Юмористические рассказы - Николай Самохин

А случилось все так. В субботу утром трубу какую-то прорвало в подвале. Пришлось бежать за ремонтниками. Дядя Сеня же, между прочим, и бегал. Он у нас вроде как освобожденный член. Жена его дворником числится, а дядя Сеня при ней состоит: пенсионер он, что ли, по инвалидности — этого толком никто не знает. Короче, нигде не работает. Но активный.

Ремонтники вскоре пришли, захватив с собой Веньку Копылова, электрика, — на случаи, если там переноску потребуется установить или отключить чего-нибудь.

А дядя Сеня обежал сначала несколько квартир в подъезде, доложил жильцам: так, мол, и так — пригнал голубчиков, ну, пришлось кой-кому хвоста подкрутить, напомнить про обязанности и в какое время живем, в смысле завоеваний космоса.

Потом говорит:

— Спущусь теперь вниз. Лично прослежу. А то они там, черти, наремонтируют — будем всем подъездом горькими слезами умываться.

Он вообще, дядя Сеня, в этом отношении принципиальный был. Никогда мимо не пройдет. Поднимут, например, рабочие во дворе крышку канализационного колодца, спустятся вовнутрь — дядя Сеня уже тут как тут.

— Так, — говорит, — сидите, голубчики? Попрятались? Небось, уже по четвертой папироске сворачиваете?.. А почему ограждение не выставили? Знак, запрещающий проезд?.. Ну-ка, говори быстро — от какой организации? Фамилия начальника? — И в таком духе.

Вот за это, собственно, его и недолюбливали.

Ну, ладно. Спустился, значит, дядя Сеня в подвал, дверь открыл, прислушался — тихо. «Ага, — думает, — уже сообразили, орлы! Сидят где-то, причащаются… Ну, сейчас я их, паразитов, накрою с поличным!»

И начал подкрадываться.

Как вдруг слышит: дверь за спиной бухнула, и ключом кто-то — хрум! хрум! — на два поворота. Дядя Сеня — бегом назад.

— Эй! — кричит. — Кто там?! А ну, не балуй! Щас же открой, кому говорю?!

А получилось так, что пока дядя Сеня оповещал соседей, ремонтники дырку залатали — пустяковина оказалась — и ушли. А дверь запереть забыли. На полдороге уже Венька Копылов спохватился и прибежал назад. Хорошо еще, что он далеко отойти не успел, услышал, как дядя Сеня сапогами в обшивку хлещет, вернулся.

— Кто там? — спрашивает. — Да погоди, не бодай дверь — не слыхать же ничего.

Дядя Сеня опознал его но голосу.

— Вениамин, ты?.. Ах, с-сукнн ты сын, мерзавец! Ты что же это такое делаешь, а?!

Тут и Венька его узнал.

— Дядя Сеня, что ли?.. Во, даешь!.. Ты чего лаешься-то? Я ведь тебя туда не пихал. Сейчас открою — не греми костями.

Вставил Венька ключ в скважину, хотел повернуть и чувствует — фиг: не поворачивается.

— Ну вот, — говорит он, — дободался, старый козел! Нe проворачивается ключ.

— Как так не проворачивается?! — зашебутился дядя Сеня. — Ты мне это брось! Слышишь?

— Как-как! — передразнил его Венька. — Каком кверху. Заклинило, видать, замок… Говорил — не лупи… Чадно, сиди тихо, не рыпайся — я пойду слесаря поищу.

Искать слесаря в домоуправлении Венька не стал — учитывая, что сегодня суббота. Отправился прямо на дом.

Двери ему открыла слесарева жена. Выслушала Веньку и пожала плечами.

— Попробуй, — сказала, — разбуди. Разбудишь — твое счастье.

Венька прошел в комнату.

Слесарь спал на диване в носках и рубашке.

— Чего это он? — спросил Венька.

— А-а! — махнула рукой жена. — Как со вчерашнего вечера начал… Да ты лучше не пробуй. Слава богу, я с ним, дураком, двенадцатый год живу — изучила. Он теперь только к понедельнику оживеет. Вернулся Венька в подвал, постучал в дверь:

— Все, дядя Сеня, закуривай! Слесарь в отключке, так что сидеть тебе здесь до понедельника. Говори, чего старухе передать. Может, тебе палку колбасы в отдушину просунуть?

— Вениамин! — сказал тогда Ишутин в отчаянье. — Ломай дверь!

— Интересный ты человек, дядя Сеня! — обиделся Венька. — Ломай… А за чей счет? За нее в домоуправлении рублей тридцать сдернут, не меньше. Ты, что ли, платить будешь? Ломай… Ладно, сиди еще, не трепыхайся, а я до Лехи добегу. Если и Леху не застану — тогда уж и не знаю что.

— Добеги, Венюшка, добеги, сынок! — всхлипнул убитый горем дядя Сеня. — Добеги — я тебя отблагодарю.

— Да чего там, — сказал Венька. — Собака я разве… Ну, поставишь потом пузырек.

Дружок Копылова Леха — тоже слесарь, но не из домоуправления, а с номерного завода — встретил его с распростертыми объятиями: Леха только что проводил в санаторий жену и томился дома один.

— Венчик, морда ты ненаглядная! — радостно заорал он. — Жди меня тут — я сейчас!

Леха мигом смотался в магазин и купил сразу четыре бутылки розового крепкого, чтобы потом не бегать за добавкой.

Колпачок с первой бутылки он сорвал уже в коридоре, набулькал два полных стакана и, прерывисто дыша, скомандовал:

— Давай с ходу… для затравки… А потом картошечки пожарим.

Часам к шести вечера, когда они усидели за дружеской беседой остальные бутылки, Венька вспомнил про замурованного дядю Сеню.

— Слушай, — начал он. — Ты знаешь, чего я к тебе за шел-то…

— Знаю! — сказал Леха и любовно взял Веньку пятерней за лицо. — Уважаешь меня — вот и зашел… Уважаешь — нет?

— Да я тебя уважаю, уважаю, — сказал Венька. — Но тут мужик один в подвале сидит закрытый. Замок заклинило. Надо открыть.

— Кто такой? — спросил Леха.

— Дядя Сеня дворничихин.

— А, крючок этот. Килька горбатая, — сказал Леха, ткнув пилкой посиневшую картошку. — Открыть могу, нo за так не буду. Пусть литр ставит.

— Дак пойдем — спросим.

— Дядя Сеня! — крикнул Венька, стукнув кулаком в дверь. — Живой ты там?!. Нашел я Леху-то… Только он за так не берется. Говорит: литр поставит — открою. Ты как — согласен? Мы бы сейчас тогда сбегали — взяли пока на свои.

— Вениамин! — глухо донеслось из подвала. — Горлодер ты, паскудник — и больше ничего! Тьфу!

— Мне — что, — сказал Венька. — Мне сказали, я передаю. Ты, между прочим, учти, дядя Сеня, — через пятнадцать минут водку прекратят продавать.

— Даю на лнтр, — смирился дядя Сеня. — Даю! Чтоб нам захлебнуться!

— Тогда жди маленько. — И Венька с Лехой торопливо затопали сапогами вверх по лестнице.

Минут через десять они прибежали обратно, и запыхавшийся Венька сердито крикнул:

— Ну, дядя Сеня! С тобой свяжешься — сам не рад будешь! Говорил ведь — не базарь. Нет, он базарит и базарит. Не продают уже водку-то. Теперь только в ресторане, а там, понял, наценка. Говори давай по-быстрому: согласен с наценкой?

— Волки вы! — плачущим голосом сказал дядя Сеня, — Волки вы, шакалы! Как вас земля носит?!. Согласен, будьте вы трижды прокляты!

— Ну, тогда жди еще!

Опять они утопали, и дядя Сеня остался — ждать освобождения и оплакивать свои ухнувшие ни за что, ни про что денежки.

Венька и Леха со скандалом пробились в ресторан, купили две бутылки «Пшеничной», на обратном пути зашли к Лехе за инструментом и там, для поддержки слабнущих сил, раздавили одну «Пшеничную». После чего Леха упал головой в сковородку и заснул.

Дядю Сеню в половине двенадцатого ночи освободил учитель Саушкин, с четвертого этажа. Он был с классом на загородной экскурсии, возвращался поздно, услышал душераздирающие дяди-Сенины вопли из подвала и, сбегав домой за ломиком, сорвал дверь с петель. Саушкнну же домоуправление и преподнесло счет. Правда не тридцать рублей, а только двенадцать восемьдесят.

Дядя Сеня, которого все стали звать после этого случая «кавказским пленником», очень скоро, надо сказать, воспрянул духом, обрел прежнюю настырность и теперь каждый день ходит к Саушкнну и советует:

— Опротестовывай, Игнатьич. Ты здесь ни при чем. Пусть с Веньки высчитывают и с его шакалов. Пиши заявление, опротестовывай, а я, как свидетель и пострадавший, тебя поддержу.

А с другой стороны, Венька при встрече с Саушкиным всякий раз интересуется:

— Ну что, так и не возместил вам дядя Сеня расходы? От жила!.. Хорошо, что Леха тот раз отключился, а то бы и наши денежки плакали.

Саушкнн на днях мне признался: понимаю, говорит, грешно так думать и совестно, но иногда сожалею, что ввязался. Не в смысле денег, конечно, говорит, сожалею, а в смысле всего последующего.

Вот такая произошла дурная и бредовая история.

И, честно говоря, кроме тихого человека Саушкина, даже посочувствовать тут никому не возникает желания.

Игра в откровенность

Оранжево-фиолетовым сентябрьским вечером во двор школы № 148 стекались поодиночке озабоченные родители.

Родительниц не было. Учительница четвертого «Б» класса Алевтина Прокопьевна скликала на этот раз исключитсльно отцов — и стало быть, вопрос предстоял не шуточный.

В двух случаях поднимают по тревоге одних мужчин: кагда дело пахнет порохом и когда надо срочно решить, по сколько сбрасываться к Восьмому марта.