Русская гейша. Тайны обучения - Таня Кадзи

– Что же ты на земле-то? – засуетился какой-то высокий парень в длинном черном пальто, помогая мне встать и усаживая на скамейку.

Сквозь снег и слезы я плохо различала его лицо. Он отряхнул мою куртку, потом снял шарф со своей шеи и завязал мне, как маленькой, поднятый воротник. И тут я узнала эту застенчивую улыбку и светло-карие глаза.

– Степа? – недоверчиво спросила я.

– Ага! – улыбнулся он, словно солнышко.

– Ты как тут? – всхлипнула я.

– Ну-ну, Танечка, – произнес он увещевающим тоном, – хватит плакать. Не думаю, что Петру понравилось бы это.

Он помог мне подняться и медленно повел к выходу с кладбища. Я, перестав всхлипывать, невольно жалась к его большому телу и постепенно успокаивалась, чувствуя странную защищенность в этом белом холодном мире, заполненном лишь хаотично летящими снежными лепестками…

Степан отвез меня на машине домой и помог подняться в квартиру. Я плохо воспринимала происходящее, так как все еще была сильно пьяна. Когда я проснулась, было уже поздно, но Степан все еще не ушел. Он сидел в кресле и читал какую-то книгу. Мягкий желтоватый свет от торшера падал на него сверху. Я сквозь прищуренные ресницы смотрела, как золотятся его русые волосы, как тени от пушистых опущенных ресниц падают на щеки, как золотисто-карие глаза быстро пробегают по строчкам. Вот он улыбнулся и перевернул страницу. Я невольно вздохнула, и он тут же поднял на меня внимательные глаза.

– Ты проснулась! – обрадовался он. – И отлично!

– Что ты тут делаешь? – равнодушно спросила я, потягиваясь и с трудом сдерживая зевоту.

– Жду, когда ты придешь в себя, – серьезно ответил Степан и отложил книгу в сторону.

– Уже, – лаконично сказала я и встала. – Извини.

Я быстро прошла в ванную. Когда привела себя в порядок, Степы в комнате не было, а из кухни доносился запах только что сваренного кофе.

Ужинали мы в полном молчании. Потом вернулись в гостиную.

– Курить у тебя можно? – поинтересовался Степан.

– Конечно, – ответила я, с любопытством наблюдая, как он достает трубку и раскуривает ее.

Когда он откинулся на спинку кресла и с наслаждением затянулся, вид у него стал довольным и умиротворенным. По комнате поплыл необыкновенно приятный сладкий аромат.

– Что это за табак? – поинтересовалась я, с удовольствием вдыхая запах.

– Сорт называется «Ваниль». Это мой любимый, и я всегда курю только его, – пояснил он и улыбнулся.

Но тут же стал серьезным и довольно сурово продолжил:

– Но почему ты позволяешь себе так распускаться?! Я вчера приехал из Питера, был по делам, позвонил Елизавете Викторовне и с изумлением узнал о тебе.

– А ты ее знаешь? – удивилась я.

– Да мы с Петром один спортклуб много лет посещали! Он ведь карате занимался, как и я.

– Понятно, – тихо сказала я. И с трудом удержалась, чтобы не спросить: «И одну секту посещали?»

– Странно, что он утонул, – еле слышно заметил Степа. – Он ведь был отличным спортсменом. И плавал тоже отлично.

Он глянул на меня и покраснел.

– Ой, милая, извини! Давай больше не будем об этом! – извиняющимся тоном сказал он.

– Почему? Если хочешь, то говори, – разрешила я.

– Не хочу бередить твои раны. Но с алкоголем тебе лучше завязывать, Таня. Я тут на кухне столько бутылок пустых нашел! Вынес их все, пока ты спала.

– Спасибо, – равнодушно поблагодарила я, кутаясь в плед.

– И знаешь, тебе нужно просто все поменять. Начни с этой квартиры. Попроси разрешения у Елизаветы Викторовны, она сказала, что сдает ее тебе временно, и хотя бы мебель переставь. И шторы другие, ну еще что-нибудь по мелочи. А то так и с ума недолго сойти. Я могу тебе помочь. У меня отпуск две недели. Хотел на море махнуть, но сейчас там сыро и ветрено, так что лучше останусь в Москве.

– А ты где живешь? – спросила я.

– Да здесь неподалеку, – рассмеялся он. – Через две станции метро.

Оказалось, что Степан жил возле метро «Нагатинская» в однокомнатной съемной квартире. Он был ровесником Петра и уже давно уехал от родителей и младшей сестренки, предпочитая снимать отдельное жилье.

– И заметь, на другом конце города, – тихо рассмеялся он. – Надоела эта бесконечная опека.

Я слушала его неторопливую речь, вдыхала ванильный аромат и постепенно расслабилась. И даже начала дремать. И вдруг то, что он сказал, вызвало невольную дрожь, и я резко открыла глаза.

– И мне кажется, что все они, и Тору, и Манами, и в особенности Юкио, состояли в секте «Аум». А уж про Петра и говорить нечего! Он мне как-то предлагал посетить их собрание, но я сразу и категорически отказался. Оно мне надо?! – возмущенно заметил Степа.

Я села на диване и пристально на него посмотрела.

– А ты ничего об этом не знаешь? – осторожно спросил он, видя, что я явно заинтересовалась.

Я только отрицательно покачала головой.

– Так вот, – продолжил он, – это самая настоящая секта! Их вождь, некий Асахара, провозгласил себя «спасителем», ни более ни менее. Представляешь? – рассмеялся он.

– Да, – натянуто улыбнулась я.

– Вы ведь были как раз в Токио, когда он отдал приказ об этих чудовищных газовых атаках, – продолжил Степа. – Правда, этот гад, как и его приспешники, так и не взял на себя вину. Еще бы! Хотя ему и так грозит виселица, вот увидишь!

– Это точно? – мгновенно оживилась я.

– Конечно! Расследование пока ведется, но ведь практика таких организаций такова, что они физически устраняют отступников или людей, мешающих их деятельности. И за этим господином, поверь, тянется кровавый след. Адвокаты, естественно, пытаются доказать всему миру, что Асахара невменяем. Обычная практика! Но это им вряд ли удастся.

– Его повесят? – с трудом сдерживая радость, спросила я.

– А как же! Не отвертится, голубчик! Кстати, «Аум» запретили в России и уже закрыли работу коммерческих филиалов в Москве и области. Но они, думаю, ушли в подполье.

– А зачем ты мне все это рассказываешь? – наконец поинтересовалась я.

– Да как тебе сказать, – замялся Степа. – Просто ты сейчас в таком состоянии, – продолжил он после паузы, – что можешь стать легкой добычей сектантов. У них просто нюх на таких несчастных. А тут еще Юкио вертится возле тебя.

– Ничего он не вертится! – возразила я. – Попробовал бы только! Сразу получил бы промеж глаз!

– Ого! Вот и полезная, как говорят в спорте, злость появилась, – довольно констатировал он. – А это хороший признак. Ты вот что, Танюшка, вылезай-ка из своей скорлупы и думай, чем по жизни займешься. А то просто жаль на тебя смотреть!

– Да тебе-то что за дело? – фыркнула я.

– Нравишься, – кратко сказал Степа.

Из тетради лекций госпожи Цутиды:

«Ирис – достоинство, мужество, прекрасный характер, отвага, воинская доблесть. Пурпурные и белые цветки означают благородство. Высокие стебли ириса символизируют прямоту характера. Листья напоминают по форме мечи, а это говорит о смелости.

Расставляя листья ириса в аранжировке, к зрителю следует повернуть плоскую сторону листа, а не его ребро. Острый край меча обращается лишь в сторону врага.

Нельзя использовать вместе ирис и камелию. Камелия символизирует чистоту и внезапную смерть. Ее цветок держится на ветке недостаточно прочно и может легко обломиться, а это означает гибель воина в бою».

Степан уехал, несмотря на позднее время, хотя я просила его остаться. В трехкомнатной квартире места было предостаточно.

– Ты что, меня за монаха принимаешь? – усмехнулся он, выходя из квартиры.

А я вдруг заулыбалась, почувствовав нечаянную радость от его откровенно страдающего взгляда.

Спала я отлично, впервые за долгое время. И утром, выглянув в окно и увидев, что снег прекратился, а неяркое солнце ухитрилось даже растопить его и обнажить влажную и все еще цветастую опавшую листву, я внезапно почувствовала прилив сил и желание куда-нибудь пойти и что-нибудь сделать. И мне совсем не хотелось немедленно поехать в Ракитки, как это обычно бывало со мной по утрам в последнее время.

Я тщательно вымыла голову, подвила волосы и даже слегка подкрасила глаза. Мое похудевшее большеглазое лицо стало похожим на личико японской фарфоровой куколки.

– Рашн гейша Татиана! – сказала я вслух. – А действительно, не пора ли вам покинуть свою скорлупу?

Свиток шестой

Танцы цветов на быстром ветру

Все кружится стрекоза…

Никак зацепиться не может

За стебли гибкой травы.

Степан стал частенько наведываться ко мне. Он, как выяснилось, к двадцати семи годам уже успел и жениться и развестись. А недавно окончательно разругался со своей очередной подружкой и сейчас находился в свободном поиске. Он начал ухаживать за мной, заботиться и всячески опекать. Доходило до смешного, часто он звонил в полдень и всерьез спрашивал, не забыла ли я пообедать. Я спокойно принимала его ухаживания, он мне нравился, но сердце, как всегда, молчало.