Не грусти, гад ползучий - Ольга Коренева

- Холодков-то наш, бригадир-то, вишь, в командировке еще. Ну идем. В общежитии койка есть, освободилась, вишь, по случаю, ты везучий. Спецодежду возьмешь там, - махнул рукой в большой брезентовой рукавице налево, в сторону облупленной хибары и кучи вагончиков. - Вообще, с кадрами у нас плохо. Сбегают все чего-то, — доверительно сообщил. — А Колина бригада лучшая. Они даже свой театр сварганили, играют на досуге. Развлекаются. Зачем стараются, сами не знают, кому нужна эта паршивая стройка? — он пожал плечом.

Проваливаясь в темную жижу, Олег побрел за спецовкой. Прораб шустро семенил рядом, маленький и щуплый, как подросток, старикан. Откуда-то издалека его окликнули:

- Эй, Петро-ович! Поди сюда-а!

Прораб сплюнул и пробурчал:

- Опять, небось, чего-то сперли. Тьфу, опостылело!

И неторопливо побрел прочь.

Олег, весь в грязи, добрался до бытовок и спецсклада. На душе было непривычно легко. Так запросто избавиться от всех проблем, тревог, от бестактной памяти! Везучий и вправду! Сейчас ему хотелось возиться в этой грязи, таскать кирпичи или что ему там поручат, забивать, красить, замазывать цементом, потеть, наломаться за день до боли, до одури, пожрать в столовке и уснуть до рассвета, до начала смены... Вот именно, заснуть в общаге на казенной койке ему теперь необходимо...

Когда, одетый в робу и негнущиеся толстые штаны, с трудом брел к недостроенному дому, то и дело вытягивая из вязкой грязи сапоги, мимо проехал самосвал со стройматериалами. Двое в дубленых тулупах, сидевшие в кузове на куче радиаторов, взглянули на Олега пристально и настороженно. Он не обратил внимания, но потом, пройдя метров десять, зачем-то оглянулся. Самосвал буксовал в грязи. Те двое все так же сидели и смотрели ему в спину. Заметив его взгляд, отвернулись... Потом, позже, он вспомнил про это.

Пока дошел до дома, выбился из сил. Сел на сваленные в кучу двери и стенки из ДСП. Вынул из кармана робы сигарету, затянулся. Сощурясь, засмотрелся вдаль, откуда пришел. Пейзаж безотрадный. В бурых тонах. Увязший в буром самосвал, его толкают четыре темные фигуры. Но вот машина сдвинулась с места. Два темных силуэта метнулись в кабину, другие вскарабкались в кузов...

Олег бросил окурок, поднялся, вошел в проем подъезда, заляпанного цементом и краской.

- Эй! - проорал, - есть тут кто живой?!

***

Зеленый звон горячий... Трава... Густая, как ворс, прыгучая.. Это кузнечики в ней прыгают и звенят! Трава почти по пояс - это ему-то, с ростом метр девяносто... Он путается в этом цветущем ворсе - разноцветно пылающем, душистом! Он идет босиком и вдруг нащупывает шершавыми ступнями тропку, узенькую. Николай знает, куда она ведет — к речке с белым песчаным пляжем, выгнутым, как лошадиное копыто, к "копытке". Тогда ему, дембелю, все это представлялось чудом! Раскаленный белый - кварцевый - песок так и жжёт, хорошо плюхнуться на него мокрым, прохладным после речки телом, ох, до чего же хорошо!..

Сейчас, стоя на втором этаже универмага в маленьком пыльном Угличе, где оказался проездом, он глядел в окно и думал, почему-то, о том лете, еще тогда, лет семь-восемь тому назад, первом его сезоне отдыха после армии. Он тогда у друга гостил. Виталька, друг армейский, невысокий, смуглый, его радушная мама, оладьи с клубничным вареньем, парное молоко; клубами пламени - кусты красной смородины в саду и свежая клубника с грядки, и бесконечные разговоры Николая с Виталькой обо всем на свете... В это лето они поступили в геологический...

Поглядывая в немытое окно, он увидел внизу худенькую девушку в клетчатом пальто. Она размашисто шагала в сторону гостиницы. Лихо смахнула с головы капюшон, спутанные волосы рассыпались по плечам. Лицо - решительное, сосредоточенное. Когда Николай вышел на улицу, девушки уже след простыл. У него еще было время до прибытия "Икаруса", да чего там, масса времени! Погруженный в свои думы, он стал слоняться по городу.

Солнечные полосы частоколом перечеркнули булыжную мостовую - как поле тем летом на даче (по ночам за оклеенным бумагой низеньким потолком отчаянно скреблись мыши, почти выбивая лапками чечетку, так, по крайней мере, казалось до одури накупавшемуся за день, обожженному солнцем, уже засыпающему Николаю) - как тротуар в Москве первое время после поступления в институт, как...  Впрочем, не все ли равно?

Он приостановился, залюбовался церковкой, устремившейся ввысь вроде ракеты, с куполом, напоминающем нос космического корабля. Зашел внутрь. Служба уже кончилась, старушка за темным деревянным столом слева от входа пересчитывала деньги, свечи и иконы, отпечатанные типографским способом и вставленные в витые железные рамки. Николай стал рассматривать лики святых на стенах, деловито глядевшие из скафандров своих сияний. Через залу прошел бородатый молодой священник и скрылся за внутренними дверями слева от алтаря. Старушка поднялась из-за своего стола и, взяв швабру, принялась мыть пол. Она двигалась как автомат. Со стен, будто с телеэкранов, за ней наблюдали внимательные глаза. Николай подошел к своему тезке в центре экрана и, кивнув ему, мысленно попросил организовать встречу с той девушкой. Ему показалось, что Чудотворец чуть прищурился в ответ.

На улице было пасмурно. Проехал, бухая разбитыми бортами кузова, грузовик. Полная дама тянула за руку ревущего ребенка. Посреди дороги стояла лошадь, задрав хвост, из-под которого мягко шлепалось на асфальт что-то объемное, приятно пахнущее дачей. Девушка в клетчатом пальто, согнувшись в три погибели, тащила здоровенную сумищу... Та самая девушка - узнал Николай. И пошел к ней. Сблизи она не так уж ему понравилась. Простенькое миловидное личико. Ничего особенного. Пожалуй, чересчур серьезное, напряженное, даже чуть затюканное выражение, это ее не красило. Он покровительственно усмехнулся и, обойдя сзади, ухватился за ручку ее сумки.

- Девушка, помочь вам?

"Уважаемая редакция газеты! В День Победы 9 мая проходя по улице Герцена, я наблюдал следующую картину: на пороге магазина "Молоко" стояла рослая продавщица и пыталась сдержать толпу покупателей, напиравшую на нее.

- Куда прете? В магазине нет ничего. Остались одни продавцы! - урезонивала она.

В связи с тем, что этот последний аргумент она приводила в исторический день, невольно подумалось: неужели 27 миллионов советских людей полегло в прошедшую войну только за то, чтобы их дети и внуки ничего (кроме мышиного помета) не находили в московском магазине через 45 лет после победы во Второй мировой? В то самое время, когда бывшие побежденные в освобожденной нами Европе процветают?.. Такое сопоставление невольно порождает вопрос, на который рано или поздно придется ответить перед историей и перед судом народа: кто же довел наш народ до такой жизни? Если, конечно, такие повседневные картины можно вообще назвать человеческой жизнью?!

С уважением, М. И. Руденко, инженер. "

 /"Московский Комсомолец"/

Как всегда, спешит она с утра в свою редакцию. Стоит опоздать - и опять пойдут косые взгляды, нарочито сочувственные охи-вздохи уже восседающих на местах коллег. Последнее время именно на нее ополчился почему-то "наш дружный коллектив", как говаривает записной шутник Алик Невский; впрочем, в этом коллективе, в их отделе, всего пять человек. Почему - на нее, чем не угодила?... Такие мысли толпятся в голове, пока Аня летит к автобусной остановке.

Да и не одна она, все торопятся; час пик.

Еле втиснулась в автобус, сумочка застряла в толкучке меж чужих спин, натянув ремешок на ее плече. Дернула с силой, выручая сумку... паренек, каланчей стоявший сбоку, даже оглянулся... И Ане снова, в который раз, вспомнился тот самый парень, случайный знакомый...

Видела Аня его лишь раз, и то недолго - тогда репортерская судьба ее забросила в Углич. Напоследок накупила она там редких книг, каких в Москве не найдешь, а в районах продаются, и собралась на вокзал. Пришлось заодно купить и "емкость": дерматиновую сумку под книги. С трудом поволокла ее на вокзал, благо он рядом с гостиницей; в одной руке громоздкая сумка, в другой - дипломат; тащит через силу.

- Девушка, помочь вам?

Кто-то деловито подхватил ее сумку. Рослый парень, без шапки, лохматый... Потянулся и за дипломатом.

- Спасибо, это я сама...

На ходу глянула на молчавшего парня: серьезный, смирный, без обычных улыбочек. Обратился к ней как-то запросто, как к старой знакомой... Идет, на Аню не глядит. Она еле поспевает, (он шагает так размашисто!) Хорошо, что вокзал скоро... У парня строгий профиль, только светлый вихор по-мальчишески разлохмачен ветром. День весенний, ветреный, прямо в лоб дует откуда-то с речки.

"Чудной какой-то", подумалось Ане про спутника, но сразу возникло доверие к нему. "Не чудной, а свой, свойский", - уточнилось в душе, и неожиданно выпалила:

- А не учились ли мы случайно в одной школе?