Город - Клиффорд Саймак

«А вдруг какое-нибудь неуловимое уродство, — сказал Фаулер, — крохотное отклонение в организме, что-то, не свойственное настоящим скакунам…»

«Чтобы выявить такое отклонение, — сказали биологи, — потребуются годы».

Но теперь пропавших было уже не четверо, а пятеро, и Гарольд Аллен скрылся в туманах Юпитера напрасно и бессмысленно. Он исчез, а к их знаниям это не прибавило ничего.

Фаулер протянул руку и пододвинул к себе анкеты сотрудников станции — тонкую пачку бумаг, аккуратно скрепленную зажимом. Он многое дал бы, только бы избежать того, что предстояло, но избежать этого было нельзя. Узнать причину странных исчезновений необходимо, а узнать ее можно, только послав кого-нибудь еще.

Несколько минут Фаулер сидел неподвижно, прислушиваясь к реву ветра над куполом, к незатихающему вою урагана, яростно бушующему по всей планете из века в век.

Он спрашивал себя, не кроется ли там какая-то опасность. Опасность, о которой они даже не подозревают. Затаившееся чудовище, которое пожирает скакунов, не разбирая, какие из них — настоящие, а какие — конвертированные. Впрочем, для пожирателя между ними и нет никакой разницы!

Или ошибка заключалась в самом выборе скакунов для перевоплощения? Решающим фактором, как ему было известно, послужил их разум, существование которого не вызывало сомнений. Ведь человек, конвертированный в неразумное животное, не мог долго сохранять свою способность мыслить.

А вдруг биологи, придавая решающее значение этому фактору, сочли, что он искупает какую-то другую особенность скакунов, которая оказалась неблагоприятной или даже роковой? Вряд ли. Как ни высокомерны биологи, свое дело они знают.

А может быть, ошибочна и заранее обречена на провал сама идея? Конвертирование на других планетах оказалось удачным, но из этого вовсе не следовало, что так будет и на Юпитере. Вдруг человеческое сознание не в состоянии использовать сенсорный аппарат обитателя Юпитера? Вдруг скакуны настолько отличны от людей, что человеческие знания и юпитерианская концепция жизни просто несовместимы?

Или все дело в самом человеке, в какой-то древней наследственной черте? В каком-то сдвиге сознания, который в совокупности с тем, что они находят снаружи, препятствует их возвращению? Впрочем, это вовсе не обязательно должно быть сдвигом в обычном смысле слова. Просто некое свойство человеческого сознания, считающееся на Земле вполне нормальным, вступает в такой яростный конфликт с юпитерианской средой, что это приводит к мгновенному безумию.

Из коридора донеслось постукивание когтей, и Фаулер слабо улыбнулся. Это Байбак возвращался из кухни, куда он ходил навестить повара, своего давнего приятеля.

Байбак вошел в кабинет с костью в зубах. Он помахал Фаулеру хвостом, улегся рядом со столом и зажал кость в лапах. Его слезящиеся старые глаза были устремлены на хозяина, и Фаулер, нагнувшись, потрепал рваное ухо пса.

— Ты еще сохранил ко мне симпатию, Байбак? — спросил он, и пес застучал хвостом по полу. — Только ты один и питаешь тут ко мне добрые чувства, — продолжал Фаулер. — А все остальные злы на меня и, наверное, называют меня убийцей.

Он выпрямился и взял анкеты.

Беннет? Беннета на Земле ждет невеста.

Эндрюс? Эндрюс намерен вернуться в Марсианский технологический институт, как только заработает денег на год вперед.

Олсон? Олсону скоро на пенсию, и он всем рассказывает, какие будет выращивать розы, когда удалится на покой.

Фаулер медленно положил анкеты на стол.

Он приговаривает людей к смерти. Так сказала мисс Стэнли, и ее бледные губы на пергаментном лице едва шевелились. Посылает людей умирать, а сам отсиживается в безопасности на станции.

Наверное, они все говорят так, особенно теперь, когда и Аллен не вернулся. Прямо ему они, конечно, этого не скажут. Даже тот — или те, — кого он вызовет сюда, чтобы послать наружу, не скажет ему ничего подобного.

Они только спросят: «Когда мне выходить?» — потому что у них на станции принята именно эта фраза.

Но он прочтет невысказанное в их глазах.

Фаулер снова взял анкеты. Беннет, Эндрюс, Олсон. Есть еще и другие, но что толку продолжать!

Кент Фаулер знал, что не сможет этого сделать, не сможет посмотреть им в глаза, не сможет послать еще кого-то на смерть.

Он наклонился и нажал клавишу селектора.

— Я слушаю, мистер Фаулер.

— Позовите, пожалуйста, мисс Стэнли.

Он ждал, чтобы мисс Стэнли подошла к аппарату, и слушал, как Байбак вяло грызет кость. Зубы Байбака стали совсем уже никудышными.

— Мисс Стэнли слушает, — раздался ее голос.

— Будьте добры, мисс Стэнли, приготовьтесь к посылке еще двоих.

— А вы не боитесь, что слишком быстро истощите весь свой запас? — осведомилась мисс Стэнли. — Если посылать их поодиночке, вы израсходуете их вдвое медленнее и получите вдвое больше удовольствия.

— Одним будет собака.

— Собака?!

— Да. Байбак.

Фаулер уловил в ее голосе нотки ярости.

— Ваша собственная собака. Она же была с вами всю свою жизнь.

— В том-то и дело, — сказал Фаулер. — Байбак очень огорчится, если я не возьму его с собой.

Это был совсем не тот Юпитер, который он привык наблюдать на телевизионном экране. Он ждал, что увидит планету по-новому, но только не такой! Он ждал, что будет брошен в ад аммиачного дождя, вонючих газов и оглушительного рева урагана. Он ждал клубящихся туч, непроницаемого тумана, зловещих вспышек чудовищных молний.

Но он не ждал, что хлещущий ливень превратится в легкую лиловатую дымку, тихо плывущую над розово-лиловым дерном. И он не мог бы даже вообразить, что змеящиеся молнии окажутся нежным сиянием, озаряющим многоцветные небеса.

Ожидая Байбака, Фаулер напряг мышцы своего нового тела и поразился его мощи и легкости. «Отличное тело!» — подумал он и пристыжено вспомнил, с какой жалостью наблюдал за скакунами на экране телевизора.

Ведь почти невозможно было вообразить себе живой организм, построенный не из воды и кислорода, а из аммиака и водорода, и еще труднее было поверить, что подобное существо способно не хуже человека наслаждаться физической радостью бытия. Жизнь в бешеной мутной тьме за стенами станции представлялась немыслимой — ведь они не знали, что для глаз обитателей Юпитера этой мутной тьмы вообще не существует.

Ветер ласково поглаживал его, и он растерянно вспомнил, что по земным нормам этот ветер был неистовым ураганом, мчащим смертоносные газы со скоростью двести миль в час.

Его тело впитывало приятные ароматы. Но можно ли было назвать их ароматами? Ведь он воспринимал их не с помощью обоняния, не так, как раньше. Казалось, все его существо пронизано ощущением лаванды, но только это была не лаванда. Он понимал, что для обозначения такого восприятия в его распоряжении нет слов — это, без сомнения, была первая из бесчисленных терминологических трудностей, ожидающих его. Ведь слова и мысленные символы, которыми он обходился как землянин, не могли уже служить ему, когда он стал юпитерианином.