Магия Неведомого - Николай Басов

Тот, как всегда, сидел в своем «Неунывае», и вроде кабак, даже еще не в самой грязной части у порта находится, а вот не то что войти в него, но даже пройти мимо не у всякого получится. Да и не ходят те, кому тут делать нечего, знают: если просто попробуешь хотя бы показаться в конце улицы, которую все чаще стали по имени того же кабака называть, тебя тут же три-четыре пары острых глаз срисуют и кому надо доложат, мол, был, стоял, смотрел по сторонам, а чего смотрел – неизвестно, и не надо ли спросить? Может, не сразу, выждут день-другой, а потом, бывало, что и на дом заявятся, да ночью, да с ножичками, да с веревочкой-удавочкой… Вот тогда и крутись, как знаешь.

И если просто так мычать начнешь, якобы случаем забрел, тогда могут и не поверить. Хорошо, если просто бакшиш какой потребуют, чтобы лишний раз не топтался где ни попадя, а то и иначе решат… Полосовать по-серьезному, конечно, не станут, но как-нибудь обязательно отметят, крестиком на щеке или звездочкой на плечике, а то и сломают чего-нибудь. Ходи потом, жалуйся… Даже стражники посмеются, что таким дураком оказался.

Но для Гиены, конечно, это было еще не страшно, его пусть и не уважали, но все ж пропустить должны. Не мог кто-то из шестерок Падана не растрезвонить, что он приглашенный. И все ж неприятно было, когда Берит свернул в этот узкий в своем начале проулок, с почти сходящимися старыми, битыми всеми морскими ветрами домами, почти сросшимися крышами в вышине, у третьих примерно этажей. Тут же заметил, как сбоку колыхнулась какая-то занавесочка, может, старуха древняя коротала свои дни, посматривая в окно, а может, и посерьезней кто… Да и тот шкет, делающий вид, что жрет жареную рыбу из капустного листа, тоже не просто так сидел у давно вросшей в землю коновязи… Хотя какие тут могут быть кони? Тут и осел не пройдет, бока не ободрав, не то что конь, но вот эта деревянная перекладина все же осталась от времен, когда тут еще, наверное, ни «Неунывая», ни Падана не было в помине.

У дверей самого кабака топтались два полуорка, один был с примесью породы карликов, другой повыше, наверное, с гоблинской родословной. Оба посторонились, один, правда, недокарлик, кажется, плюнул вслед, но на это тут обращать внимание – даром только рисковать. Берит спустился по трем выщербленным ступеням, высоким, каждая почти до колена ему, чтобы настоящим оркам было удобнее ногами перешагивать, вдохнул побольше воздуха для смелости и толкнул дверь.

Она отворилась тяжко, срублена была из досок почти в четверть фута, такую и топором можно было только-то поцарапать, а чтобы ее выломать – таран потребовался бы, не меньше. Ступени перешли в подобие настильчика над основным залом, почти на десяток футов ушедшим ниже уровня улицы. И был он выложен массивными каменными блоками, лишь два окошка, забранных фигурными решетками, выходили наружу. Света они, конечно, никакого не давали, зато в центре зала надо всеми столами висело здоровенное колесо, на котором были часто расставлены толщиной в руку свечи.

И народу тут было немало, пара каких-то попрошаек, пяток темных личностей, которые тут и плащи не снимали, пили, правда, шумно, видимо, были довольны, что им тут разрешили остаться, наверное, из окрестных лесов, или из обирал деревенских, или просто дорожные разбойнички. Еще в углу жались с полдюжины каких-то малоодетых девиц, испитые, грубые, как подошва старого сапога, но все крикливые и нахальные. Чем они промышляли, догадаться труда не составляло.

И лишь во второй комнатушке, не самой большой, напротив кухни, сбоку от входа, за столом, уставленным шандалами и разными блюдами, сидел сам Падан. Около него стояло несколько орков, сколько их там было, Берит не видел, но знал, что не меньше шести. Ох, любил Падан орков в подручных держать, потому что тупы они были и сильны, пожалуй, это был самый сильный народ в Береговой Кости. Из закутка Падана веяло такой смертельной тишиной, таким ледяным спокойствием, что даже крикливые девицы, когда поглядывали в ту сторону, затихали.

Берит выдохнул, снова вдохнул. Воздух тут был насыщен массой самых разных запахов, но главных было два – запах сырости и вонь скверного пива. Пожалуй, даже не пива, а какой-то жуткой браги, которую орки уважали поболе пива. Он спустился по лестнице, одернул рубаху, шагнул в сторону от стойки и столов, в тихий закуток.

Падан сидел, склонившись над чем-то, что напоминало небольшую морскую карту. На его ненормально округлой голове уже заметно поубавилось волос и просвечивала чешуйчатая, зеленоватая кожа. Кто был по своей природе Падан, оставалось неизвестно, даже самые прожженные знатоки всех и самых разные помесей рас и народов пасовали, когда разглядывали его. Сказывали, что в молодости, еще до того, как осесть в Кости, он пиратствовал с бесчи, жутковатой породой волосатых недолюдей, которые умели одолевать орков в драке, а прежде бродяжил с нунами, мелкими, но на редкость быстрыми людоедами с южных островов. Вот что у него было до того, не знал никто, да и не следовало этим интересоваться, плохо могло кончиться.

Берит замер, даже выпрямился, ожидая, когда на него обратят внимание. Ясно же, что давно заметили и доложили.

Наконец один из приближенных Падана, орк, особо густо разрисованный татуировками, соизволил поднять своей корявой лапой погнутый шандал, испачканный чем-то, что напоминало кровь, а может, был испачкан соусом от недожаренного мяса… Лучше думать, что соусом, решил Берит и стал еще прямее. Тогда и Падан поднял голову.

Глазки у него оказались на редкость маленькие и заросли вместо ресниц и бровей какими-то кустами волос, отчего делались еще меньше, и еще труднее было угадать их выражение, Берит даже не пытался.

– Ага, – сказал Падан негромко, – явился-таки… Я уж думал, не приволочь ли тебя на аркане? У нас, знаешь, пара кочевников, отбившихся от своих, имеется, они своими арканами действуют лучше, чем Гных кнутом.

Гныхом и был тот орк в татуировках. Он осклабился, показал огромные желто-черные клыки. И посмотрел на Берита так, словно соображал, сразу его сожрать или перед этим побить немножко, чтобы мясо получше кровью напиталось? Но все же страх показывать было нельзя, хотя и дохлая это была защита, но все же следовало выдерживать гонор.

– Ты звал, – уронил Берит и не смог сдержаться, гулко сглотнул набежавшую от ужаса слюну.

– Боишься? – спросил очень низким голосом Гных.

– Не ел еще сегодня, – сказал Берит и все из того же гонора сделал вид, что смотрит на глиняную тарелку, что стояла у локтя Падана. На ней было печеное мясо, почерневшее от слишком сильного огня.

– А ты поешь, – сказал вдруг Падан и подвинул свою тарелку.

Берит удивился, и страх стал еще сильнее, потому что такого от Падана ждать не приходилось… Вернее, такого можно было ждать, только если влип по-серьезному. Но сделал шаг к столу, подвинул табурет, сел и попробовал мясо. Жевать его было невозможно, но с его челюстями почти получалось.