Ржавая Хонда (сборник) - Владимир Яценко

А я раздумывал, какая к депу разница? «Люди-машины»… Живому существу больно, а я привязан к этому существу. И нет мне никакого дела: родили мою женщину или её сделали на фабрике. Главное – она моя женщина. Она выхаживала меня, заботилась обо мне, переживала за меня. Как ни крути, теперь я должен. И я за неё в ответе. «Разумно – не разумно…» чушь и заблуждение! Потому что вопросы совести умом решают только цивилизованные люди. Мы, дикари, решаем такие вопросы сердцем…

Когда мы вошли к Марии, она была в сознании.

– Я всё слышала, – тихо прошептала она. – Пусть Каин выйдет, ноги мне держать не нужно.

Каин дёрнулся к выходу, но под тяжёлым взглядом купца остановился и положил руки на колени моей любимой…

6. ИВАН КУПЧЕНКО

Тюремные изоляторы всегда устанавливали неподалеку от станций Перехода, чтобы недалеко было вести жертву к месту казни… Разумеется, «казни»! Как ещё назвать процедуру, после которой «испытателя» никто никогда не видел?

Заключённого приводят на станцию и под предлогом пересылки в другой изолятор отправляют по «левому» адресу. Шифр отправки записывают в протокол эксперимента и терпеливо ждут, что будет дальше. Бывает, узник после минутного отсутствия опять появляется в камере. Это если бедолаге «повезло», и его вернула приёмная станция по адресу отправителя. Реже – звонят по телефону с какой-то из цивилизованных станций, на которую фортуна перенесла удачливого зэка.

Реальные шифры, по которым можно перейти, скажем, из Москвы в Калугу и обратно, представляли собой буквенно-цифровой код о двенадцати символах.

Изменение одной цифры или буквы, как правило, приводило к безвозвратной утере испытателя. Это было хорошо и плохо.

«Хорошо» потому, что в цивилизованных анклавах: Московия, Питер, Архангельск – не было проблем с изоляцией психопатов и социопатов всех мастей и оттенков. Два вида наказаний за проступки: камера переноса или общественные работы. Так общество экономило на палачах. Вместо них – мы, связисты. А казнь носит гордое имя – «эксперимент».

Каждый из нас надеется, что именно ему повезёт: выпадет заветная комбинация символов, после которой узника обнаружат на какой-то известной станции. О! Это триумф. Это праздник. Это торжество разума над его величеством случаем.

И такое случалось! За последние десять тыщ отбоев с полсотни станций открыто для двустороннего пользования. Шифры для каждого анклава – самая большая государственная тайна. Объект торговли на самом высоком правительственном уровне.

Скажем, если нашего испытателя заносило в Архангельск, то Север у нас интересовался стоимостью кода своей станции. Мы же, естественно, не спешили эту цену назвать. А с передачей обнаруженного кода «спешили» ещё меньше.

Но если их зэк ОТТУДА «залетал» в наши края, вдобавок на стратегически важном направлении, то ситуация менялась, в этом случае мы выступали в роли просителей.

Иногда зэку везло: приёмная станция возвращала автоматически. В этом случае на пульте отправителя высвечивался адрес станции, где только что человек побывал, и в камеру переноса входил сам связист. Главное правило в таких экспериментах – не дёргаться. Оказавшись на «той стороне», до возвращения на родину нужно осмотреться и решить: имеет смысл выходить из приёмной камеры «той стороны» или ну его к депу. А если решился всё-таки выйти, то обратный адрес, по которому можешь сам себя отправить, записан несмываемыми чернилами на руке. На всякий случай. Чтоб если потерять, то вместе с руками.

Впрочем, это я уже нагнетаю: в Московии нет связистов, которые бы не знали основные коды наизусть. Но сама главная шифровальная книга, в которой хранятся коды переходов, хранится за семью замками. Ещё не хватало перебежчиков, которые бы торговали государственными секретами с вероятным противником.

Парадокс, конечно.

Для расширения сети переноса связисты должны бродить по Краю и настраивать «дикие» станции на адрес головной конторы. С другой стороны, всякий связист представляет большую опасность для метрополии, поскольку, обладая шифрами, сам по себе является секретоносителем – лакомым кусочком для разведслужб соседних анклавов.

Поэтому путешествия по Краю для меня сопряжены с дополнительными рисками и опасностями. Враждебна ко мне не только Природа: «чужие» мечтают меня захватить с целью допроса с пристрастием, а «свои» по возвращении никогда не доверяют. Всегда следует быть начеку. Иначе недолго превратиться в сухую жестянку из-под пива: смятую, сморщенную, с откусанной третью и капельками оплавленного металла по краю…

Резко останавливаюсь, шумно переводя дыхание, и осматриваюсь.

Тревога – это не только то, что происходит вокруг. Тревога – это и то, что шепчет тебе изнутри. Подсознание не зря показало мне банку от пива. Плюс тревожные ассоциации несколько раз привели размышления к слову «опасность». Значит, эта самая опасность не за горами, а прямо здесь, передо мной, под ногами.

Склоняюсь над грунтом. Пот ручейками стекает к носу и крупными каплями падает в сиреневую пыль. Именно так – в сиреневую.

Граница сиреневой пыли плавной дугой бежит вверх по склону и теряется за гребнем. Ещё один шаг, и я заступил бы за эту черту.

«И в чём тут опасность? – подумал я. – Стоило из-за таких пустяков тормозить?»

Я уже поднял ногу, но замер, так и не решившись продолжить движение: «Может, и не стоило, но проводить эксперименты на себе – точно не стоит».

Присмотревшись внимательнее, я нашёл ещё одну странность: с этой стороны, где грунт серый, встречались куски гравия и редкие травинки и даже кустики, а на «сиреневой» стороне ничего не было: однородная, порохообразная поверхность, больше всего напоминающая густой слой свежего цемента. Только не серый, а сиреневый.

Я отступил, отыскал булыжник величиной с кулак, отошёл шагов на десять и бросил камень в центр сиреневой лужайки. Ничего не произошло. Булыжник ушёл в прах целиком, без остатка. Показалось странным, что камень не приподнял облачко пыли. Поверхность не зарябила, как если бы это была вода, и на месте камня не приподнялся холм, как если бы это был песок…

«Зыбучие пески?»

Я бросил ещё несколько камней. С тем же результатом. В одной из попыток мне показалось, что в момент соприкосновения камня с пылью засверкали крохотные искорки.

«Показалось», – решил я, бросив ещё пяток камней и не увидев никаких искр.

Через минуту интерес к удивительной пыли угас. Следовало спешить за леталкой, а не изучать тактико-технические характеристики неизвестного явления природы.

Я снова побежал, теперь уже внимательнее присматриваясь к почве под ногами. Сиреневые пятна встретились ещё несколько раз. Но теперь я их просто огибал, не останавливаясь… Понемногу мысли вновь вернулись к насущным проблемам: поверил Михалыч психоблоку дружинника или нет? Хотелось бы, чтоб поверил. Горячих голов в Московии всегда хватало. А чтоб дров наломать, много ума не нужно – только большие погоны. С другой стороны, а что они могут?

А если бы и могли, зачем?

Скорее всего, Данилу допросят в рабочем порядке, на опознание пригласят прямого начальника, да и отпустят, поблагодарив за службу. Новости о питерцах и хохлах сделают его героем… какие ещё нужны свидетельства успеха и удачи? Счастливчик, деп его побери.

А мне тут бегать…

7. КАИН ГУДЛАЙ

В десяти шагах от буксира я упал на растрескавшийся от зноя грунт. Меня трясло и мутило. Я отламывал от трещин комья сушёной земли, давил их в кулаке до горсти мелких камешков, потом растирал ладонями в пыль и вытирал этим порохом лицо. Потом попробовал эту пыль жевать – никакого вкуса, только песок на зубах. Наверное, я был похож на депута, потому что лошадь Пека вскоре начала похрапывать и коситься в мою сторону.

Легче не становилось. Не отпускало. У меня не было сомнений, чем именно я только что занимался, но озвучить это знание не мог даже в мыслях. Поэтому я принялся разглядывать лошадь. А она, хрустя гравием, развернулась и уставилась на меня.

Гляделки, значит. И что интересно: никаких скаток или тюков.

Чему удивляться? «Длинным рукавом» купец ещё в Калуге мог отправить шмотки к своему озеру. Таким же образом, прямо оттуда, от озера, забросил фандр на свой склад где-то в Москве. Пек ничего с собой не возит. Зачем? Он просто переезжает от склада к «фабрике» и обратно. И схрона у него никакого нет. И тварь, которая едва не прибила Рыжего, погибла от его рук. Как спастись, если пальцы противника со ста шагов разрывают тебе сердце?

«Мы с самого начала были у него в руках, – горько подумал я. – В самом что ни на есть прямом, буквальном смысле».

Купец играл с нами! И Булыгу, вполне возможно, укатала не ботаника Рыжего, а карманы Пека.

По всему получается, что «фандровый путь» – это всего лишь дорога, по которой купцы разъезжают между своими «цехами». Они вообще ничего не везут: один «длинный рукав» неподалеку от места продажи, второй – рядом с озером. Всё что купцу нужно: закупить ткани и перебросить их через «рукав» к озеру. Потом добраться до озера, «сполоснуть» в заветных местах вещички и уже как фандр забросить обратно на склад. А полукафтан с «длинными карманами» – подлое и могучее оружие. Подлость в том, что никто не ждёт нападения от человека, руки которого в карманах. А «могучее» – потому что спастись от него невозможно…