Жена из прошлого (СИ) - Чернованова Валерия Михайловна

Нависла и жадно прошипела:

— Моя!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11. Враги и друзья

Утро началось с тихого стука в дверь, которая спустя минуту осторожно приоткрылась.

— Ваша светлость…

Моя светлость нехотя разлепила один глаз.

— Эйрэ просил передать, что желает с вами завтракать.

А я желаю, чтобы меня не дёргали с утра пораньше со всякими драконьими завтраками.

— Который час, Полин? — спросила сонно, с трудом открывая второй глаз.

В комнате было светло, косые лучи заливали пол и пушистый ковёр зефирного цвета. Скользили по мебели, согревая светлое дерево, подсвечивали шторы, которые я вчера не стала задёргивать.

— Начало одиннадцатого, леди, — ответила служанка, и я со вздохом откинула одеяло.

Странно… Обычно я ранняя пташка, просыпаюсь без всяких будильников и уж точно не дрыхну до позднего утра. Даже когда ложусь поздно. Но сейчас было такое чувство, словно на плечи положили по слитку золота, и к ресницам прицепили тоже что-то очень тяжёлое. Я бы с удовольствием задёрнула шторы и провалилась обратно в сон. Ещё хотя бы на часок, а лучше — до полудня…

— Что мне передать его светлости? — напомнила о своём присутствии девушка.

С трудом подавив зевок, я поднялась и направилась в ванную:

— Передай, что скоро спущусь. — Заметив, что Полин открыла рот, собираясь что-то сказать, и примерно представляя, что именно, быстро добавила: — Одевать меня не надо, сама справлюсь.

Кивнув, девушка мышкой скользнула в коридор, а я неповоротливым медведем ввалилась в ванную комнату. Тело казалось тяжёлым, словно я сама стала слитком золота. Правда, отражение в зеркале ясно давало понять, что никакая я не золотая девочка, а скорее невыспавшееся чучело. Волосы венчали голову ржавым птичьим гнездом, под глазами круги, кожа бледная, без намёка на нежный румянец, который я так часто наблюдала на лице Раннвей.

— Одним словом, ужас, — подвела итог и стала умываться, надеясь, что прохладная вода с лепестками роз поможет хотя бы немного взбодриться.

В спальню возвращалась проснувшейся, но всё ещё в виде чучела. Плюхнувшись в кресло перед туалетным столиком, схватилась за расчёску, собираясь придать волосам более-менее приличный вид, и едва не задохнулась от страха, когда из зеркальной глади, вдруг подёрнувшейся рябью, на меня выскочило нечто туманообразное.

Я вскрикнула, расчёска улетела на пол, а серое облако, недовольно всколыхнувшись, опустилось на туалетный столик и, обретя знакомые очертания, с обидой поинтересовалось:

— Что это ты, милая, с утра такая дёрганая? Никак не признала старушку Вильму? Сколько меня не было? Пару дней? Вид у тебя, моя хорошая, такой, словно привидение увидела. — Она тихонько засмеялась. — Хотя о чём это я? Я ведь и есть привидение! Как твои дела?

— Неделю, — тихо уточнила я, подбирая с пола расчёску. — Мы не виделись неделю. И ты меня напугала!

Старушка хмыкнула:

— Ты, девонька, не первый день замужем, точнее — не первый день зрящая, а ведёшь себя так, словно я — единственная тень, которую ты повстречала. Плохо спала?

Вильма пододвинулась ближе, загородив собой зеркало, хотя то всё равно просматривалось сквозь полупрозрачную пожилую даму.

Зрящие не способны призывать души без содействия их родных. Только родственники или те, с кем у умерших при жизни сформировалась крепкая эмоциональная связь, могут притянуть тень в этот мир. Чувства живых своего рода магнит для покинувших землю. Такие, как я, видят и слышат духов, но не призывают. И сами духи тоже не появляются. Вильма — исключение. Её никто не звал, по крайней мере, никто из тех, кто ко мне обращался, не просил отыскать этот божий одуванчик. Она сама однажды явилась ко мне и с тех пор время от времени навещает.

Я слышала о неупокоенных душах, застрявших в мире живых. Зачастую это либо жертвы преступлений, которые так и не были раскрыты, либо те, над кем не проводился погребальный обряд. Вильма не помнит, как она умерла, ничего не знает о своих родных. Не представляет, откуда родом и что её держит в мире живых.

— Женя-а-а? — Старушка пощёлкала полупрозрачными пальцами возле моего лица. — Ты, часом, не заболела, душа моя? Вон какая бледненькая, да и исхудала заметно. Почти такая же прозрачная, как я, стала. — Она снова рассмеялась, довольная своей шуткой, после чего, бросив по сторонам быстрый взгляд, уже серьёзно спросила: — Расскажешь, что это за место и что ты здесь делаешь?

— Выдаю себя за ту, кем на самом деле не являюсь.

— А разве ты не этим последние три года занималась? — с хитрой улыбкой заметила Вильма, имея в виду, что и имя, и тело мне не принадлежали.

Изначально. Теперь-то они мои и расставаться с ними я не собираюсь.

— Теперь всё стало ещё сложнее.

Пока расчёсывала волосы, а потом одевалась, рассказала о выступлении в театре, знакомстве с палачом и обо всём отсюда вытекающем. Вильма слушала, не перебивая, хоть и было видно, что молчание даётся ей с трудом. Она любила поболтать и, всякий раз, возвращаясь из, как она выражалась, «кругосветного путешествия», взахлёб рассказывала обо всём, что видела.

Это от неё я узнала о живописном Вальдене и маленьком, тихом Нортраме с его бесконечными холмами и зелёными пастбищами. Слушая рассказы Вильмы, я загорелась мечтою когда-нибудь перебраться жить в один из этих заморских краёв. Планировала с Кастеном, но теперь получается, что придётся одной.

Ну ничего.

— Вот ведь дурень, — подвела итог Вильма, имея в виду моего бывшего жениха-друга. — Это же надо было додуматься — выступать в театре! Ещё хорошо, что тебя этот ультор заметил. А мог бы кто-нибудь из законников предложить-навязать службу в следственном управлении.

— Так всё-таки предложить или навязать? — застёгивая крючки корсажа, спросила я.

Старушка мрачно усмехнулась:

— С твоими талантами у тебя не осталось бы шанса на отказ, душа моя.

Проплыв по комнате белёсым облаком, Вильма опустилась в кресло. Закинула ногу на ногу, поправила свою и без того идеальную причёску-ракушку, подёргала эфемерную серёжку с не менее эфемерным бриллиантом. Обычно тени не имеют чётких очертаний, лишь иногда в размытом сгустке тумана можно различить черты лица умершего. Но Вильме удаётся, уж не знаю как, обретать человеческие формы. Да, как и остальные тени, она кажется сотканной из марева, но это марево зачастую имело чёткие очертания.

Высокая стройная фигура, красивые благородные черты лица, которое не смогли испортить даже морщины в уголках глаз и у рта. У Вильмы была идеальная осанка и достойная подражания манера держаться. Правда, в иные моменты, словно забывая о том, что жизнь свою она завершила в весьма преклонном возрасте, старушка становилась похожей на подростка. Было в ней что-то беззаботное, сумасбродное. Что-то шальное.

— Кто бы мог подумать… Теперь наша Вейя-Женя — леди Высокого дома. Раннвей Делагарди-Фармор… — Оставив в покое серёжку, старушка принялась задумчиво потирать подбородок. — А знаешь что? Мне нравится! Ты, девочка, достойна и такого титула, и такого мужчины.

Заплетая волосы в косу, я покосилась на Вильму:

— Титул временный, и никакие мужчины, тем более палачи, мне не нужны.

— Никак не похоронишь прошлое, Женя, — пришла к непонятным для меня выводам Вильма. — А пора. Уже давно пора… То, что тебе не повезло в первом браке, не означает, что всё повторится.

— Во-первых, это не мой брак, и я здесь просто играю роль. А во-вторых… — Я завязала ленту на кончике косы. — Прошлое я похоронила. Уже давно. Вместе с прошлой собой.

— Ну-ну… — пробормотала она. Придирчиво оглядев меня с ног до головы, хитро сощурилась: — А что эйрэ сказал про новый гардероб? Украшения? Ты, конечно, будешь прекрасна даже в мешке из-под картошки, но женщине твоего статуса нужна красивая одежда.

— Он что-то говорил про портних, — рассеянно ответила я. Мысли уже перетекли к грядущему завтраку. С Эдвиной и… Делагарди. И от них, этих невольных мыслей, почему-то пересохло в горле, а на бледное лицо Раннвей наконец вернулся румянец.