Последний свидетель - Саймон Толкиен

Закончив эту достаточно длинную речь, Майлз громко высморкался в ярко-желтый платочек. И выглядел при этом очень довольным собой.

— Ну а мой телефонный звонок Боллам? С целью договориться о визите Томаса? — спросила Грета. — Разве он не представляет проблемы?

— Нет. И вы сможете все объяснить, когда придет время. Это леди Энн просила вас позвонить. И вам совсем не обязательно было сообщать об этом миссис Болл. Вот так, моя дорогая. Пока все идет по плану. Посмотрим, как выступит миссис Мартин. Как, кстати, вы ее назвали?

— Ворчливая морщинистая ведьма, — Грета отчетливо произнесла каждое слово.

— Что ж, посмотрим, удастся ли мне укротить эту ведьму, — с улыбкой заметил Майлз.

Джейн Мартин явилась в суд вся в черном. Простенькое черное платье, пара кожаных туфель на плоском каблуке. Единственным намеком на женственность в этом туалете служил гребень из черного дерева, воткнутый в пучок седых волос, низко спадающий на шею.

Майлз Ламберт решил, что ей, должно быть, за семьдесят. Следовало отметить, что она прекрасно сохранилась для столь почтенного возраста. Долгие годы мирилась она со своей некрасивостью, с этим длинным угловатым лицом, и вот теперь, видимо, окончательно свыклась и не скрывала морщин, что мелкой сеткой из тоненьких линий покрывали всю кожу. «И ничуть она не похожа на ведьму, — подумал он. — А вот ворчлива ли эта почтенная дама, что ж, скоро увидим».

Показания она давала сидя, сложив крохотные костлявые ручки поверх черной кожаной сумки с металлической застежкой. Но эта поза ничуть не преуменьшала достоинства, с которым она держалась в зале суда. Время шло, и Майлз Ламберт все больше дивился самообладанию старой экономки, а также полной независимости ее поведения и суждений от участников судебного процесса. Маленький, жестко очерченный подбородок решительно выдвинут вперед, точно подчеркивает, что эта дама не привыкла произносить слов всуе. И что каждое из них есть правда и ничего, кроме правды.

Втайне Майлз Ламберт даже восхищался миссис Мартин. Он представлял ее совсем другой. Было в этой пожилой даме нечто такое, что даже заставило его гадать, какой тон лучше выбрать при перекрестном допросе, благожелательный или, напротив, агрессивный. Но благожелательность присяжные могут приять за слабость, а агрессивность — вызвать у них антипатию. Впрочем, у него, Майлза, достаточно времени, чтобы изучить экономку Робинсонов прежде, чем начать задавать ей вопросы. Потому что сейчас свидетельницей занимался Джон Спарлинг.

— Как долго вы знали подсудимую? — спросил он сразу после того, как миссис Мартин назвала свое имя и произнесла слова клятвы.

— Около трех лет. Может, чуть дольше.

— Как вы можете охарактеризовать взаимоотношения, сложившиеся между вашей покойной нанимательницей, леди Энн Робинсон, и подсудимой за этот период?

— Вначале нормальные, потом ухудшились. А к концу я бы сказала, эти две дамы почти ненавидели друг друга.

— Что стало поводом для такого мнения?

— Что они ненавидели друг друга?

— Да.

— То, что произошло, когда умерла маленькая собачка. То, что они тогда наговорили друг другу.

— Понимаю, миссис Мартин. Но здесь требуется некоторое уточнение. О какой собаке идет речь?

— О собаке Томаса. Миледи подарила ему собачку на пятнадцатилетие, вскорости после их возвращения из Лондона. Старый Лабрадор, Бартон, умер в начале апреля, и Томас очень переживал. Мэтти должна была его развеселить.

— Мэтти. Так звали новую собаку?

— Да, сэр. Славненькая такая была собачонка. Шотландский терьер с мокрым черным носом. Любопытная такая, прямо ужас до чего. Везде совалась, носилась как помешанная. Очень шустрая была собачка.

— Спасибо, миссис Мартин. Нам не обязательно такое уж детальное описание этой собаки. — Спарлинг стремился поскорей перейти к сути дела.

— Нет, сэр, это вам спасибо, но лично мне кажется, что обязательно, — резко возразила миссис Мартин, и все в зале, за исключением самого Спарлинга и присяжной, похожей на Маргарет Тэтчер, рассмеялись.

— Именно из-за беготни Мэтти и возникла проблема, — добавила она.

— Ясно… — с кривой улыбкой произнес Спарлинг. — Что ж, в таком случае, прошу, объясните. — Он быстро подавил раздражение и позволил себе пойти на поводу у миссис Мартин. По опыту он знал: со свидетелем, тем более таким важным, шпаги лучше не скрещивать.

— Первые пару недель Мэтти решили держать в доме. Ну, чтоб освоилась, привыкла. А гулять выводили только на поводке. И всем постоянно внушалось: перед тем как выйти на улицу, надобно убедиться, что собака заперта в доме. Ну, вот. А сэр Питер и леди Грета, то есть подсудимая, они не были во Флайте больше месяца. Обычно приезжали вместе, и миледи очень расстроилась, когда сэр Питер не смог приехать на день рождения Томаса тридцатого апреля. Она звонила ему, ну и он обещал, что непременно приедет на следующий уик-энд.

— Как долго к тому времени Мэтти находилась в доме? — спросил Спарлинг.

— Чуть больше недели. Ну и вот, они оба приехали в пятницу вечером, довольно поздно. Все уже ложились спать, и маленькая собачка спала в постели у Томаса. Наутро сэр Питер поднялся рано и пошел к своей машине.

— А вы откуда знаете? — спросил судья.

— Знаю, потому что видела, как он возвращается. Я как раз протирала окно в гостиной и услышала, как он отпер ворота, а потом въехал. Мэтти тоже, должно быть, услышала. Бросилась к входной двери, начала прыгать, лаять, царапаться в нее и все такое. Ну а потом у входной двери оказалась Грета и выпустила собачонку. Не успела я и глазом моргнуть. Не успела даже сказать ей, что этого делать не надо. Ну а сэр Питер, он тоже никак не мог поймать собачку, так быстро она бегала, прямо как гончая. Слетела по ступенькам вниз — и к воротам. Ну и тут, как назло, такое несчастье, как раз проезжала машина. Мчалась по дороге с большой скоростью. И бедняжка не смогла увернуться.

Миссис Мартин умолкла, открыла сумочку, достала из нее белый кружевной платочек и отерла глаза, хотя слез в них не было. Присяжные были потрясены.

— Мистер Спарлинг, — сурово произнес судья, — лично я в некотором недоумении. Уверен, что и мистер Ламберт тоже. Вроде бы нашу подсудимую никто не обвиняет в убийстве шотландского терьера, или я заблуждаюсь?

— Нет, ваша честь.

— И нет ни одного факта или свидетельства, позволяющего предположить, что она нарочно создала угрозу для жизни собаки, открыв входную дверь. К нашему делу это не относится, не так ли, мистер Спарлинг?

— Нет, ваша честь. Никак не относится.

— Прекрасно. Я понимаю, даже отчасти разделяю ваше желание позволить миссис Мартин излагать события по-своему, однако прошу проследить за тем, чтобы делалось это соответствующим образом.

— Да, ваша честь. Скажите, миссис Мартин, а откуда подошла подсудимая?

— Она была в столовой, завтракала там. По другую сторону холла от меня.

— Спасибо. Что же произошло потом?

— Сэр Питер принес собаку в дом. Она была мертва, бедняжка. Ну и он положил ее на скамью в прихожей.

— Что за скамья, миссис Мартин?

— Такая старая черная скамья с крышкой, которая открывается. А спереди резьба. Сколько помню, всегда была в доме.

— Понимаю. Прошу вас, продолжайте.

— Ну и тут в прихожую спустился Том. Он был просто в жутком состоянии. Ведь собачка пробыла в доме чуть больше недели и вот теперь лежала перед ним мертвая, и это было ужасно. Помню еще, он погладил ее, а потом вдруг увидел на пальцах кровь. Уж лучше б сэр Питер не приносил ее в дом, но, с другой стороны, не мне судить, как он должен был поступить.

Снова небольшая пауза.

— Ну а потом, когда Том узнал, как все это случилось, что Грета выпустила собаку, он пришел просто в ярость.

— А кто ему сказал? — спросил Спарлинг.

— Я, наверное. Он спросил, ну, я и сказала.

— Ясно. Так вы говорите, Томас пришел в ярость, миссис Мартин?

— Он бросился на Грету. Уж не знаю, ударил он ее или нет, все произошло так быстро. Но я видела, что она его оттолкнула.

— Оттолкнула? Как именно?

— Ударила в грудь. Обеими руками. И он отлетел к скамье, упал на нее и сшиб собачку на пол. Просто кошмар какой-то! Крики, слезы и все такое.

— Кто же кричал?

— Ну, сперва Том, а потом уж все остальные. Миледи стояла наверху, на площадке. Я стояла в дверях гостиной и видела ее оттуда. И когда Грета оттолкнула Тома на скамью, она, то есть миледи, страшно рассердилась. Никогда прежде не видела ее в такой ярости, а ведь я пришла к ним в дом, когда она была еще совсем маленькой девочкой.

— И что же она сделала?

— Так и рванулась вниз по ступенькам, точно в доме пожар, крича, чтоб не смели трогать ее мальчика, а потом высказала Грете все, что о ней думает. И если хотите знать мое мнение, каждое ее слово было правдой.