Кинжал с красной лилией - Жюльетта Бенцони

— Вы приводите меня в отчаяние, дитя мое, — сказал он с удивительной нежностью. — Может ли что-то развеять мрачные тучи на вашем челе?

Лоренца быстро взглянула на него исподлобья.

— Зачем задавать вопрос, ответ на который вы прекрасно знаете? Избавьте меня от бесчеловечного союза, и тучи рассеются.

— Если бы я только знал, как за это взяться! Но и я вместе с вами оказался в ловушке.

— С той только разницей, что не вам платить по счетам. А я-то думала, что дипломат может разрешить все проблемы на свете!

— Как бы это было прекрасно! Но мы простые смертные, мадонна, и возможности наши ограничены.

— Не могли бы вы, по крайней мере, выиграть хоть немного времени? С тем, чтобы сообщить о происходящем герцогу Фердинандо? Брак, на который я дала согласие, сильно отличается от того, который меня ждет. Вы это знаете, и он тоже должен знать об этом! Пошлите ему курьера, черт возьми! — добавила в сердцах Лоренца.

— Если бы был хоть один шанс на успех, поверьте, курьер был бы уже в пути... Но наступает зима, а вы знаете, как долг путь от Парижа до Флоренции.

— Вы хотите сказать, что меня обвенчают раньше, чем герцог получит письмо.

— Именно так, мадонна.

— Тогда помогите мне бежать! Или еще лучше! Пусть я буду вашим курьером!

— Вы не представляете себе, о чем просите. Курьер — это ремесло и очень тяжкое. Вы не доберетесь живой до Флоренции.

— Готова заключить пари, что доберусь! В любом случае, даже если со мной случится несчастье, оно не будет страшнее того, что мне грозит! Умоляю вас, позвольте мне уехать... Или сбежать, если вам так больше нравится. Побег обладает тем неоценимым преимуществом, что снимает с вас всякую ответственность.

— Если бы дело было только в моей ответственности, я не колебался бы ни секунды. Послов не отдают в руки палачей. Все, чем они рискуют, это западня на углу темной улицы, удар кинжалом, нанесенный невидимой рукой, но я этого не боюсь. Я боюсь за вас — мысль о том, что вы окажетесь на улицах незнакомого города, опасного даже для самих горожан, в стране, о которой вы ничего не знаете, плохо понимая язык простонародья, внушает мне ужас. Поверьте, далеко вы не уедете, и ваша гибель при неизвестных обстоятельствах и, вполне возможно, мучительная — неизбежна. Ваша просьба повергает меня в дрожь. Прошу вас, не настаивайте.

— А меня повергает в ужас и дрожь мысль о том, что я окажусь в постели отвратительного старика! И вы это прекрасно знаете! И что вы можете мне предложить? Вы, называющий себя моим другом?

С этими словами она убрала свою руку, которую держал сьер Филиппо. Этот жест его огорчил, и он, погрузившись в размышления, проговорил со вздохом:

— К сожалению, я ничего не могу вам обещать. Но я сделаю еще одну попытку и поговорю с Его Величеством королем. Без большой надежды на успех, скажу прямо, потому что вы ему понравились, и он ни за что не захочет, чтобы вы уехали. Но он человек благородный, великодушный и, возможно, сжалится, поняв ваше горе.

Темные глаза Лоренцы загорелись гневом.

— Жалость! Горе! Речь идет о торговой сделке, и только! О больших деньгах! И мне кажется, что я, оставляя мое немалое приданое в обмен на свободу, тоже проявляю благородство и великодушие.

Если старику нужно больше, пусть женится на Гонории!

— Прошу вас, не будем больше толковать о донне Гонории. Этот вариант мы уже обсудили. Что за ребячество, право!

— Простите мне ребячество, я не так уж давно рассталась с детством!

Лоренца прижала ладони к щекам, стараясь изо всех сил не расплакаться перед сьером Филиппо Джованетти, но, чувствуя, что не справится, отодвинула рывком стул и убежала в спальню. Посол не пытался ее удержать и не последовал за ней, понимая, что его попытки успокоить девушку ни к чему не приведут. Но состояние Лоренцы — бьющейся в клетке пойманной птички — его обеспокоило, и он послал слугу за доктором.

Валериано Кампо страшно устал и, поужинав супом с половиной курицы, приготовился ложиться спать. Однако пришлось снова срочно застегивать камзол.

— Какая опять во мне нужда, сьер Филиппо? По мне, так в доме все спокойно, и донна Гонория...

— Речь не о ней, а донне Лоренце. У нее так расстроены нервы, что можно опасаться худшего.

— Ее нервы расстроены не без причины. Она трагическим образом лишилась накануне свадьбы жениха, в которого была влюблена. Потом ее уговорили вступить в новый брак с молодым человеком, чьи достоинства могли бы помочь ей забыть случившееся, она проделала долгое путешествие, и в качестве мужа ей предлагают старика, который годится ей в дедушки! У кого хочешь расстроятся нервы.

— Я все это прекрасно знаю, — горько отозвался Джованетти. — И завтра же отправлюсь во дворец, чтобы еще раз поговорить с королем.

— Пустая трата времени. Старый де Сарранс друг детства короля, он всегда при нем, и Его Величество ни за что на свете не лишит его лакомого кусочка, тем более что он уже впился в него своими оставшимися зубами.

— Ты нашел верное слово! Я и сам это вижу и позвал тебя, чтобы попросить присматривать за бедняжкой.

— Но вряд ли я могу быть ей чем-то полезен. Попроси присматривать за ней Бибиену. Она как-никак спит с ней в одной комнате, а я нет, к моему большому сожалению.

Посол внимательно посмотрел на доктора — живые глаза на узком лице с бородкой поблескивали, губы насмешливо улыбались. Они знали друг друга много лет и крепко сдружились, несмотря на то, что доктор был лет на двадцать старше дипломата.

— Неужели и ты влюбился?

— У донны Лоренцы столько достоинств, что она заставит о себе мечтать и слепого, а у меня, как ты знаешь, по-прежнему острое зрение. Впрочем, шутки в сторону. Чего ты от меня хочешь?

— Во-первых, чтобы, прибегнув к помощи кормилицы, ты сумел успокоить донну Лоренцу, но так, чтобы она об этом не знала. Судя по тому, как виртуозно ты справляешься с донной Гонорией, думаю, для тебя не составит труда найти нужное средство. Во-вторых, если свадьбы не избежать, а лично я в этом не сомневаюсь, — хорошо бы... как бы правильнее выразиться? Хорошо бы найти возможность умерить пыл супруга.

— Ты хочешь, чтобы я его отравил? Другого средства я, честно говоря, не вижу.

— За свадебным столом, например... Но, конечно, без крайностей. Иначе во всем обвинят ее, и лекарство окажется страшнее болезни... А ты не знаешь такого снадобья, которое...

— Способствует мужской немощи? — закончил Валериано без обиняков. — Или, как говорят местные жители, «пережимает яички»? Конечно, такие снадобья есть. Во время свадебного застолья он, конечно же, будет много пить, и, помимо снадобья, спиртное внесет в это дело свою лепту. Но почему ты думаешь, что таким образом ты окажешь услугу юной супруге? Мы же не можем каждый день давать ему лекарство? Он примется за свое не в эту ночь, так в следующую. Позволю себе сказать, что таким образом мы просто-напросто заставим его взять разгон, чтобы лучше прыгнуть. К тому же мы рискуем, что он обвинит ее в колдовстве со всеми вытекающими из подобного обвинения последствиями. Мужчина, уязвленный в своем мужском достоинстве, становится опасен. Ты ведь знаешь об этом?