Золотой миллиард - Геннадий Прашкевич

– Как Отто?

Он не собирался никого жалеть.

Когда-то он сам вот так привез на флипе урода и хотел сдать его в Нацбез (но тому уроду повезло), теперь из воды выловили его самого. Два года назад он не поверил ни одному слову косоглазого, почему Гайя должна ему верить? Два года отсутствия, ген-карта отправлена в архив, имя из всех списков вычеркнуто… Действительно, что ей о нем думать? Обезображенное рубцами лицо… Ее-то линии совершенны. Рядом с Гайей мать Хайке выглядела бы ночным чудовищем: потрескавшиеся от работы руки, секущиеся пепельные волосы…

Гайя вызывающе улыбнулась.

И все же она вытянула его из воды.

Правда, ноздри ее брезгливо вздрагивали. Она ведь не знала, как пахнет Терезин в жаркий полдень, когда глубокие рвы доверху набиты полуразложившимися трупами, а тяжелая техника еще не подошла.

– Зачем ты вытащила меня?

– А ты бы как поступил?

– Не знаю.

Она улыбнулась.

Она затеяла опасную игру.

Действительный член Комитета биобезопасности (он видел метку на ее рукаве), – в Нацбезе к ней возникнет много вопросов. Зачем выловила урода? Почему не вызвала патруль и прошла под входными знаками, не сообщив о нежелательном пассажире? Ну и все такое прочее. Рыжеватые волосы, зеленые глаза. Она мало изменилась. Его тянуло к ней, как к Языку.

– Что с Отто? – повторил он.

Гайя улыбнулась. Суше, чем ему хотелось. Она видела его насквозь. Видела страх, надежду, нелепое нежелание признать себя проигравшим. «Где Отто?» Будто главное – узнать, где находится Гаммельнский Дудочник.

– У Отто все плохо.

Ей даже не хотелось на этом останавливаться.

– Никогда не следует афишировать свои пристрастия. Отто этого не понимал. Мы в одной лодке, кричал он, имея в виду нас и уродов, – странно, но рассуждала Гайя не торопясь. – Лодку надо бросать. Крысы сбежали, совсем не стыдно последовать примеру мудрых тварей. Так он говорил. Он всем надоел. Он не делал разницы между нами и уродами. Типичный дельта-псих. – Гайя старалась не смотреть на Гая. – У него был свой взгляд на то, как прорваться из загаженного сегодня в светлое завтра. Взорвать Языки, вот чего он хотел. Взорвать Языки и встретить волну остальных, когда они бросятся на Экополис. – (Ну да, большая медитация, вспомнил Гай.) – Он считал, что только это приведет к великому очищению.

– Но он заигрался, – улыбнулась Гайя. – Существуют бескровные пути.

– Что значит бескровные?

– Процесс великого очищения, если пользоваться этим термином, можно растянуть на некоторое время. – Она запнулась. Видимо, боялась, что он не понимает терминов. – Только в этом случае отбраковка населения может пройти бескровно.

– Отбракована?

– Придумай другой термин.

– Я даже не знаю, о чем идет речь?

– О перенаселении, – ответила Гайя терпеливо. Было видно, что она много думала над сказанным. – Дело ведь во внутренней организации, в новом качестве взгляда на мир. Нам надоели игры в мораль. Мы хотим жить. Для себя, а не для уродов, – подчеркнула она. – Надоели нелетающие космонавты, океанологи, никогда не спускавшиеся в глубину течений, архитекторы, не имеющие возможности реализовать оригинальный проект. Сам знаешь, на девяносто пять процентов мы работаем только на остальных. На умиротворение их желаний. Сколько можно? Мы не хотим спасти человечество только как вид. Мы считаем, что сами заслужили будущее.

– Но Есен-Гу – это миллиард жителей. Целый миллиард.

– Золотой миллиард, – кивнула она, – но мы и его проредим.

– Значит речь идет об остальных?

– Об уродах, – усмехнулась она. И напомнила: – Миллиард против семи.

– Когда-то так говорил Дьердь…

– Он – честный работник. – (По сердцу Гая прошел холодок. На Камышовом плато Дьердь его не узнал. Может, это и хорошо, что он не узнал меня.) – Ты тоже будешь говорить, как Дьердь, когда узнаешь правду. Старший брат болен. Ты два года провел на Территориях, – зеленые глаза блеснули. Это был поразительный блеск, раньше он ничего такого не видел. – Ты жил непосредственно с уродами, наверное, каждый день общался с ними. Тебе ли не знать, что главное Желание уродов – добраться до Языков, насытиться, смотреть в небо и мечтать. Разве не так?

– Но ты сказала – отбраковка!

– Это честный термин. Природа, от которой мы отказываемся, сама тысячи раз устраивала отбраковку. Смерть всегда являлась самым эффективным ее инструментом. Где неандертальцы, овладевшие огнем? Где умные кроманьонцы, изобретшие каменный топор? Где синантропы, питекантропы – надежда будущего? Почему ты не жалеешь миллиарды живых существ, изобретших для тебя колесо, двигатель внутреннего сгорания, построивших мировую Сеть? Почему ты о них не вспоминаешь? Их ведь нет, они давно отбракованы. Природа любит очищать планету от лишнего. Стоит какому-то виду возвыситься, как природа бесцеремонно сбрасывает его со сцены. Тупая, ни на что не претендующая гаттерия может неопределенно долго занимать свою незначительную экологическую нишу, но динозавры, к примеру, быстро лишаются всех преимуществ. Безмозглая латимерия миллионы лет может скрываться в глубинах океана, но саблезубые тигры не протянут долго. Говорю же, природа не любит умников. – Гайя старалась не смотреть на него. Безобразный черный огрызок уха, рубцы и шрамы ее пугали. – Отбор никогда не останавливается. Мы первые, кто выступил против природы. Смотри на наши действия, как на последний отбор. Конечно, потребуется время. Вымирающие группы уродов долго еще будут бродить рядом с Языками, но нас это не должно тревожить. Нелепо тревожиться о судьбе вредных насекомых, правда? Гнилой картофель ни один генетик не возьмется реставрировать, в этом нет смысла, легче вывести и вырастить новый сорт. Все живые формы, выработавшие свои жизненные ресурсы, обречены. Такова реальность.

– Но семь миллиардов…

– Мы им поможем.

– Чем?

– Они уйдут, почти не заметив этого.

– Но семь миллиардов! Ради чего?

– Ради нашего будущего, Гай. Только ради него.

– Остальные тоже хотят будущего. Они нам братья по крови.

– Старший брат болен, – холодно улыбнулась Гайя. – Разве тебя не мучает мысль о твоей несбывшейся мечте? Два года назад ты летел в Ацеру вовсе не для того, чтобы спасать уродов. Разве не так? Ты же знаешь, что эволюция необратима. Ты же понимаешь, что мы никогда уже не станем такими, как прежде. А уроды только этого и хотят. Они готовы жить в очередях к Языку, быть счастливыми без перерыва.