Колхозное строительство 3 - Андрей Готлибович Шопперт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И в чём проблема? Зачем ранцами кидаться?
— Ну, нам в первый же день школы вон сколько задали. И прочесть и на вопросы ответить, — Штелле глянув учебник ещё раз. Вопросы?
— Давайте охарактеризуем главного героя, составим словесный портрет Ваньки Жукова.
— Как написано письмо: соблюдает ли Ванька правила вежливости?
— Представьте, что вы можете встретиться с Ванькой. Что бы вы ему сказали?
— Как Ванька подписал конверт? Какой адрес он указал?
— Как вы думаете, получит дедушка это письмо?
Вопросы как вопросы. Всё ясно из текста.
— Таня, а ты вообще прочитала рассказ? Посмотрела? Он что в аниме?
— В чем? Мультик есть?
— Не знаю, есть, наверное. Всё давай садись, читай, а я тебе сюрприз приготовлю. Завтра точно пятёрку получишь.
— Правда?
— Ну, не к лицу взрослым дяденькам детей обманывать.
— А Машка послезавтра точно прилетит? — лишь бы не учить.
— Таня, иди, читай, а я тебе напишу продолжение этого рассказа.
— Пиши, давай быстрее, я скоро прочитаю, — унеслась.
Ну, что ж, назвался груздём.
Незаметно пролетело пару лет. Вот только ещё ходили, колядовали девки, разукрашенные, с молодыми парубками, а уже и пасха с её цветными яичками и христосованием. Манька, соседская девка, всего его обмусолила, пахнув на прощанье чуть хмельным духом и огуречным рассолом. Дурындища. И вдруг солнце выскочило из-за туч и давай забытую зимой землю обихаживать. Пригрело воробьёв на заборе и кошку деда Еремея, что наискосок от их дома, которая за теми воробьями приглядывала. Не дай бог, свалятся с забора, да под колёса брички господской попадут. Беда. Вот и сторожила непутёвых.
Почки в один день набухли и выстрелили зелёными искорками листочков молодых. А следом и вишня зацвела, а через пару дней и яблони по всему Китай Городу. Пчёлы труженицы проснулись, облетели, проверили всё и принялись за работу. Коротко лето, а мёду-то много собрать надо. И себе и человекам беспутным, они ведь не умеют.
Только вроде бегали соседские пигалицы, обрывали жёлтые звёздочки мать-и-мачехи на венки, а уже идут по улице мужики с косами. На покос. Хорошо там. Ваньке бы с ними, да ребёночек хозяйский ревёт целыми днями, первые зубки у мальца режутся. А за косарями чуть погодя и бабы с серпами тронулись. Ну, прямо, как в деревне. Одно название — город Москва. Ещё чуть и дождики зарядили осенние, смывая летнюю коричневую пыль с застеклённых окон первого этажа мастерской сапожника Аляхина.
А вот и первые белые мухи. Покров. Катание с бубенцами по улице на тройках. Красотень. Теперь и святцы не за горами. Опять девки размалёванные колядовать пойдут. И второй год, как первый.
Сапожник Аляхин заматерел. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Представился брательник его Тихан и лавку оставил справную на вдову неразумную и девчоночку пятилетку. Семён Аляхин не оставил сирот. К себе забрал. С лавкой. Распродал всё, да и пристрой летом к своей мастерской осилил. Четверых новых подмастерий нанял. Трое-то мальцы, годов по пятнадцать, а один как бы мастерством покруче самого Семёна. Да, вишь, пожар случился на Москворечье и дом и мастерская Георгия-то и сгорели. Аляхин пригрел погорельца, божья же душа. Инструмент дал и во флигелёчке летнем пристроил, а к зиме и утеплил, чутка, печурку сложили. Можно жить. Выбор-то невелик.
Ваньку к Георгию Аляхин приставил. Тот мужик смирный и не бил почти мальца. Даст, бывало, леща, так за дело. Нож-то острый, смотри, палец отчекрыжишь себе. Учёба Ваньке не просто давалась. Усидчивости нет. Егоза. Дядька Семён Аляхин терпел долго. Ну, как терпел, порол, за ухо драл, а на второй год плюнул и приставил Ваньку к приказчику. Благо грамоте и счёту Жуков обучен был.
Ещё пять лет пронеслось, словно день малый. Закрыл глаза — осень, открыл — уже весна. Опять воробьёв караулит рыжуха деда Еремея. Плох совсем сосед. Вот выполз на завалинку, подставил солнцу лицо с блёклыми слезящимися глазами. Раскурил козью ножку. Вдохнул ядрёного самосада, заперхал. Прокашлялся, сплюнул слюну с кровью и снова вдохнул дыму. И по новой.
Ванька вытянулся в высокого и плотного парубка. Пятнадцатый год Жукову пошёл. Уже и сапоги себе приобрёл, рубаху кумачовую. Чуб отрастил. Жених. Вон девчонки с матерями заходят в лавку башмачки померять и косятся на видного помощника приказчика. И не Ванька он теперь. Крестьянское имечко. Другое себе выбрал Жуков, когда метрику справляли. Взял новое имя Георгий, в честь мастера, который батьку пацанёнку заменил.
Отчество же своего Георгий не знал. Мать-то Пелагеей кликали. А батьку? Отец Парамон посоветовал дедовское отчество взять. В честь Константина Макарыча. Так и стал Ванька Жуков. Георгием Константиновичем Жуковым. Будущим маршалом Победы.
Но это уже совсем другая история.
— Нда, — жена Лия отложила листок, — Ты не попаданец Петя, ты и правда — инопланетянин.
— Написал? — из детской выскочила Татьяна.
— Обещал ведь.
— Про Ваньку?
— И про Ваньку тоже.
28
Что надо сделать, если вам навстречу бежит окровавленный негр? Перезарядить.
Что вы скажете, увидев негра, по шею закатанного в бетон? Бетона не хватило. (Я не расист. Просто смешно.)
— Поезд Хельсинки-Ленинград прибывает к первому перрону, — ещё бы международный поезд прибывал к девятому.
— Пётр Миронович, хватит тебе метаться. Все живы, здоровы. Мне ваш Пётр Михайлович Суббота звонил, по старой памяти. Все долетели без приключений. Сели в поезд. Вот сейчас двери откроют, и сам убедишься, — успокаивала Фурцева. Кого? Себя, прежде всего.
Тишков, ещё когда соглашался на эти неподготовленные гастроли, то предчувствовал, что этот экспромт добром не кончится. Был ведь план покорения Англии и Америки. Европа не в счёт. Там в смысле музыки неандертальцы живут. Разве что французы в каменный век просочились. А тут рывок. Потом чуть успокоился. Газеты эти, будь они неладны, притупили чувство опасности. Как же, рыцари в светлых одеждах несут в массы (американские) любовь к СССР.
В Нью-Йорке уже звякнул последний звоночек. Потасовки переросли в межрасовые. Нужно было прекращать гастроли. Остановил Громыко.
— Никто ещё для пропоганды нашего строя больше не сделал. Обязательно нужно закончить в Вашингтоне.
Закончили! Нет, не правильное слово. Покончили! Ближе. Сплясали на могиле империализма. Вставили своё «ля» в Реквием.
— Екатерина Алексевна, точно пятый вагон. Какие-то бабки выходят.
— Товарищ Тишков! Успокойтесь! Говорю же, все живы здоровы.
— Бл… дь! — из двери вагона выскочила Маша-Вика с огромным
