Дневник. 2009 год. - Сергей Есин

Теперь в своем сознании мне надо возобновить эти три виденных за последний год спектакля. Начну с «Капитанской дочки» по повести Пушкина. Кстати, это всегда иллюзия зрителя, что он хорошо знает даже школьную русскую прозу. Часто откроешь страницу и задохнешься над красотой, пропущенной при раннем чтении. Я уже не говорю, что классическая проза хороша тем, что она универсальна на все времена.

Это своеобразный спектакль, который Яшин сделал для некоей антрепризы со своими актерами и на собственной сцене. Сделал, так сказать, и передал для проката. Я полагаю, что дальше этот спектакль будет, в зависимости от графика занятости актеров на основной сцене, ездить по Подмосковью, возможно, махнет куда-нибудь и дальше, может быть, проблистает в какой-нибудь школе или в поселковом клубе. Здесь, как и обычно, в театре им. Гоголя, совершенно замечательные и всегда запоминающиеся декорации, да и все оформление. Давайте не забывать, что театр – искусство синтетическое. В нем оформление мобильное, потому что состоит из мягких задников и чрезвычайно простых «знаковых» деталей: шлагбаум, верстовой столб, Белогорскую крепость, кажется, изображали макеты. Все может войти в грузовую «Газель»

Потом нечто подобное – хатки, церковь с колокольней – появится и в другом спектакле Яшина – в «Ночи перед Рождеством» по повести Гоголя. Но здесь к прелестным театральным «аксессуарам» прибавились роскошные задники. Нет, это требует особого описания, потому что такие задники редки даже в отечественном, старинном, еще императорском или советском театре. В первую очередь это, конечно, звездный план ночного неба над Диканькой. Крупные смарагды звезды, привычно, в виде знаков зодиака – Рак, Стрелец, натянувший лук, Рыба, Телец, Скорпион, с поднятым для удара жестким хвостом, уютно расположились на безмятежном небе. Здесь же, как и положено в сказке, и полумесяц с комфортно устроившимися на его излучине влюбленными. Нет-нет, а каков Царицын дворец, уютно устроившийся на царицыном же кринолине! И тут самое время сказать, что искусством иногда руководит провидение. Потому что чем, как не вмешательством потусторонних сил, можно назвать возникший как бы из предопределений союз молодого режиссера Сергея Яшина, закончившего ГИТИС в 1974-м году, и художницы Елены Качелаевой, на год раньше получившей диплом в художественном институте им. В.И. Сурикова? Союз двух талантливых людей в искусстве всегда плодотворен, но здесь, можно сказать, особь статья – я почти никогда не видел спектаклей, где смысловая и внешняя, оформительская часть находились бы в таком взаимопроникающем единстве. Ах, эти семейные разговоры за чаем и битвы на кухне! Боюсь, немногие московские театры сегодня, за исключением, может быть, Доронинского МХАТа с грандиозным традиционалистом В. Серебровским, могут похвастаться таким удивительно талантливым и острым на театральное художественное видение главным художником, как Елена Качелаева. Этот редчайший дар с редким самопожертвованием растворяется в недолговечной театральной сцене.

Итак, собственно, здесь, на премьере «Капитанской дочки» впервые посетила меня мысль, что, осознанно или не неосознанно, Яшин делает очень серьезное и значительное дело. Довольно большой зал театра (а если вернуться к началу, то ведь какие знаменитые актеры играли в прошлом на этой сцене: Борис Чирков, Людмила Скопина, Владимир Самойлов!), итак, зал был полон. Первые места, конечно, занимала критика и люди, от мнения которых в Москве часто зависит репутация того или иного спектакля. Народ, в общем, непростой, в большинстве своем либеральный, видевший буквально все на свете. А вот позади, под деревянным сводом, огромный амфитеатр были полны молодежи – это были в основном школьники, явление редкое на вечерних спектаклях и шумное.

Яшин, как мне кажется, обладает редкой, как уже говорилось, способностью представлять действительность в виде театрального действа. Я думаю, что когда он что-нибудь читает, то книга тоже выстраивается в его сознании в некоей театральной последовательности. В театре ведь как: одно слово, зацепка, и потом пошло, все лепится одно к другому. А потом большую часть работы по восстановлению первоначального смысла приходится делать зрителю. И в этом и заключается созидающая сила зрительного зала и (счастье, если повезет) постоянного угадывания. Но это зритель думает, что он угадывает – на самом деле к каждому моменту зрительского озарения его подводит режиссер.

Здесь, на площади пушкинской повести, как и в обычной пьесе, идет лепка смыслов. Каждый актер играет несколько ролей. Декорации к новой сцене переставляют солдаты. Бригадиршу Миронову и Екатерину Великую играет одна и та же актриса. Назову ее, потому что издавна любима мною Анна Гуляренко. Театр властвует целиком, без какого-либо компромисса. Тот самый театр, который, по существу-то, ничего не требует, кроме артиста. Театру ведь достаточно коврика, который расстилают перед зрителями на площади. Но вот что любопытно: на пространстве довольно знакомого литературного произведения, для большей части публики, заполнившей амфитеатр, происходит некий театральный и литературный ликбез. Так все непривычно, так все, казалось бы, клочковато, но так все знакомо, и так близка, оказывается, каждому судьба Петруши Гринева и Маши Мироновой. Колышется и густеет благодарная тишина внимания. И тут невольно начинаешь думать: а нет ли здесь момента узнавания? Так ли хорошо эти взрослые школьники знают сочинение из учебной программы? Но тут же и другая проблема. И не слишком ли много претензий мы предъявляем молодежи, которая все же хочет учиться? Так ли хорошо ее, в конце концов, учат? Но тема эта другая – провалы в образовании, и в школьной программе, в частности.

Не секрет, что нынешнему российскому кино – я не меняю тему, а захожу к ней с другой стороны – далеко до временного универсализма кино советского. Дозоры, роты, мушкетеры, острова – это как тени в бреду. Все подобные фильмы, сотворенные для утех недоучившихся малолетнок, трудно сопоставить с шедеврами прошлого. В первую очередь по смысловой, духовной составляющей. Когда же станет понятным, что крупный план с хорошим актером снять значительно труднее, чем взорвать бочку солярки? Крупный план Сергея Бондарчука в фильме «Тарас Шевченко» вообще бесценен, как алмаз «Шах». Впрочем, мировое кино тоже стало проще. И мы, как прежде, уже не ждем от нынешних властителей экрана таких же откровений, какие даровали нам Висконти, Феллини и Хуциев. У меня есть ощущение, что нынешний кризис смысла в современном российском кино связан с кризисом литературы, а точнее, с ложным всевластием киносценариста. Теперь в основе сериала или нового российского фильма лежит сценарий, написанный «абы как». Но сценарий – это более или менее аргументированная схема, где главная задача свести концы с концами. Американцы в этих вопросах, как правило, поступают по-другому. У них основа для фильма – это сценарий, сделанный «по мотивам» литературы, чаще всего романа. И «Молчание ягнят», и «Психо» – сначала это были романы, кстати, и «Ворошиловский стрелок» – это тоже сначала роман.

В каком-то смысле положение с сегодняшней российской драматургией схожее. Театр уже не требует большой трех– четырёхактной и серьезной пьесы. Театру нужна пьеса на двух-трех крупных актеров, чтобы рубить «бабло» где-нибудь в провинции. Актеры должны быть телеизвестные, а пьеса немудреная, язык доступный. Это наш «Колумб» Замоскворечья требовал от себя поисков совершенного языка и, стоя за кулисами, вслушивался в русскую речь актеров, которая должна была быть похожей на речь московских просвирен. Драматург наловчился выдавать за пьесу псевдожизнь с ее скудным языком, несущим не постижение, а лишь узнавание. Теперь понятно, почему и театр, и в первую очередь, С. И. Яшин так внимателен к прозе.

И последнее о современной пьесе. Как правило, особенно если пьеса развлекательная, она делается по немудреному рецепту: нужен общий ход, а дальше все разгоняется, как на арифмометре, результат легко просчитывается. Именно поэтому в большинстве современных пьес, и в телесериалах соответственно, нет «самости». Драматургия – это не только диалог.

Настоящая пьеса, в которой, в отличие от романа, лишь 50-70 страниц, – это целый мир, а на полноценный спектакль одного романа может и не хватить. Вот и замечательный спектакль театра Гоголя «Театральный роман, или Записки покойника», поставленный в театре у Сергея Яшина молодым Константином Богомоловым, кроме текста булгаковского романа, вместил еще и «записи репетиций К. С. Станиславского и воспоминания участников спектакля». Но здесь другой принцип драматизации. Здесь выявление внутренних смыслов произведения и представленных в нем характеров, все наплывы смысла переводятся в реплики и организованное действие. Здесь нужен еще и собственный режиссерский и оформительский ход. Я смотрел этот спектакль несколько раз и даже разорил родной институт, приведя на спектакль целый семинар студентов-прозаиков. Спектакль идет на Малой сцене, и при ограниченном количестве мест, как любят нынче говорить, «на халяву», смотреть и решать свои педагогические задачи было совестно. Ах, как же понравилось все юным студентом Лита! Они все написали рецензии на этот спектакль.