Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина - Андрей Мягков

— От вас мне надо самую малость: получить ответы на несколько ни к чему, поверьте, вас не обязывающих вопросов. Я вас не задержу.

Переговорный аппарат заглох и сразу превратился в такое милое, никому не нужное, беззащитное, ржавое убожество, что Мерин даже испытал к нему некоторую жалость: «Вот так, милый, — погладил он „собеседника“ по голове, — никогда не исполняй чужую волю. Живи своим умом и никто тебя не обидит.»

Через какое-то время за забором что-то несколько раз щелкнуло, лязгнуло, заскрипело, калитка отползла внутрь и в проеме явилось нечто, напоминающее портрет актрисы Самари великого Огюста Ренуара: переполненные желанием голубые глаза, яркие губы, напомаженные щечки и рыжие кудельки вокруг нехуденького лица. Одета «актриса» была в достаточно смелый для своего возраста топик и яркие в цветочек бриджи, обтягивающие выразительные нижетальные округлости.

— Ой, какой молоденький, а по голосу намного старше, я думала, дяденька со стажем, — как-то даже восторженно зазвучало «нечто», — сколько же вам лет?

Мерин утрудился поддержать комплиментарный тон и уйти от конкретики поставленного вопроса.

— Да, голоса не всегда соответствуют облику, мне многие говорили, что у меня старый голос. Но и я тоже, признаюсь, немного обескуражен: по вашим интонациям, — он кивнул в сторону домофона, — я предполагал увидеть взрослого человека.

Она захохотала заливисто, как только могут воспитанные институтки, знающие, что подобное открытое проявление чувств не поощряется светским обществом, но радость услышанного не позволяет им соблюсти законы этикета.

— Ничего себе уголовный розыск, даже в краску меня вогнал: взрослую женщину он не увидел! Надо же! А кого увидели? A-а? Ну проходите, — она не без сексуального придыхания раздвинула створки калитки, — если не увидели во мне женщину, значит, я в безопасности. А-а? Нет?

Под ручку она потащила его по мраморной дорожке, с двух сторон усаженной яркими цветами. Дорожка оказалась не короткой, вела, было впечатление, в никуда, в лучшем случае — в лес, ибо никакого сооружения, похожего на жилище, в перспективе не наблюдалось, а когда миновало часа полтора и на горизонте миражом заалело некое кирпичное нагромождение, своими габаритами способное заткнуть за пояс любые средневековые поместья иных эстрадных нуворишей, стало очевидно, что в этом богом заброшенном уголке коротают свой век люди, знакомые с нелегким экономическим положением России разве что понаслышке. За время продвижения к гостевому отсеку правого крыла четырехэтажного корпуса парадного флигеля строения «взрослая женщина» успела: представиться Лериком; вскрыть некоторые душещипательные фрагменты непростой своей биографии, связанные с номенклатурным прошлым родителей, ныне влачащих весьма скромное существование («Подумайте, Сева, столько сделать для страны и в результате остаться практически ни с чем. Если бы не мы с Аммосом — неизвестно, как бы они выжили»); успела попенять нынешним книжным издательствам, в одночасье напрочь лишившимся всякого литературного вкуса и понимания высоты предназначения истинных тружеников пера с наступлением «этого жуткого смутного времени» («Поверьте, Севочка, Моську печатали на тринадцати языках: Болгария, Венгрия, Румыния, Польша, Чехословакия, ГДР, Куба, Китай, Монголия… и еще там какие-то…» — «И разные прочие шведы», — вставил Мерин. «Нет, нет, — замотала головкой Лерик, — шведы не печатали». — «Наверное, еще Корея?» — «Совершенно точно, Северная Корея, они все у нас на полке, я вам покажу, Моська ими до сих пор гордится…» — «А Моська это…?» — «Это сокращенный Аммос, так его папа назвал однажды и пошло…»); успела пару раз, неловко оступившись, «чуть не упасть» с мраморной дорожки, предоставляя Мерину галантную возможность убедиться в упругости и бесскладочности ее моложавого тела, а когда этого ей показалось недостаточно, успела, взяв его за руку, принудить присесть рядом с собой на корточки, наклониться долу и обратить внимание на какое-то весьма невыразительное соцветие, вопрошая лукаво-невинно: «Посмотрите, какая прелесть, правда ведь прелесть, не говорите, что вы равнодушны к природе, все равно не поверю» — при этом лямочки ее вежд смежились и меринскому взору предстали два явления, которые по самому строгому гамбургскому счету нельзя было отнести к разряду недостатков их владелицы. «Ой, простите, — с некоторым запозданием отреагировала на произошедший конфуз Лерочка, и ей даже удалось покрыть свое личико румянцем, — пойдемте в этот домик, он у нас специально для гостей».

Они к этому моменту завершили путешествие по мраморной дорожке.

— Дело в том, что я не совсем гость. А если и гость, то, как говорится, непрошеный. — Мерин отчаянно старался вскопать полосу препятствий между собой и Дериком, но пока это у него не очень получалось. — Я пришел по делу, для вас, может быть, не очень приятному, но такова моя работа: искать преступников и привлекать их к уголовной ответственности. А преступление, как вам известно, налицо, преступление, совершенное в особо крупных размерах…

Лерик широко улыбнулась.

— Господи, как вам не идут эти выражения: преступники, уголовщина, размеры какие-то… Я нашу милицию, увы, не очень-то жалую, все эти гаишники, оборотни в погонах, мздоимцы…

Вы не похожи на милиционера, Севочка, вам я готова рассказать все, что знаю, абсолютно все, но, к сожалению, знаю-то я почти ничего, может быть, слышали — мы с моим мужем Маратом разошлись, я там на Тверской не бываю почти, раз в год разве что…

— Простите, Валерия Модестовна…

— Да господь с вами, Севочка, меня даже сыновья называют Лериком.

— Хорошо, Ле…рик, — Мерин запнулся, для него это было так же дико, как, к примеру, Скоробогатова назвать Юриком, — скажите, вы давно расстались с Маратом Антоновичем?

— С Маратом? — зачем-то уточнила она. — Как вам сказать… Ну давайте все-таки заглянем внутрь на огонек, не на улице же нам общаться, тем более что вас интересуют такие интимности, как вы полагаете, Севочка? Вы не сердитесь, что я вас Севочкой называю?

— Нет, нет, пожалуйста, — поспешил заверить ее Мерин, мучительно соображая, о каких таких «интимностях» идет речь.

Они поднялись по ступенькам и оказались в просторном холле с многочисленными хаотично расставленными диванами, креслами, столами, диванчиками и столиками. Все остальные атрибуты благосостояния располагались строго по своим местам: камин в углу, плоский экран домашнего кинотеатра у стены, на стене картины, на полу ковры, на потолке люстры. Мерину подумалось, что сейчас его попросят, как нередко случается при входе в музейные залы, снять обувь и надеть тапочки.

— Нравится?

— Что именно? — искреннее удивление Севе решительно удалось.

— Ну… все… — Лерик изобразила пухлой ручкой полукруг, — все это, я старалась…

— Дд-а-а, неплохо… — с выражением владельца многопалубных яхт снисходительно заключил Мерин.

Она рассмеялась, встала вплотную перед ним, слегка обняла за плечи.

— Ну-ка, посмотрите мне в глаза, врунишка! То-то же! И это еще не все: наверху две спальни, джакузи, в подвале сауна на двоих, бассейн, хотите посмотреть? Пойдем. — Она, демонстрируя недюжинную силу, потащила его в угол холла к подъемной площадке лифта.

— Валерия Модестовна…

— Опять!!! Мы поссоримся! Ну-ка: Ле-рик.

— Валерия! Модестовна! — решительно настоял на своем Мерин. — Вы меня принимаете за кого-то другого. Повторяю: я следователь, расследую тяжкое преступление, которое связано не только с кражей, но и с убийствами, понимаете? У-бий-ства-ми! Я пришел к вам за помощью — пожалуйста, ответьте мне на несколько вопросов, может быть, это поможет следствию, я вам буду очень благодарен и тут же уйду — у меня масса дел…

Она неожиданно толкнула его в стоящее рядом кресло, повалилась к нему на колени, зашептала в ухо.

— Милый мой мальчик, ну какие убийства в вашем возрасте? Какой вы следователь? Какие могут быть вопросы-ответы? Я ничего не знаю, я знаю только одно: вы красивый молодой мужчина, сильный, очень сильный, я хочу, чтобы вы доказали мне свою силу, сейчас докажи, слышишь, сейчас, я чувствую — мы совместимы, чувствую, видишь, как я чувствую? А ты чувствуешь? Да? Да? Ну-ка покажи, как ты чувствуешь? Покажи — как ты хочешь? Ну…

Она поползла пальчиками вниз по его животу.

— Уы сеоня ыли на аче у Теленеуых? — Вопрос прозвучал громко, хотя слова получились не четкими — рот его был залеплен ее губами.

Лерик на мгновение замерла, потом резко выпрямилась, посмотрела на него в упор. Мерин повторил вопрос:

— Вы сегодня были на даче у Твеленевых?

— Идиот! — негромко выдохнула она, с силой оттолкнулась от его груди и на ходу поправляя на себе одежду вышла из комнаты.

Какое-то время Мерин находился в некотором оцепенении, продолжая неподвижно сидеть в удобном мягком кресле и никак не мог понять, что делать дальше. Больше всего его беспокоил вопрос: как же он будет докладывать Скоробогатову о посещении этой особы? Рассказать все подробности? Даже сама эта мысль бросала в жар. Утаить? Соврать? А проклятая красная краска? Полковник не дурак — все сразу поймет, выйдет еще хуже. Какой черт угораздил его сегодня припереться к этой явно нездоровой женщине!? Надо было послать Яшина, Трусса, а еще лучше — Ваньку Каждого, вот и посмотрели бы на новобранца в деле, а то на проходной стоять каждый дурак умеет. Вот и опять выходит, что Каждый — дурак. Эта мысль его позабавила, привела, наконец, в чувства и подвигла к действию: он не без сожаления освободился от прохладного охвата кожаного кресла, как мог разгладил на себе серьезно пострадавшую во время сексуальных баталий одежду и вышел на улицу. Валерия Модестовна сидела в беседке неподалеку от гостевого корпуса в позе оскорбленной нимфы. Мерин рискнул предпринять очередную попытку, мало, впрочем, рассчитывая на успех.