Секретное досье - Лен Дейтон

— Размер, — объявил майор. — Какого размера наша бомба здесь? Пятьдесят мегатонн[20]. Если говорить о площади воздействия разрушающей мощи, эта бомба сметет целый город, и «Худышка» покажется перед ней пустышкой. Мы ожидаем разрушений по типу два — то есть все горючее сгорает, а металлу и камню наносится серьезный ущерб в радиусе тридцати пяти миль.

На другом конце стола кто-то сказал:

— В диаметре.

И человек-яйцо возразил:

— Нет, в радиусе!

Говоривший негромко присвистнул. Я предположил, что офицера, «поправившего» майора, попросили это сделать, но все равно данное заявление впечатляло. Майор энергично продолжил:

— Если говорить наглядно, это означает, что бомба, взорванная в Берналило, принесет разрушения по типу два в Санта-Фе и Лос-Лунас. — Были названы города в штате Нью-Мексико рядом с Лос-Аламос, знакомые почти всем по части девочек, еды и увольнительных. Последовали новые восклицания. — Или приведем другой пример: от Сакраменто прямо до Редвуд-сити, и это включает отель «Шератон». — Шутка была частной, и кто-то ответил на нее смехом. Теперь маленький майор вовсю наслаждался своей лекцией, заставив всех проснуться и все такое. — Ради наших гостей приведу еще один наглядный пример. Представьте себе разрушение по типу два от Саутенда до Рединга. — Он произнес «Ридинг». Посмотрел на меня и сказал: — Если вам все равно, то я буду оперировать расстоянием от Санта-Фе до Лос-Лунас.

Маленький майор на миллионную долю микросекунды улыбнулся мне и сказал:

— Да… сэр, нам пришлось выбрать для этой малышки атолл приличного размера. Не каждый день мы совершаем увеселительные поездки отсюда к месту старта. Понятно?

Я ответил, что мне понятно.

Затем Бэттерсби встал, а маленький майор собрал свои записи, закурил дешевую сигару и сел. В комнату тем временем вошел лейтенант военной полиции с маленьким пульверизатором и, побрызгав водой на доску, тщательно ее вытер. Другие офицеры рассказывали о методах обнаружения, с помощью которых оценивают размер и место взрывов, и о том, как они собираются блокировать русские средства обнаружения, например радары, определяющие изменения электрического заряда в ионосфере, и записывающие барометры, которые регистрируют воздушные и звуковые волны и выдают микробарографы, и радиосигналы, которые принимаются из высвобожденной энергетики радиоизлучения во время взрыва. Стандартная и наиболее надежная система обнаружения, анализирующая остаток радиоактивных осадков, чтобы определить вещества, из которых была создана бомба, в данном случае в расчет не бралась, поскольку эта бомба должна была быть «чистой».

Бэттерсби рассказал нам о структуре мер безопасности, ступенчатых приказах, возможных датах испытания и показал несколько красивых диаграмм. Затем собравшиеся разбились на маленькие группы. Мне достался Скакун Хендерсон, лейтенант Долобовски и Джин, а Долби объединился для секретного совещания с помощником Бэттерсби. Скакун сказал, что мы с таким же успехом можем пойти к нему, где вентиляторы работают нормально и есть бутылка скотча. Несколько усердных участников на другом конце стола уничтожали заметки, сделанные ими, поджигая их спичками господ «Падежная крыша».

Скакун жил в комфортабельной маленькой комнатке в ближайшей к морю секции лагеря. В металлическом шкафу висела его форма, а старый кондиционер стоял на подоконнике и молотил, охлаждая воздух. На армейском столе лежали несколько книг: немецкая грамматика, «Испытание муками» Кэрила Чессмена, два вестерна в бумажных обложках, руководство по установке печей и «Столетие непристойного рассказа». На подоконнике выстроились бутылка скотча, джин, несколько разных смесей, стакан с дюжиной заточенных карандашей и электробритва.

Из окна в одну сторону пляж был виден приблизительно на милю, в другую — почти на полмили. В обоих направлениях пляж и здесь был инкрустирован мусором, а шаткий мол уходил, болезненно прихрамывая, в воду. Солнце висело темно-красным огненным шаром, совсем как тот, который мы пытались создать на острове с башней в нескольких милях к северу.

Скакун налил нам по щедрой порции «Блэк лейбл» и даже не забыл, что я пью без льда.

— Таким, значит, образом, — начал он. — Вы и эта юная леди решили немножко позагорать за государственный счет?

Он подождал, что я заговорю.

Я заговорил:

— Просто у меня на руках столько нераскрытых преступлений, что я стал специалистом по нераскрытым преступлениям — все, у кого на руках нераскрытые преступления, посылают за мной.

— И ты раскрываешь их?

— Нет, только завожу досье.

Скакун налил мне еще, посмотрел на темноглазого маленького лейтенанта и сказал:

— Надеюсь, ты захватил с собой в это путешествие большое досье экономичного размера. — Он сел на кровать и открыл свой кейс. Я обратил внимание на стальную подкладку чемоданчика. — Никто не даст тебе полной картины, потому что мы еще не свели все воедино. Но у нас сейчас очень трудное положение, данные, которые мы получаем из ВК сто девяносто два, мы в буквальном смысле заносим в наши досье. Буквально. Едва в наших лабораториях делается открытие, оно сразу передается на другую сторону мира.

ЦРУ предпосылает номерам своих комнат буквенное обозначение крыла, в котором они находятся. Комната 192 в Восточном крыле — это на самом деле большая череда помещений, и ее задача заключается в том, чтобы передавать информацию из недр зарубежных правительств. Дело она имеет только с агентами, которые черпают сведения из священных источников, доступных иностранным властям самого высокого уровня. Это, несомненно, был бы лучший из возможных способов проверить утечку собственной информации США.

— Из лабораторий? Значит, это строго научные данные?

Скакун пощипал ноздри.

— В настоящее время, похоже, да.

Джин удобно разместилась в плетеном кресле неармейского образца. У нее был тот тихий, собранный, довольно глупый вид, который я замечал и раньше. Это означало, что она запоминает разговор. Теперь Джин медленно вернулась к жизни.

— Вы сказали «в настоящее время». Я так понимаю, что объем этих сведений увеличивается. Как быстро?

— Он увеличивается, и довольно быстро, чтобы очень обеспокоить целый отдел — позволите на этом остановиться? — Вопрос был риторическим.

Джин спросила:

— Когда вы впервые заподозрили множественную утечку? Ведь она множественная?

— Множественная? Я скажу, что она… она многомножественная. И охватывает круг вопросов настолько обширный, что доступ к ним может иметь не один колледж, а уж тем более не одна лаборатория.

Темноглазый Долобовски вышел, чтобы принести из холодильника льда. Скакун достал большую картонную коробку с сигаретами и уговорил Джин попробовать «Лаки страйк». Закурил, дал закурить Джин, а темноглазый оделил нас льдом и скотчем.

— Первые утечки, — задумался Скакун. — Да.

Долобовски снова сел на стул, и мне вдруг стало ясно, что он имеет над Скакуном какую-то власть. Именно поэтому тот молчал, пока темноглазого не было в комнате. Он присутствовал здесь, чтобы убедиться: мы с Джин уйдем только с дозволенным объемом информации. Я никого в этом не винил, в конце концов, мы же не сказали американцам, что у нас те же самые проблемы. По правде говоря, Бог знает, что наплел Долби, чтобы сюда попасть. Скакун смотрел в пространство, словно защищаясь, и тихонько дул на огонек своей сигареты.

— Все трудности из-за этих международных конференций, — решил ответить темноглазый. Его низкий голос прозвучал издалека. — Ученые говорят на одном жаргоне, да и все равно открытия, как правило, идут параллельно. Мы думаем, что широкая утечка происходит уже в течение восьми месяцев. Прежде были отдельные случаи местами, но теперь это охватывает всю научную программу… даже невоенную.

Я понял, что невоенная составляющая ранит, это был удар ниже пояса.

Я сказал, что не возражал бы против маленькой утечки, но что теперь мне пора, нет, правда… может быть, в другой раз. Мы отразили несколько вопросов об утечках в Соединенном Королевстве, чтобы убедить их в своей неосведомленности в происходящем. Это оказалось нетрудно. Скакун проводил нас до выкрашенного в белый цвет заборчика, посредством которого продуманная армия помогала ему чувствовать, будто он и не покидал Нью-Джерси. Назавтра он возвращался в Штаты. Я попросил передать привет Барни, он сказал, что передаст, и спросил, много ли у меня сигарет. Мы пожали друг другу руки, и я вспомнил прежнего Скакуна Хендерсона: волосы, по которым плакал парикмахер, и запас историй, за которые каждый бармен в городе повторит выпивку. Я помню, как он носил с собой старый фотоаппарат и останавливал каждую красивую девушку на своем пути, говоря, что он из журнала «Лайф». При этом выражал надежду, что они не сочтут его грубияном: ведь он заговаривает с ними, хотя не представлен.