Дуэт со случайным хором - Артур Дойль

— Что такое?

— Она знала, что мне будет стоить сидеть здесь и сознавать, что я бессилен помочь ей, пока она там будет мучиться. И вот она попробовала обмануть меня, — сказала, что это произойдет не через несколько дней, а не раньше, как через две недели, и предложила мне пока что уехать погулять дней на пять или шесть. Это был ее план, и она так ловко уговаривала меня, что я чуть было не попался. Ну, подумайте только, как она заботится обо мне и совершенно при этом забывает себя. Ради меня она готова была в такую минуту остаться одна, без всякой поддержки. Она все время старалась спровадить меня в Норвич.

— Она считает вас, должно быть, очень простодушным человеком.

— Да, это была отчаянная попытка обмануть меня. Неужели она хоть на минуту могла подумать, что я инстинктивно не угадаю, когда я ей буду нужен. Но все-таки, кто другой на ее месте поступил бы так? Вы меня извините, Гаррисон, что я вам болтаю обо всем этом.

— Дорогой мой, вам именно это и нужно. Вы слишком разнервничались, ведь так и здоровье свое пошатнуть можно. В сущности, все это не так серьезно, как вы думаете. Вы преувеличиваете опасность.

— Вы находите?

— Моя жена уже два раза испытала это. В одно прекрасное утро вы по обыкновению уйдете в город, а когда вернетесь, то все уже будет кончено.

— Ну уж нет. Как только моей жене будет худо, я никуда не уйду из дома. Что бы она ни говорила, я знаю, что это придаст ей силы и мужества, если она будет знать, что я здесь. Я уже предупредил в конторе.

— Вы можете не знать, что оно приближается.

— Нет, я уже позабочусь об этом. Итак, вы думаете, что все это не так страшно, Гаррисон?

— Конечно, нет. Это скоро проходит.

— Скоро! А что вы называете скорым?

— Джордан провел там шесть часов в первый раз.

— Господи Боже! Шесть часов! — Франк вытер выступивший на лбу пот. Они, вероятно, показались целой вечностью.

— Да, они, конечно, показались долгими. Я в это время работал в саду. Это самое лучшее. Нужно только что-нибудь делать, и тогда время не так тянется.

— Совершенно верно, Гаррисон. Вам не кажется, что здесь чем-то пахнет? Как будто какой-то тяжелый сладковатый запах. А может быть, это мое воображение. Нервы у меня так натянулись за последнее время. Но ваша мысль превосходна, я сейчас непременно займусь чем-нибудь. Пойду выкопаю в саду все цветы и пересажу их в палисадник перед домом.

Гаррисон рассмеялся.

— Я предложу вам нечто менее геройское, — сказал он. — Я принес вам луковицы растений, вы могли бы посадить их. А я, кстати, сейчас пойду и принесу остальные. Не запирайте дверей за мной, я вернусь минут через пять самое большое.

— Хорошо, а эти я пока отнесу в теплицу. — Франк взял корзину с луковицами и положил их все на деревянную полку в теплице, прилегавшей к заднему фасаду дома. Когда Франк вышел в сад, он услышал шум, доносившийся откуда-то из кустов, что росли под окнами комнаты, где находилась Мод. Оказалось, что в кустах возился какой-то котенок. Шум был не очень велик, но Франк решил, что все же котенок может обеспокоить Мод, и поэтому, взяв грабли, принялся выгонять его. Вскоре шум замолк; Франк вернулся в столовую, закурив трубку и стал ждать возвращения Гаррисона.

Вскоре надоедливый котенок опять где-то завозился под окнами, но шум был еле слышен, и Франк решил не двигаться с места. Наверху все время слышались тяжелые шаги Джемимы или еще кого-нибудь. Ему вдруг сильно захотелось на цыпочках пробраться наверх и взглянуть на Мод. Ведь ходили же там другие люди, отчего же было не пойти и ему? И все-таки Мод сказала, что когда будет можно, она позвонит или пошлет за ним, так что, пожалуй, будет лучше оставаться в столовой и спокойно ждать. В это время в передней раздались чьи-то тяжелые шаги, и Франк, сидевший в кресле спиной к двери, через плечо, неясно увидел чью-то входившую фигуру, которая что-то держала в руках. Полагая, что Гаррисон мог бы вести себя в передней потише, Франк немного рассердился и даже не повернул головы.

— Снесите в кладовую, — сказал он довольно холодно.

— Зачем в кладовую?

— Мы их обыкновенно там держим. Но вы можете положить это под стол или в угольницу, или куда вам только будет угодно, при условии, что вы, наконец, перестанете шуметь.

— Слушайте, однако, Кросс…

Но Франк вдруг вскочил с места.

— Черт бы побрал этого проклятого котенка. Он, кажется, забрался в комнату.

Перед Франком стоял суровый, но улыбающийся старый доктор. В руках у него было что-то маленькое, круглое, закутанное в темную шаль. Сквозь небольшое отверстие спереди виднелся миниатюрный кулачок с крошечными пальчиками. Затем показалась и вся ручонка, делавшая какие-то движения, как будто ее владелец сам искренно радовался своему благополучному появлению на свет. «Вот и я, добрые люди! Ура!» — говорила, казалось, эта ручонка. По мере того, как отверстие увеличилось. Франк вслед за энергичным кулачком увидел широко раскрытые ротик, маленький носик, похожий на пуговку, и два глаза, сжатых так крепко, что казалось, владелец их принял решение ни при каких обстоятельствах не обращать внимания на тот новый мир, в котором ему пришлось очутиться.

— Что! Что это такое?

— Ребенок.

— Ребенок? Чей ребенок?

— Ваш, конечно.

— Мой ребенок? Откуда… откуда вы его взяли?

Доктор Джордан расхохотался.

— Что с вами, Кросс? Вы точно только что проснулись от глубокого сна. Ваша жена целый день чувствовала себя плохо, но теперь все прошло, а это ваш и ее сын — я в жизни не видел лучшего мальчугана, в нем более семи фунтов весу!

Франк был человек очень гордый по природе и не легко выдавал себя. Если бы он был один, он наверное упал бы на колени и возблагодарил бы Бога. Но он был не один — и перед доктором стоял бледный, с виду спокойный человек, которому доктор в душе пожелал иметь побольше чувства.

— Ну, — сказал он нетерпеливо. — Как она себя чувствует?

— Отлично. Вы не хотите взять вашего сына на руки?

— Могу я видеть ее?

— На пять минут. Это не принесет ей вреда.

Доктор Джордан впоследствии рассказывал, что подымаясь наверх, Франк шагал через пять ступеней сразу. Кормилица, встретившаяся ему тогда на лестнице, до сих пор уверена, что жизнь ее висела тогда на волоске. Мод лежала белая, как подушки, на которых покоилась ее голова. Ее губы, хотя бескровные, все же улыбались.

— Франк!

— Моя милая, славная девочка!

— Ты ничего не знал! Верно, Франк? Скажи мне, что ты ничего, ничего не знал…

При этом жадном вопросе гордость, что до сих пор сдерживала чувства Франка, мгновенно исчезла. Он упал на колени и, обхватив руками любимую женщину, зарыдал, как ребенок. Лицо Мод было мокро от слез. Он не заметил, как вошел доктор и дотронулся до его плеча.

— Я думаю, вам лучше уйти теперь, — сказал он.

— Простите, что я такой сумасшедший, — сказал Франк, густо покраснев. Это было выше моих сил.

— Извиняюсь перед вами, — отвечал доктор, — я был несправедлив по отношению к вам. Но сейчас будут одевать вашего сына, и в спальной едва ли хватит места для трех мужчин.

Франк сошел вниз, машинально закурил трубку, сел, подперев голову обеими руками и устремив взор в надвигавшуюся темноту. На небе ярко сверкала одинокая звездочка, и глубокая тишины нарушалась только чириканьем какой-то ночной птички. Наверху слышались шаги и глухой шум голосов, а среди всего этого выделялся тонкий резкий крик, — его крик, крик этого нового человека, который отныне будет составлять с ним одно целое. И пока Франк прислушивался к этому крику, к чувству радости стало примешиваться и чувство печали, так как он ясно видел, что теперь все изменится. И как бы ни была стройна и согласна их будущая жизнь, прежнего тихого, задушевного дуэта уже быть не могло. Отныне это было трио.

Глава XVII

Трио

(Отрывок из письма миссис Кросс к автору)

Мне кажется странным, что вы с такою уверенностью утверждаете, что наш ребенок великолепен, и затем вы еще говорите, что он во многом отличается от других детей. Вы совершенно правы, но ни я, ни Франк не можем себе представить, откуда вы это можете знать. Вы, вероятно, очень умны, если сумели угадать это. Когда вы будете писать нам, пожалуйста, скажите, как вы это открыли.

С вашей стороны очень любезно спрашивать о ребенке, и потому мне хотелось бы рассказать вам о нем, но Франк не советует начинать, так как во всем доме только одна пачка бумаги. Но я буду очень коротка, не потому, что мне нечего рассказать, — вы себе представить не можете, что это за милый ребенок, — но потому, что он каждую минуту может проснуться, И если это случится, у меня останется свободной только одна рука, тогда как другою мне придется его укачивать, а при таких условиях бывает очень трудно сказать именно то, что хочется. Но я должна заметить, что не умею письменно излагать свои мысли. Франк сделал бы это отлично. Но у моего сына так много милых и прямо замечательных привычек, что мне следовало бы уметь рассказать вам о них.