Эфирное время - Полина Дашкова

— А откуда знаешь, что у них все решено? Может, это вообще вранье, сплетня?

— Ну конечно! — Элла выпятила нижнюю губу и сдула со лба светлую челку, потом окинула Варю внимательным, неприятным взглядом. — То, что я тебе скажу, известно всем. Не знать этого неприлично. Запомни, Стас так встречает только жен или будущих жен. У них есть влияние и перспектива. А любовницы приходят и уходят.

— Но ведь на этой, рыжей, Кирпич еще не женился, — шепотом заметила Варя.

— Не важно. Вопрос уже решен. Иначе не стал бы Стас целовать ей ручку. Вот видишь, за столик провожает. Ну, точно, придется отдавать Лариске триста баксов. Мы с ней поспорили. Я была уверена, что у этой мымры ни фига не выйдет. А вот ведь, умудрилась… Жалко денег, блин.

С тех пор Варя каждый раз с легким замиранием сердца ждала, что и к ней наконец подойдет хозяин и приложится к ее ручке. Она почему-то была уверена, что это произойдет раньше, что Дмитрий Владимирович решится сказать свое царское слово.

Стас поднялся, Катя Красная продолжала что-то говорить ему и улыбаться. Было видно, что он нетерпеливо ждет конца ее монолога. Варя остановилась у стойки бара, рассеянно поправила волосы. В зеркальной стене отражался весь небольшой зал, был отлично виден столик у эстрады, задранное вверх смеющееся лицо певицы, чуть склоненная мощная фигура хозяина.

«В сущности, все вы уроды», — подумала Варя и надменно передернула плечами. Она уже поняла, что бывший бандит-пятиборец к ней подходить не собирается. Он спешил к другому столику, за которым сидела ярко-белокурая красавица в скромном черном пиджачке. Пятидесятилетняя матрона, жена известного политика, мать двоих взрослых детей, дама порядочная и приятная во всех отношениях, была заядлой тусовщицей. Она не пропускала ни одного престижного мероприятия, ни одной премьеры, презентации, всегда сидела в первом ряду, на самом почетном месте, сверкала своей голливудской улыбкой везде — на телеэкране, на журнальном глянце, в полумраке самых дорогих казино и ресторанов. Хозяину она снисходительно протянула тонкую холеную руку. Он поцеловал ей кончики пальцев.

«Эй, скотина, подойди ко мне! Ну, пожалуйста, подойди! Я тоже скоро стану женой большого политика. Я тоже вери импортент персон. Нет? Ну ладно, все впереди!» — с ненавистью глядя в подбритый затылок хозяина, она подумала, что, когда ее упругий толстячок дозреет, поведет ее под венец, и эта лощеная сволочь подойдет наконец, чтобы чмокнуть своими липкими губами ее, Варюшины, нежные пальчики, она обязательно что-нибудь такое придумает. Например, нарочно уронит в этот момент колечко. Ему придется ползать по полу, пока не отыщется пропажа.

— Привет, — подмигнул ей молоденький бармен, — как дела?

— Нормально. Кофейку свари мне. — Варя повертела на пальце кольцо с крупным рубином, взглянула на свои крошечные золотые часики, но не для того, чтобы узнать время, а просто лишний раз полюбоваться изящной дорогой вещицей. Часики эти она купила сегодня днем, просто от скуки заехала в ювелирный на Тверской.

«Тысяча баксов, мамочка. Представляешь, тысяча баксов за побрякушку, часики. А знаешь, сколько стоит мое платье? Полторы тысячи! Скромненько, но со вкусом. А туфли? Ты думаешь, пряжки на них из простого металла? Нет, мамуля, это золото. Скажу тебе по секрету, набойки на каблучках тоже золотые. Не веришь? Ну ладно, как хочешь. Однако пуговицы на моей дубленке уж точно из чистого золота. Это сейчас последний писк, мамуля. Золотые пуговицы на дубленке. А в середине — настоящие жемчужины, не речные, не искусственно выращенные, а самые натуральные. Из ракушки. Всего лишь три года назад у меня не было даже теплой телогрейки, чтобы выйти зимой из дома. А теперь пять шуб и три дубленки. Ты все не можешь поверить, что пуговицы и набойки золотые. А разве ты когда-нибудь могла представить, мамочка, что, выходя из дома, будешь выбирать, какую тебе надеть шубу, норочку до пят или голубой песцовый жакет? Мне кажется, тебе больше идет норочка. И мне очень нравится, когда у тебя в жизни только такие проблемы…»

— Варюша, солнышко, кисочка моя, что ж ты здесь сидишь в одиночестве? — Варя вздрогнула. Кто-то неслышно подкрался и закрыл ей глаза пухлыми горячими ладонями. — О чем таком приятном думаешь, что самой себе улыбаешься? — пропел у ее уха голос, слишком высокий для мужчины и слишком низкий для женщины. — Ну что, узнала, красотулечка моя?

— Привет, Пусик. Тебя ли не узнать? — пропела в ответ Варя и смачно матюгнулась про себя.

Пусик, популярный эстрадный певец, славился своей толщиной, голубизной и немыслимыми эротическими шоу, в которых оголялся целиком, только шелковые лоскуток прикрывал гениталии. Он спрыгивал со сцены, проходил по залу, панибратски похлопывал по плечам самых известных мужчин, те почему-то краснели и принужденно хмыкали, в ответ бесстыдник колыхал животом, задницей и массивными, как у женщины, грудями.

Он окружал себя стройным мужским кордебалетом. Худенькие длинноволосые мальчики ритмично двигали бедрами в такт его песням.

— Как дела, солнце мое? Все цветем, хорошеем? — Пусик ласково заправил ей за ушко выбившуюся прядь. — Я пою сегодня. У меня, между прочим, новая программа.

— Буду с нетерпением ждать, — улыбнулась Варя.

— А Дмитрий Владимирович к которому часу подъедет?

Варя едва сдержалась, чтобы не расхохотаться в эту круглую глупую рожу. При одном только упоминании ее матрасника жирный Пусик весь подобрался, стал серьезным и значительным, даже как будто похудел немного.

— Обещал к одиннадцати. А что?

— Так… ничего… Ладно, побежал. Мне скоро переодеваться. Между прочим, сегодня никакого стриптиза. Я знаю, Дмитрий Владимирович не любит. Петь буду во фраке, репертуар классический. Моцарт, Чайковский.

Надо отдать Пусику должное, голос у него был великолепный. Варя не понимала, зачем он натужно хрипит и пищит, исполняя свои эротические шлягеры, если имеет такой богатый глубокий тенор? Впрочем, она почти ничего не понимала во всех этих людях, шумных, ярких, самовлюбленных до слепоты.

«Ты зря так быстро убежал, Пусик, — лениво, без злобы подумала Варя, провожая взглядом широченную спину, обтянутую белоснежным сукном дорогого пиджака, — я ведь догадываюсь, зачем тебе нужен мой всемогущий Мальцев. Неделю назад на тебя всерьез наехала налоговая полиция. Ты стал как-то слишком уж резво мухлевать с пиратскими компакт-дисками, кому-то недоплатил, кого-то обидел, и тебе сейчас позарез надо подружиться с Дмитрием Владимировичем. Но ты не учел главного. С такими, как ты, мой Мальцев не дружит. Он жутко добропорядочный. Он даже смотреть не станет в твою сторону. Но вот если я его попрошу тебе помочь, если с умным видом поболтаю о милосердии, о сострадании, тогда у тебя, свинья, появится шанс. Маленький, слабенький, но единственный твой шансик».

— Варь, кофе твой стынет, — бармен подвинул ей чашечку, щелкнул зажигалкой, заметив, что она вертит в пальцах сигарету.

Еще месяц назад этот юный, свежий, но уже совершенно гнилой изнутри лакейчик никак не хотел запомнить, какой она любит кофе. Не эспрессо, не капучино, а настоящий, по-восточному, сваренный на раскаленном песке. Три ложки кофе и две сахару на крошечную турку. Два зернышка кардамона. Ровно два, не больше и не меньше. Но теперь мальчик наконец усвоил ее вкусы. Делал все, как нужно, без всяких просьб и напоминаний. Рядом с чашкой обязательно ставил вазочку с поджаренным пресным миндалем.

На маленькой сцене уже началось ночное шоу. Кордебалет отплясывал под живую фортепьянную музыку, на этот раз вся программа была составлена в стиле ретро. Варя так и не пересела за столик, прихлебывала кофе, грызла миндаль и на сцену поглядывала сквозь зеркало за стойкой бара. Там вздымались пышные многослойные юбки, девочки дружно взвизгивали, притопывали, подпрыгивали, задирали ноги. Варя подумала, что это напоминает кафе-шантан времен гражданской войны, именно так изображали разгульную белогвардейскую жизнь в старых советских фильмах.

Дмитрий Владимирович появился внезапно, когда солистка на сцене отбивала чечетку. Фортепиано замолчало, дробный ритм танца отщелкивали динамики, спрятанные за сценой. Варя сначала почувствовала знакомый холодок за спиной, а потом уж увидела в зеркале полное холеное лицо заместителя министра. Рядом с ним маячили почтительные физиономии хозяина и метрдотеля. Из глубины зала торопливо наплывала необъятная фигура певца Пусика. Он был уже в концертном черном фраке, весь колыхался, таял в приторной улыбке. Казалось, парчовый галстук-бабочка на его горле возбужденно помахивает твердыми крыльями.

— Привет, солнышко. — Мальцев наклонился, сухо, быстро чмокнул Варю в щеку.

— Здравствуй. — Варя улыбнулась, легко соскользнула с высокого стула у стойки, взяла Дмитрия Владимировича под руку.