Повседневная жизнь рыцарей в Средние века - Жан Флори

В связи с этим вопросом следует вспомнить следующее. В XII–XIII веках рыцарское сражение всегда начиналось со встречного удара на копьях, после чего ломались не только копья, но и боевые порядки; битва сразу же переходила во вторую фазу — в беспорядочную схватку («свалку»), которая велась почти исключительно на мечах — на добрых рыцарских мечах. В XIV и, в еще большей степени, в XV веке рыцарский меч теснят его новые-старые соперники — боевой топор и палица. Оба они издревле были хорошо известны Западу. Так, боевой топор был излюбленным оружием еще норманнов… Но — не нормандцев: нормандские рыцари, высадившиеся в Англии во главе с Вильгельмом Завоевателем, успели сменить секиры своих предков на подобающее их новому статусу оружие — и выиграли им битву при Гастингсе. Их победа была, помимо прочего, победою копья и меча над боевым топором и палицей англо-саксов. Долгое время, примерно два с половиной столетия, казалось что победа эта — окончательная, но в XIV веке оба изгнанника возвращаются на поле брани, да еще в сопровождении нового сотоварища — двуручного меча, вовсе не похожего на рыцарский. Он не только чуть ли не вдвое длиннее рыцарского — он более чем вдвое тяжелее его. Причем если оружейники прилагали усилия к тому, чтобы вес рыцарского меча уменьшить, то при выковке двуручных мечей они, по всей видимости, решали прямо противоположную задачу: двуручные мечи XV века превосходят по весу равные им по длине аналоги XIV столетия.

Каков источник отмеченных колебаний моды на оружие? Ответ, на мой взгляд, очень прост: совершенствование и, в частности, утяжеление защитного вооружения стало стимулом к утяжелению и наступательного оружия. За исключением, впрочем, даги.

Дага — это вид кинжала с коротким (примерно в 20 сантиметров) и тонким клинком, «специализированным» на проникновение даже в очень узкий зазор между латами. Синоним даги — «мизерикордия» (miséricorde), то есть «милосердие», «сострадание». Свое второе имя заслужила тем, что ею наносился «удар милосердия», коим раненый противник избавлялся от физических страданий, а целый и здоровый, но выбитый из седла и низвергнутый на землю — от горечи поражения. Впрочем, не раз мизерикордия выполняла и, так сказать, дипломатическую функцию, выступая главным аргументом в переговорах с поверженным рыцарем о выкупе.

Но вернемся к главному рыцарскому оружию. На протяжении всего Средневековья копье (обозначаемое в латинских текстах как hasta или lancea, а в литературе на романском языке — как lance) оставалось исключительно рыцарским оружием: никто, кроме рыцарей, не был в состоянии им владеть, а с другой стороны, невозможно и представить себе рыцаря, который не дал бы себе труда обучиться владению им. До XI века — пока копье использовалось как пика, то есть с выпадом, с резким выпрямлением руки вперед при нанесении удара, — его длина не превышала 250 сантиметров. После перехода к новому методу увеличивается его длина и вес: к XIII веку длина достигает 350 сантиметров и продолжает расти, а вес в XIV веке колебался в пределах 15–18 килограммов.

Древко делалось из наиболее прочных и твердых пород деревьев — ясеня, яблони, бука. На его конце, перед самым наконечником (обоюдоострым), крепились либо флажки трех видов (каждый из которых указывал на определенное место рыцаря в военной иерархии), либо знамя (la bannière). Рыцарь со знаменем, «баннере» (banneret), командовал эскадроном или близким к эскадрону по численности подразделением «конруа» (conroi); знамя или стяг (l'etendard) — символ командования и, по призыву рога, место соединения рыцарей, рассеявшихся по полю боя после атаки и следующей за ней схваткой на мечах. Ниже флажка на древке располагался небольшой диск, предназначенный для того, чтобы предотвратить слишком глубокое проникновение копья в тело противника, то есть такое, при котором становится затруднительным извлечь его.

Удлинение и утяжеление копья усложняли проблему его удержания в руке. Чтобы погасить отдачу при ударе, оно снабжалось упором для руки (тоже в форме диска), затем, в конце XIV века, — приспособлением в виде крюка на панцире с целью сочленения его с панцирем, что облегчало нагрузку на руку. Обычная техника боя на копьях состоит в том, чтобы, удерживая копье правой рукой, направлять его в сторону противника вперед, но вместе с тем и несколько наискось в левую сторону над шеей лошади. Щит, естественно, прикрывал корпус рыцаря с левой стороны, куда обычно направлялся удар вражеского копья. Те турнирные доспехи, которые изготовлялись специально для боя на копьях, очень часто асимметричны: их левая половина более массивна, чем правая. Удар боевым копьем в одну лошадиную силу, как правило, смертелен, а потому на турнирах бились лишь на тупых копьях — на таких, на которых вместо острого наконечника — диск в форме короны с зубчиками и которыми соперника из седла выбить можно, но пронзить его нельзя.

В ответ на «вызов» копья защитное рыцарское вооружение из века в век совершенствовалось. До середины XI века, то есть до того, как новый метод атаки на копьях успел глубоко укорениться и широко распространиться, тело рыцаря было защищено либо чешуйчатыми латами, которые представляли собой несколько перекрывающих друг друга рядов железных пластин, укрепленных на кожаной основе (такой тип лат, наиболее древний, обозначался на старофранцузском языке словом «бронь» (la brogne), удивительно созвучным с русской «броней». — Ф.Н.), либо кольчугой (cotte de mailles, haubert), составленной из переплетенных между собой железных колец. Оба вида доспеха надевались на льняную или шерстяную тунику, спускаясь чуть ниже бедер. С середины XI по середину XIII века кольчуга повсеместно вытесняет чешуйчатые латы, претерпевая при этом некоторые изменения. Она теперь доходит до колен, прикрывая тем самым верхнюю часть ноги. Чтобы она не мешала посадке на коня, в ней делается идущий вниз от пояса разрез, так что ноги всадника, от бедра до колена, находятся теперь под полами железной «одежды». Кстати, ни одной кольчуги XI, XII и XIII веков до нас «в натуре» не дошло, хотя мы располагаем кольчугами X века.

Кольчуга обеспечивала надежную защиту против ударов мечом, несколько меньшую от стрел и дротиков и еще меньшую — от удара топором, от стрел, пущенных из арбалета или от удара копьем, наносимого на скаку. Итак, абсолютной гарантии безопасности кольчуга, как и любое иное защитное вооружение, дать не могла. Зато у нее имелись два неоспоримых достоинства: она весьма пластична, и вес ее довольно скромен — «всего» от 12 до 15 килограммов. Эта тяжесть ложилась в основном на плечи, не стесняя свободы движений рыцаря — ни на коне, ни на его собственных ногах. Каждое колечко кольчуги, стоит заметить, было переплетено с четырьмя соседними, так что она в целом представляет собой непрерывную и гибкую железную «ткань», защитные свойства которой тем выше, чем больше в ней, при равном размере доспеха, этих колец-звеньев и чем мельче каждое звено. Диапазон качественных оценок известных нам кольчуг весьма широк, так как количество колец в них, при условно равном размере, колеблется от 20 до 200 тысяч единиц.

Кольчуга не только служит преградой на пути вражеского оружия, она же распределяет энергию «точечного» удара по некоторой площади, тем самым смягчая его. Его амортизация дополнялась вот еще каким фактором: под утяжеленную, с середины XI века, кольчугу было принято, чтобы предохранить кожу от натирания, надевать специальный набивной камзол — «гамбуазон» (gamboisori){9}. Позднее к кольчужному доспеху появятся дополнения — сплетенные из той же кольчужной «ткани» чулки-штаны, рукава и даже митенки (перчатки без пальцев). Примерно с 1150 года рыцари поверх кольчуги надевали камзол, украшенный геральдической символикой (cotte d'armes): гербы помогали им распознавать друг друга, служили укреплению социальной солидарности, выступая внешним выражением рыцарского «комплекса превосходства».

Литературные тексты содержат неоднократные упоминания о «двойной» и даже о «тройной» кольчуге. Естествен вопрос о смысле этих выражений. Содержат ли они намек на более тесное переплетение еще более мелких, мельчайших колец-звеньев? Или — на уплотнение железной ткани на каком-то участке кольчуги (на груди, конечно, в первую очередь)? Вообще, трудно даже представить себе, чтобы рыцарь надевал на себя две кольчуги, одну на другую; так что эти упоминания легко отнести на счет поэтических вольностей, гиперболизации, свойственной эпосу. Однако сирийский князь Усама ибн Мункыз, известный именно протокольной точностью своих воспоминаний, пишет о том, что носил именно две кольчуги, причем как о деле весьма обычном{10}. Но тогда возникает вопрос о весе, который ложился на плечи рыцаря… Может быть, разгадку следует искать все же в умении некоторых мастеров-оружейников собирать кольчугу из сверхмелких звеньев?[5]