История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц - Степан Козловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1.2.10 Психоаналитический подход к эпической социальной практике
Психоаналитический подход включает комплекс немаловажных нюансов, которые существенно затрудняют его широкое использование.
Применять его с высоты сегодняшнего положения в фольклористике крайне сложно по целому ряду оснований. Если несколько упростить ситуацию, то невротические комплексы, которые терзали пациентов З. Фрейда[364] (основанные на вытесненных сексуальных мотивах), в применении к культуре домонгольской Руси в значительной мере теряют свою актуальность.[365] Это происходит, во-первых, по причине подчеркнуто выраженной сексуальности в фольклоре[366] и, во-вторых, из-за особого, исторически сложившегося положения в социальной практике (часть эпических героев, например, рождалась уже после гибели отцов). Большую часть сексуальных мотивов попросту незачем было вытеснять в подсознание, хотя некоторые исключения из этого правила, связанные преимущественно с религиозными запретами, все-таки есть.[367]
Таким образом, игнорировать необходимость применения психоаналитического подхода и полностью отрицать невротические комплексы у людей средневековья также не представляется возможным. Стрессы, порождавшие неврозы, всегда имели место в социальной практике, но их причины, а главное, сам процесс их возникновения, лежали по большей части в другой плоскости, нежели сейчас.
Неврозы в обществе этого периода, по-видимому, были связаны прежде всего с сакральными моментами социальной практики, с постоянной угрозой оказаться «изгоем» по причине нарушения религиозных, обрядовых и ритуальных норм, пронизывавших общественное сознание на данном этапе исторического развития. В наше время это еще можно отчетливо проследить на материалах этнографии («все чужое вселяет жуть в туземца, который особенно боится злой магии издали[368]»).
1.2.11 Семиотический подход к эпической социальной практике
Не менее солидное значение для исследования фольклорных текстов как структурированной знаковой системы внесли представители семиотического подхода к социальной практике.
Для них особое значение имел общекультурный контекст используемых материалов и комплекс внетекстовых связей, ассоциаций, порождаемых стилем той исторической эпохи, к которой принадлежит создание того или иного литературного либо фольклорного памятника. А. А. Потебня одним из первых в русской фольклористике пытался исследовать символическое наполнение внутренней формы слова, поэтическое мышление, мифическое мышление. Для его работ свойственны попытки выяснить пути построения фольклорных текстов, понять их смысловую нагрузку: «Язык есть главное и первообразное орудие мифического мышления. Но немыслимо то орудие, которое своими свойствами не определяло бы свойств деятельности, производимой при его посредстве: все, что мы делаем, зависит от того, чем мы делаем: иначе пишут пером, а иначе углем, кистью и т. д.».[369]
Его исследования резко отличались от изысканий предшествующего периода стройностью выдвигаемых положений. Можно отметить, что это были первые, пусть и слабые, попытки формализовать и структурировать методологическую работу с текстами.[370]
А. Н. Веселовский, занимаясь исследованиями в области сравнительного литературоведения, смог показать в различных по тематике текстах наличие близких по форме схем и принципов композиции. Его литературоведение имеет много общего с лингвистическим анализом. Он пытался рассматривать текст как комплекс грамматических элементов, настойчиво искал «общие места» в структуре литературных и фольклорных явлений и, по всей видимости, считал эпитеты именно такими повторяющимися элементами.[371]
Основным его открытием принято считать выделение мотива и сюжета как простейших структурных единиц. Именно он впервые попытался ввести в научный оборот понятие «моды», обусловить ее появление неким общественным «спросом» и «предложением».[372] Как заметил Ю. М. Лотман, «Семиотичность моды проявляется, в частности, в том, что она всегда подразумевает наблюдателя. Говорящий на языке моды — создатель новой информации, неожиданной для аудитории и непонятной ей. Аудитория должна не понимать моду и возмущаться ею».[373]
В дальнейшем некоторые идеи А. Н. Веселовского получили распространение и развитие в «школе» ОПОЯЗа.[374]
Из числа работ советского периода наибольший интерес с точки зрения создания методологии исследований в области фольклора представляет творчество В. Я. Проппа.
В данной связи обращает на себя внимание созданная этим ученым методика изучения сказок. Им был найден перспективный, но, судя по всему, компромиссный, в силу необходимости приспособить исследования к главенствующей идеологии, путь организации многообразного сказочного материала — он представлял волшебные сказки как своеобразные структурные модели, которые, как он полагал, создавались на основе «повторяющихся блоков», определенного рода «сказочного алфавита».
В. Я. Пропп провел в отношении сказок структурный анализ, выделив неизменные и меняющиеся компоненты. Им были выделены шесть категорий действующих лиц в зависимости от того, какую функцию каждая из них исполняет. Он, в частности, отметил, что изменяются атрибуты действующих лиц (но не указал, каких именно), изменяется способ осуществления функций (также, не уточнив, у кого именно), подчеркнув лишь неизменность существования самих функций.[375]
Структурный анализ имеет некоторые специфические особенности: «Имея в виду изучение произведений искусства как действующих систем, структурный анализ производит «расслоение» совершенно иным способом, чем сравнительно-исторический, а именно — на функциональные блоки, связанные линейной синтагматической последовательностью, на семантические коды (передающие близкие друг другу сообщения посредством «языков описания», взятых из различных сфер человеческого опыта и окружающей жизни), на различные уровни — чисто языковые, метрический, стилистический, сюжетный и т. п.».[376]
Фактически методика изучения фольклорных произведений, предложенная В. Я. Проппом, нисколько не устарела. Она лишь нуждается в корректировке в соответствии с конкретным материалом, к которому применяется.
Обратим внимание на основу его метода — выделение «сказочного алфавита» (в эпосе его роль выполняют так называемые «типические места») и «функции» действующих лиц. Для статического изучения формы фольклорного материала этого вполне достаточно. Фольклор в общемировом масштабе имеет вневременной характер. Однако для исследования динамики «исполнения функции» разными героями этого заведомо мало. Функция героя непосредственно связана с выполнением актуальных с точки зрения общества задач, которые со временем меняются.
Задача, которую предстоит решить герою, определяет способ осуществления функции, а также средства, которыми должен воспользоваться герой. От субъекта зависит лишь решение исполнять функцию, то есть совершить подвиг и стать героем для получения определенного бонуса (награды). Все остальное — средства, способ достижения цели, помощники, антигерои, награда и т. п. атрибуты действующих лиц — зависит от цели, которой должен достичь герой в сложившихся социальных обстоятельствах.
Таким образом, сформулированный В. Я. Проппом ряд закономерностей может быть адаптирован для применения в отношении других материалов фольклора, и эпоса в том числе. Основой для такой адаптации может служить структурно-функциональный анализ эпических сюжетов.
Следует уточнить, что метод В. Я. Проппа в отношении сказок создавался без учета значения «типических мест». «Функции», которые им выделены, предназначены для исследования метатекста социальной практики сказок. Они показывают развитие фольклора в соответствии с изменением социальной среды, поэтому на уровне мирового фольклора эта схема работает без нареканий. Разночтения появляются только на уровне контекста. Фольклор стран и народов, если их исследовать отдельно друг от друга, имеет характерные особенности, связанные с временной и географической обособленностью, нюансами их исторического и социального развития и т. д.
В эпосе можно заметить именно такие нюансы, позволяющие несколько изменить привычную трактовку. Атрибуты действующих лиц в эпосе действительно меняются, но лишь в точном соответствии с социально-историческим типом действующего лица, на которое возложена функция былинного героя.
Одновременно изменяются средства и способ достижения цели, поскольку они являются частью социального образа каждого героя. Такие изменения возможны только по мере необходимости решения задач, для которых нужны герои с новыми качествами, жизненно важными для исполнения их функции.
