Спящие боги - Дмитрий Щербинин

Клинок вошел в горло – полыхнула острая, пронзительная боль, а затем – обхватило, понесло в бездну забвенье…

– А–а–а–а!!! – завопил Творимир, и очнулся – вскочил в холодном поту.

Он был все в той же душной палате – кругом густо храпели упившиеся воины.

– Тиши ты! – его толкнули, и он перевернулся на живот, заскрежетал зубами.

Следующим утром Творимира охватил жар – давала о себе знать не залеченная вовремя рука.

В лазарет он попал уже в полубессознательном состоянии, выкрикивая обрывки фраз: то проклиная разбойников, то пытаясь кому–то доказать, что он не виновен в убийстве женщины. Руку покрыли мазью, и она словно вспыхнула – Творимир стенал, рычал, извивался…

– Тише, тише… – раздался жалостливый голос, и на лоб Творимира легла легкая женская рука.

Ничего не видя, захрипел он:

– Это ты?.. Ну, что же меня оставила… Зачем я здесь? Где тот колодец, со светом на дне? Я бы в него прыгнул сейчас…

– О чем ты говоришь, дорогой? – зрение возвращалось, и он увидел склонившуюся над ним девушку.

Это была не загадочная дева–птица. Девушка красивая и явно гордая своей красою. Чуть полная, видно – деловая, страстная, привыкшая ко всяким сильным, исступленным чувствам.

Творимир ничего не ответил, только заскрежетал зубами. Она внимательно, жадно его разглядывала, говорила:

– Разве не узнал меня?.. Любава. Ну, теперь вспомнил?!.. Нет?.. Ночью, когда вы только в наш город приехали, мы и повстречались. Ты, видно, на наших улочках заплутал; я то как раз во двор вышла – и ты бежишь, запыхался. Ты мне сразу приглянулся, я тебя и звала… Ну, а что ж убежал? Иль я не красива?.. Да за мной столько парней сваталось – всем отказывала. Так что ты не подумай, что я развратная. Я ради любви и с войском, в лекарской части пошла. Думаешь, буду ждать, когда этих ненавистных побьете?.. На неделе свадьбу сыграем!..

– А разве за неделю их не разгромим? – прошептал Творимир.

– Да какой там! Эти окаянные крепко засели. У них же Гроб Весны. Он им таких сил придает, что каждый за десятерых бьется! Ух, была бы моя воля – всех бы их передавила! Давить таких надо, давить! – и она чмокнула беспомощного Творимира в лоб.

– Нет – я не согласен. – сказал он, но чувствовал, что слова его столь же беспомощны, как и его тело…

И потекли однообразные, страшные дни в лазарете. Постоянные вопли, стенания раненных – Творимиру казалось, что он попал в застенок. Любава не отходила от него – ухаживала, лепетала, и была уверена, что быть им мужем и женою…

Вот, наконец, рука была излечена, и Творимир оказался в большой палате среди пьяных и еще более злых, нежели прежде воинов.

– Гады! – ревел один из них – покрытый шрамами, и с выбитым глазом. – Надолго мы здесь застряли! Надолго! У–ух, гады!..

И несколько часов все вопили и пили. И вновь Творимир пропитался их злобой. Ночью снились тысячи мальчиков–мстителей, с окровавленными клинками. Творимир рубил, но на место павших приходили новые…

Следующим утром он вновь был направлен в атаку…

И вернулся уже вечером – с несколькими новыми, но незначительными ранами на теле, и с безумным, исступленным пламенем в очах. Он много пил, а потом вцепился в плечо своего, такого же пьяного соседа, и зашипел:

– Мне бесы в душу лезут.. Сегодня я сначала с отвращением рубил, ну а потом – как взяла меня злоба, уже не мог остановиться. И рубил. И рубил! И рубил!! Нескольких насмерть зарубил… Тошно мне… О–о–ох, тошно!..

Воин впился в него мутными глазами, что–то невразумительно пробормотал, и побрел на улицу…

Ночь. Палата храпит, смердит, кто–то во сне стонет, кто–то ругается…

Пьяный Творимир грыз грязную ткань, которая составляла стены, из глаз его текли слезы – захлебываясь в материи, он хрипел:

– Здесь все обезумели… И, если я не сбегу – тоже разума лишусь…

Так он решил бежать.

Спотыкаясь об тела, прошатался к выходу, вывалился под звезды. Пригибаясь, побежал меж иными палатами.

Уже у выхода из лагеря его окрикнул пост.

– Эй, кто идет?!

– Оставьте меня! – нервно крикнул Творимир – метнулся в сторону.

Бежал очень долго, а, когда наконец остановился – понял, что он среди поля, что лагерь остался где–то далеко, и что никакой погони нет.

Надеясь тут же обрести благодать, повалился он в травы.

И тут началось безумие.

Прежде всего, Творимир понял, что намертво врос в землю, и не может пошевелиться. Затем его грудь стала набухать, расти вверх – трещали, рвались кости, и, если бы он мог, то закричал от боли.

Кости складывались в стены, в здания, дворцы, стены. На стенах и на улицах складывались фигурки «разбойников», а вблизи от города, из лица Творимира сложился огромный военный лагерь. Тысячи и тысячи озлобленных, жаждущих крови воинов пребывали в душных палатках, и каждого из этих воинов чувствовал своим раздробленным сознанием Творимир. И он вопил тысячью голосов, он пил тысячью глоток, от терзался тысячами ран. На него наползали бессмысленные нагроможденья образов, но главенствовала злоба…

И Творимир вновь оказался в палате, где пили и гарлопанили. Некто одноглазый, с перекошенной ненавистью мордой, налетел на Творимира, и всучил ему отдающую сильным смрадом чашу, прохрипел:

– Ну, что же ты не пьешь?!.. Пей, тебе говорят…

Творимир, что было сил оттолкнул его, рванулся к выходу, запутался в темном от грязи пологе, под оглушительный хохот повалился… затем, все–таки вырвался на улицу.

Он был среди лагеря, который казался безмерно большим, нежели покинутый им недавно. Лагерь окружали рвы, были массивные стены, некоторые постройки вполне походили на дома.

Ну а возвышающийся над лагерем град был настоящим исполином. Сложенные из массивных гранитных блоков стены вздымались на десятки метров, и казались совершенно непреступными.

А войско государево готовилось к штурму. Кажущиеся бесконечными отточенные колонны маршировали, выстраивались в боевые порядки.

И повсюду была кровь. Кровь текла густыми ручьями, кровь дымкой висела; кровью была пропитана почва, дальние поля блистали кровавой росой.

Тогда Творимир сжал голову, медленно осел на колени, прохрипел:

– Что это?.. Откуда это наваждение?.. Как мне бежать отсюда?!.. Ну же ответьте!.. Кто–нибудь – ответьте!!!

И тут две сильные руки обхватили его сзади, сжали за ребра. Руки показались жгучими, тяжело было дышать. В глазах Творимира потемнело.

Он, думая, что это либо Бриген Марк, либо какое–нибудь чудище, из всех рванулся вперед, прохрипел исступленно:

– Выпусти!.. Ты, сволочь, гадина! Выпусти!