Полубоги - Джеймс Стивенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тот человек сказа не скажет, — перебил его Финан, — ибо нет у него памяти, а хорошему сказителю она непременно нужна.
— Коли встречу я его, — сумрачно молвил Мак Канн, — задам ему такое, что он запомнит и скорее всего сумеет из этого сотворить сказ.
— Видел я его лишь раз, — начал Арт, — но когда Радамант зашвырнул его в пустоту, я узнал его в лицо, хотя много прошло времени с тех пор, как мы виделись. Ныне он мельче прежнего, но тем не менее куда больше, чем я ожидал.
— Что же он такое теперь? — спросил Билли Музыка.
— Человек.
— Мы все тут они самые, — заметил Патси, — и нам с того никакой беды.
— Беды в том было больше, чем ты себе представляешь, — проговорил Финан.
— Я предполагал, что будет он не более какого-нибудь высшего животного или даже, может, совсем растворится из бытия.
— И кем же был он, когда ты с ним познакомился?
— Был он чародеем — и одним из самых могущественных в мирозданье. Был он сущностью Пятого Круга[26] и раскрыл множество тайн.
— Я знавал чародеев, — заметил Финан, — и всегда оказывалось, что они глупцы.
— Бриан О Бриан сгубил себя, — продолжил Арт, — забросил развитие и утроил себе кармическое бремя, поскольку был без чувства юмора.
— Ни у одного чародея нет чувства юмора, — заметил Финан, — окажись оно у него, он бы не стал чародеем: юмор есть здоровье ума.
— Вот это, — встрял Арт, — среди прочего, он и говорил мне. Поэтому сами видите — кое-что он постиг. Совсем близок был он к тому, чтоб стать мудрецом. Храбрецом он был уж точно — или, возможно, сумасбродом, но серьезен он, как туман, и никак не мог в это поверить.
— Ты выкладывай давай-ка свою повесть, — сказал Келтия.
— Вот она, — отозвался Арт.
Глава XXVII
— Однажды давным-давно трудился я с Воинством Гласа. Произнесен был первый слог великого слова, и в далеком восточном пространстве за семью пылающими колесами мы с шестью сыновьями сплачивали жизни и придерживали их для вихря, какой есть одно. Мы ждали второго слога, чтобы вылепить ветер.
Я стоял на своем месте, тихо удерживая в руках север, как вдруг почувствовал сильную вибрацию у себя между ладонями. Что-то вмешивалось. Разжимать руки мне было нельзя, но я огляделся и увидел человека — стоял он и плел заклинанья.
Коренастый чернявый дядька с короткой темной щетиной на подбородке и жесткой щеткой черных волос. Стоял он внутри двойного треугольника, углы его загнуты были вверх, и в каждом острие того треугольника виднелись колдовские знаки. Пока я глядел, прочертил тот человек огненный круг с одного бока на другой, а следом еще один — спереди кзади и так быстро закрутил их, что оказался обнесенным стеной огня.
В него в тот же миг метнул я молнию, но не пробила она те круги: ударилась и безобидно упала, ибо у кругов скорость была больше, чем у моей молнии.
Стоял человек вот так в треугольниках, смеясь надо мной и почесывая подбородок.
Не дерзал я ослабить хватку, иначе труд целого Круга времени пропал бы вмиг, а звать других не было толку, ибо они держали жизни наготове в ожидании вихря, какой сотворит из тех жизней сферу, а потому оказался я на милости у того человека.
Силился он разжать мою хватку, и сила у него была поразительная. Ему как-то удалось узнать часть первого слога великого слова, и он выводил ее мне, то и дело хихикая, но сокрушить нас не мог, ибо вместе мы были равны числу того слога.
Когда вновь глянул я на него, он надо мною смеялся, а сказанное им потрясло меня.
«Это, — промолвил он, — очень забавно».
Никак я не отозвался, силясь лишь удержать хватку, но почувствовал себя уверенно, ибо, пусть и непрестанно изливал человек на меня великий звук, воздействие оказалось обезврежено, поскольку я есть число, и в совокупности все мы числа; тем не менее субстанция все же рвалась и тужилась так могуче, что мне только и оставалось, что удерживать его.
И вновь заговорил со мной тот человек. Молвил:
«Знаешь, что это очень забавно?»
Сколько-то времени не отвечал я ему, а затем сказал: «Кто ты?»
«Имя, — ответил он, — есть власть, не выдам я тебе своего имени, хоть и желал бы, ибо великое это деяние — и забавное к тому ж».
«С какой ты планеты?» — вопросил я.
«Не скажу тебе и этого, — ответил он. — Тогда ты сможешь прочесть мои знаки и позднее за мной явишься».
Как тут было не восхититься громадной дерзостью его деянья.
«Мне ведом твой знак, — рек я, — ибо ты уже трижды сделал его рукою, и лишь одна есть планета в этих системах, на коей развилась пятая раса, а потому знаю твою планету. Твой символ — Мул, Покровитель твой — Уриил, он скоро явится за тобой, а потому шел бы ты поскорей да подальше, пока есть время».
«Коли явится он, — сказал человек, — я его суну в бутыль — и тебя туда же. Не пойду отсюда еще сколько-то, слишком уж хороша забава, и это ей только начало».
«Ко второму слогу тебя поймают», — пригрозил я.
«Суну и его в бутыль, — ответил он, ухмыляясь. — Нет, — продолжил, — меня не поймают, я рассчитал, и пока не срок еще».
И вновь погнал он на меня великий звук, пока я не закачался, словно куст на ветру, однако не смог человек разжать мне руки, поскольку я был частью слова.
«Зачем ты так?» — спросил я его.
«Скажу тебе, — ответил он. — Я есть две вещи, и в обеих силен. Я великий чародей — и великий потешник. Доказать, что ты чародей, очень просто, ибо достаточно проделать то-се, чтоб удивить людей, и они преисполнятся страха и дива, падут ниц, станут преклоняться и звать тебя богом и владыкой. Но не так-то просто быть потешником, поскольку тут необходимо людей веселить. Чтоб быть человеку чародеем, чтоб искусство его ценили, необходимо, чтоб люди вокруг были глупцами. А если желает человек быть потешником, необходимо, чтоб люди вокруг были хотя бы столь же мудры, как он сам, иначе потехи его никто не поймет. Видишь, каков мой удел! И жесток он, ибо не в силах я бросить ни то, ни другое свое устремленье, они моя карма. Смех — штука чисто разумная, и на моей планете нет мне
