сразу опосля аудиенции у Кудесника, он отправился к министру безопасности. Путята Утренник был откровенно доволен нынешним поворотом в судьбе чародея Смороды, улыбался и время от времени удовлетворенно потирал руки. Улыбки его были понятны и ежу — буде посейчас заполучить оного чародея для сыскных работ можно было, лишь обратившись непосредственно к Кудеснику Остромиру (а Остромиру, знамо дело, требовалось доказать, что конкретный сыск не пойдет далее без помощи Смороды), то теперь Свет попадал к Утреннику в прямое подчинение. Со всеми вытекающими из этого события последствиями… Честно говоря, Свет полагал, что опосля разговора с министром, опосля знакомства с предложенной работой он будет назначен на место сгинувшего Буни Лаптя. Будучи опекуном министерства безопасности, он мог бы продолжать труды и в родном Институте теории волшебства — хотя и не столь активно, сколь прежде. Однако Утренник тут же поставил его в пару к сыскнику-волшебнику Буривою Смирному и под завязку загрузил созданную структурную единицу текущими делами.

А ныне утром, едва Свет завершил свои фехтовальные единоборства с Гостомыслом Хакенбергом, курьер вручил ему срочный пакет из канцелярии Кудесника.

Официальная бумага, подписанная самим Остромиром, доводила до сведения чародея Смороды, что с этого дня и впредь, «в целях обеспечения надлежащей безопасности Великого княжества Словенского», он освобождается ото всех задач, кои решал в Институте теории волшебства. Преемнику дела надлежит сдать ныне же, крайний срок — первица послепаломной седмицы. Опосля чего с надлежащим тщанием поучиться качественной работе у Буривоя Смирного. Последних слов на бумаге, знамо дело, не было, но между строк они читались отчетливо.

Преемником оказался патлатый Тур Розвальня, товарищ принципала кафедры теоретической левитации, и дела ему Свет сдал за полдня. Можно было, конечно, и не торопиться, но жгучая обида на Кудесника, вопреки Светову желанию, перебросилась и на Розвальню. А потому видеть лишний раз эту подчеркнуто-виноватую — тот еще лицедей! — физиономию не было ни малейшего желания. Обойдется, друг любезный! И разберется в обстановке самостоятельно — не маленький! А не разберется, так нечего было согласие на переход давать!.. Впрочем, расстались они по-доброму. В конце концов, Тур Розвальня-то в чем виноват?!

На новую работу Свет боле не поехал — проявлять надлежащее тщание ныне тоже не было ни малейшего желания. Связался с Буривоем Смирным, предупредил его и отправился прямиком домой. Там, не удержавшись-таки, сорвал черную злобу на Берендее. Пришлось извиняться… Потом наложил на двери спальни отвращающее заклятье и провалялся несколько часов в постели, размышляя, что за муха укусила Кудесника. Мухи этой он так и не отыскал и к ужину вышел мрачным как никогда.

Прислуга, похоже, уже обо всем откуда-то узнала и вела себя соответствующим образом. Даже Забава молчала, лишь покусывала губы да поглядывала с жалостью, ничем не показывая переполнявшего ее в последние два дня счастья. А может быть, также ощущала себя смертельно-несчастной. Кто в них разберется, в этих влюбленных девицах?.. Персями-то прикоснуться к плечу Света она все равно сумела.

Зря старалась, голубушка, — настроения ему это прикосновение не добавило. Наоборот…

После ужина он поднялся в кабинет, занялся тренировками Таланта. Однако скоро угомонился — энтузиазма не было и в помине.

Ему вдруг показалось, что сейчас откроется дверь, войдет Забава — и проблема решится сама собой. Вроде бы позавчера Забава помогла ему разрядиться…

Однако дверь не открывалась. А звать служанку для такого рода помощи было попросту унизительно. Это ведь не чай подать хозяину!.. И не осталось ничего, кроме как снова обратиться за помощью к сочинительству. В конце концов, чему быть — того не миновать!

Он сел за стол, обмакнул перо в чернильницу. Сейчас на бумагу ляжет первая, совершенно случайная фраза. Потом, в окончательном варианте текста, от проклятой этой фразы и следа не останется, но для того, чтобы творение началось, первая фраза должна быть обязательно случайной.

«Криста с вызовом посмотрела на свои босые ноги»… И совершенно не важно, отчего ее ноги оказались босыми. Как не важно и то, с какой стати она на них посмотрела и почему непременно с вызовом. Пока не важно… Потом, когда станет ясно, где она находилась и что делала, она, вполне возможно, и не станет смотреть на ноги. А вздумает, к примеру, счастливо улыбнуться сидящему напротив Твердиславу… Впрочем, нет, не Твердиславу, скорее уж Виктору. Это имя больше подходит к небылям о Кристе. «Виктор» с латинского — «победитель», и ему найдется кого победить. В жизни всегда находится кого побеждать, но об этом мы подумаем потом. А пока же — «Криста с вызовом посмотрела на свои босые ноги»…

Свет снова обмакнул перо в чернильницу, поднес его к бумаге. И понял вдруг, что не напишет сейчас эту фразу. Ни в коем случае!.. Вот какую-нибудь другую напишет. Запросто!.. Скажем, «Кудеснику Колдовской Дружины Остромиру от чародея Светозара Смороды»… Хотя он вовсе не собирается писать означенному Остромиру. Но — может. А вот про Кристу с ее босыми ногами и вызывающим взглядом — не может. Словно десницу его поразил вызванный чужим заклятьем паралич.

Странным оказался этот паралич. Отложить перо в сторону или почесать сим инструментом бровь он нисколь не мешал, а вот написать про Кристу…

Сила солому ломит. Свет почесал бровь, отложил перо, прислушался к своим ощущениям. И понял вдруг, что острое нежелание писать про Кристины ноги идет откуда-то изнутри, из собственной ментальной оболочки.

Конечно, прощупывать самого себя — занятие бессмысленное. Это известно любому ученику. Ничего вы внутри не найдете, окромя того, что вам и так известно. А потому получается бесполезная трата волшебных сил.

И тем не менее что-то подвигнуло Света на эту бесполезную трату. Он выругался, прилег на оттоманку, сотворил С-заклинание и углубился внутрь себя.

На первый взгляд все пребывало там в полном порядке. Вот острая обида на Остромира, вот удовлетворение от общения с Буривоем Смирным, вот холодное равнодушие к Забаве и всем остальным женщинам подлунной. Опричь Веры-Кристы… Вот что-то связанное с самой Верой-Кристой, бархатисто-теплое на ощупь, сладковатое на вкус. Тут и вовсе разная чепуха — легкая сонливость, нарождающееся желание облегчиться… И над всем этим — злоба, злоба, злоба!