Два товарища (сборник) - Владимир Войнович

– Ты что, шутишь? – удивился Дроботун.

– Не шучу, – сказал я. – Он прав. Дом сдавать еще рано.

– Да ты понимаешь, что говоришь? Это ж будет скандал. Уж во все инстанции сообщили, что дом сдается. Подарок комсомольским семьям.

– Он прав, – сказал я, – такой подарок никому не нужен.

– Да, вообще-то, может, и нужен, – вдруг засомневался студент. Должно быть, он пожалел меня.

– Выйди, – строго сказал ему Дроботун, и студент вышел.

Некоторое время Дроботун молча стоял у окна и ковырял ногтем замазку.

– Ну чего ты дуришь? – сказал он. – Ты представляешь, чем дело пахнет? Давай быстро подписывай, а мы тоже подпишем. Студент тоже подпишет.

На какую-то секунду я заколебался, но потом меня понесло.

Я подумал: «Будь что будет, подписывать акт я не стану. В конце концов, хорошая у меня работа или плохая – она единственная. И если эту единственную работу я буду делать не так, как хочу и могу, зачем тогда вся эта волынка?»

– Вот что, – сказал я Дроботуну, – вы идите, а дом я пока сдавать не буду. Встретимся после праздника.

Он посмотрел на меня и понял, что дальше спорить со мной бесполезно.

– Как хочешь, – сказал он, – тебе же хуже.

22

В контору я пошел не сразу, сначала заглянул в прорабскую. Там сидели все рабочие, они курили, переговаривались, ожидали меня. При моем появлении все замолчали и повернули головы ко мне.

– Ну, чего смотрите? – сказал я, остановившись в дверях. – Идите работать.

– Значит, объект не приняли? – спросил Шилов.

– Не приняли.

– Почему?

– Потому что надо работать как следует. Собери сейчас плотников, пусть обойдут все квартиры и подгонят двери. Не успеют сегодня, будем работать после праздника до тех пор, пока не сделаем из дома игрушку. Дерюшев, ты ту решетку так и не заварил?

– Я заварил, – сказал Дерюшев неуверенно.

– Так вот пойди еще раз перевари. А я потом проверю.

Зазвонил телефон. Я попросил Шилова снять трубку.

– Алло, – сказал Шилов. – Кого? Сейчас посмотрю. Силаев, – шепнул он, прикрыв трубку ладонью.

– Скажи: ушел в контору, сейчас будет там, – сказал я.

Пока я дошел до конторы, Дроботун уже, наверное, успел туда позвонить, там поднялся переполох. Секретарша Люся куда-то звонила, просила отменить какой-то приказ. Возле нее стоял Гусев и спрашивал, как же теперь с очерком, который уже набран.

– Может, мне поговорить с Силаевым, он даст кого-нибудь другого?

– Конечно, – сказал Сидоркин, который все еще здесь крутился в ожидании Богдашкина. – Тебе ведь только фамилию заменить, а все остальное сойдется.

– У хорошего журналиста все, если надо, сойдется, – сказал Гусев, глядя куда-то мимо меня, как будто меня здесь не было вовсе.

– Силаев у себя? – спросил я у Люси.

– У себя. Он ждет вас, – сухо ответила Люся.

Разговор с Силаевым не получился. Как только я вошел, он стал на меня топать ногами и кричать, что я подвел не только его, но и весь коллектив, что теперь нам не дадут ни переходящего знамени, ни премий и вообще райком сделает свои выводы.

Дальше – больше. Он сказал, что теперь ему мой облик совершенно ясен, что должности главного инженера мне не видать как своих ушей и что вообще он выгонит меня как собаку.

Я все это терпел, но, когда он сказал, будто только служебное положение мешает ему набить мне морду, я не выдержал.

Я взял с его стола пластмассовое пресс-папье и раздавил его одной рукой, как пустую яичную скорлупу. Я сказал, что и с ним мог бы сделать то же самое, если бы он посмел меня тронуть. И вышел.

В дверях мне встретился Гусев. Сидоркин сидел у стены и молча курил. Люся стучала на машинке.

– Ну что, – спросил Сидоркин, – поговорили?

– Поговорили, – сказал я. – Нет Богдашкина?

Сидоркин не успел мне ответить: из кабинета Силаева выскочил красный Гусев, он осторожно прикрыл за собой дверь, пожал плечами и вышел в коридор. Мы с Сидоркиным подождали немного и тоже вышли.

Закурили. Зажигая спичку, я почувствовал, что у меня дрожат руки. Должно быть, от волнения. Никогда раньше руки у меня не дрожали.

– Нервный ты стал, – глядя на меня, сказал Сидоркин, – лечиться надо.

– Пошли подлечимся, – сказал я.

23

Мы пошли напрямую через пустырь. На мне были резиновые сапоги, поэтому я шел впереди, нащупывая дорогу. Половину пути прошли молча. Потом Сидоркин сказал:

– Чего это ты сегодня со сдачей намудрил?

– Я не мудрил, – ответил я. – Просто не хочу халтурить. Хочу быть честным.

– Честность, – хмыкнул сзади Сидоркин. – Кому нужна твоя честность?

– Она нужна мне, – сказал я.

Мы купили бутылку водки, зашли в столовую. Рабочий день еще не кончился, в столовой почти никого не было. Маруся вытирала столы. Она заметила, что карман у Сидоркина оттопырен, и покачала укоризненно головой. Мы сели за свой столик в углу, Сидоркин разлил водку в стаканы. Выпили.

– Дуб ты, – сказал Сидоркин, закусывая винегретом. – Сейчас бы главным инженером был.

– Обойдусь.

– Обойдешься, – сказал Сидоркин. – Так вот и будешь всю жизнь старшим прорабом, если еще не понизят.

– Ты думаешь, все счастье в том, какое место занимаешь? – спросил я.

– А ты думаешь в чем?

– Не знаю, – сказал я. – Может, и в этом. А может, и нет. По крайней мере, я знаю, что живу, как хочу. Не ловчу, не подлаживаюсь под кого-то, не дрожу за свое место.

– Не дрожишь, – сказал Сидоркин. – Потому и летаешь с места на место. Теперь тебя здесь съедят. Куда денешься?

– В Сибирь поеду, – сказал я. – Ребята зовут. Вместе в институте учились.

– А ребята тебе квартиру приготовили?

– Не в квартире дело, – возразил я.

– Кто знает, может, и в квартире. Сколько можно человеку мыкаться без своего угла, без семьи, без… А, что говорить! – Сидоркин махнул рукой. – Давай выпьем.

Таким серьезным я его никогда еще не видел. Мы выпили. Сидоркин поставил бутылку под стол. Сделал он это вовремя – в столовую вошли знакомые нам дружинники. Остановившись у дверей, они быстро сориентировались в обстановке и направились к нашему столику. Высокий дружинник отогнул скатерть и заглянул под стол.

– Поднимите, пожалуйста, ноги, – попросил он Сидоркина.

– Пожалуйста, – сказал Сидоркин и поднял ноги.

Под столом ничего не было. Дружинники переглянулись и пожали плечами.

– Ладно, пошли, – сказал высокий, и они направились к выходу.

Но Сидоркин остановил их.

– Ребята, показать? – спросил Сидоркин. Он был опять в своем репертуаре.

Дружинники снова переглянулись, и маленький первым не выдержал.

– Покажите, – попросил он.

– Только прежний уговор – никому ни слова, – на всякий случай условился Сидоркин.

– Никому, – хмуро буркнул высокий дружинник.

– Ну что с вами делать, – вздохнул Сидоркин, – глядите. – Он поднял правую штанину – под ней на тыльной стороне ступни стояла пустая бутылка.

24

В прорабской сидели трое: Шилов, Дерюшев и Писатель.

– Шилов, – спросил я, – плотники работают?

– Работают, – сказал Шилов, – да что толку? Все равно не успеют, полчаса осталось до конца.

– Хорошо, – сказал я, – сколько успеют, столько сделают. Дерюшев, заварил решетку?

– Нет.

– То есть как?

– Да так, – Дерюшев флегматично пожал жирными плечами. – Баллон с кислородом надо поднять на четвертый этаж, а кран отключили.

– И вы, такие здоровые лбы, не можете поднять один баллон? – спросил я совершенно спокойно, но чувствуя, что скоро сорвусь.

– Как же поднимешь, – сказал Дерюшев, – когда в нем больше центнера весу?

– А ты знаешь, как египтяне, когда строили пирамиду Хеопса, поднимали на высоту в сто сорок семь метров глыбы по две с половиной тонны?

– Без крана? – недоверчиво спросил Писатель.

– Без крана.

– Без крана навряд, – покачал головой Шилов.

Конечно, можно было на них орать и топать ногами, но этим их не проймешь.

– А ну-ка пошли, – сказал я и первым вышел из прорабской.

Баллоны лежали возле подъезда в грязи. Я поднял с земли щепку, поставил баллон на попа и очистил его немного. Потом взвалил его на плечо. Шилов, Писатель и Дерюшев выступили в роли зрителей. Пройдя первые десять ступенек, я понял, что слишком много взял на себя. Лет пять назад я мог пройти с таким баллоном втрое больше, теперь это было мне не под силу. Меня качало. На площадке между вторым и третьим этажом я споткнулся и чуть не упал. Но вовремя прислонил баллон к батарее отопления. Подбежал Шилов.

– Евгений Иваныч, давай подмогнем.

– Ничего, – сказал я, – обойдусь.

Неужели я так ослаб, что ничего уж не могу сделать? Я пошел дальше. У меня еще хватило сил осторожно положить баллон на пол.

– Ну что, – сказал я, – поняли, как строилась пирамида Хеопса?

– Вам бы, Евгений Иваныч, заместо крана работать, – почтительно пошутил Писатель.