Пампа блюз - Рольф Лапперт

— Да.

Лена ставит книгу на место, просматривает названия других и вынимает еще одну.

— И эту тоже?

Я смотрю на книгу. «Браззавиль-бич», роман Уильяма Бойда.

— Да.

Лена запихивает книгу обратно и берет со стола словарь «Дуден», том по немецкой орфографии.

— Вот эту явно не читал?

— Читал, но не всю. Она нужна мне для учебы.

Лена проходит вдоль полок, периодически берет в руки какую-нибудь книгу, быстро листает ее, ставит на место и достает следующую.

Я наблюдаю за ней и удивляюсь, как она умудрилась обыскать квартиру Масловецки, а в мою комнату даже не заглянула, хотя я проспал целых два часа. Правда, может быть, она только делает вид, что не заходила ко мне.

— Многовато книг для садовника.

— Я автомеханик.

— Тем более. У тебя больше книг, чем у моего дяди Георга, а он был учителем.

— Чем-то же надо занять время.

— А мне лень читать. Ужасно, да?

Я пожимаю плечами.

— Мне больше нравится смотреть фильмы.

— До ближайшего кинотеатра отсюда два часа на машине.

— Я смотрю DVD. А ты нет?

Я мотаю головой.

— Я много времени провожу на природе. Занимаюсь скалолазанием.

Лена садится на стул рядом со столом и листает словарь.

— Что ты забыла в наших краях? Здесь же нет никаких гор.

— Я ехала мимо.

— А куда?

— В Тироль.

— Откуда ты приехала?

— Сейчас? — задумалась Лена. — С острова Рюген. Смотрела на меловые скалы.

— Ты конкретно сбилась с пути.

Лена откладывает словарь и берет в руку модель моего автобуса, припаркованного между точилкой и блюдцем со скрепками.

— Я не люблю ездить по прямой, — говорит она через некоторое время. И ставит модель обратно на стол.

Мне так и хочется спросить ее, не любит ли она, случайно, вламываться в чужие дома, например в квартиру Масловецки, но я сдерживаюсь. Если я спрошу, она опять на меня обидится, будет все отрицать и уйдет. А я не хочу, чтобы она уходила.

— Йо-Йо тоже собирает DVD-диски, — говорю я, потому что больше ничего не приходит в голову.

— Бедняга. Интересно, он до сих пор в тюрьме?

— Уже ненадолго. Масловецки заберет его сегодня после обеда и привезет обратно. А вечером будут поминки. Георгия. В девять на заправке.

— Поминки?

— Ну да. Нужно помянуть человека. Так решил Масловецки.

— Гм.

Лена отклоняется на спинку стула и вытягивает ноги.

— А кто придет?

— Да все.

— Карл тоже?

— Конечно. Куда же без него.

Лена улыбается. Она подходит к карте Африки и рассматривает ее.

— Что означают красные флажки? — спрашивает она.

— Там работал мой отец, — отвечаю я.

— А черный флажок?

— Там он разбился на самолете.

— Ах… Вот я дура. Прости, что спросила.

Лена вертит глобус на комоде.

— Да ничего, — говорю я.

— Масловецки говорит, ты собрался в Африку. На автобусе.

— Ну да, когда-нибудь. Может быть.

— Не живи мечтами, а воплощай их в жизнь. Слышал такое? — Да.

— Отличный девиз, я считаю.

Лена берет с нижней полки книжку «Моби Дик».

— Ты ее читал? От корки до корки?

— Конечно.

Лена открывает книгу и погружается в чтение.

Я хочу сесть на кровать, но мне приходит в голову, что это будет выглядеть странно, и я остаюсь стоять на месте.

— Так много… слов, — бормочет Лена.

Я смеюсь.

— Ну да, целая куча.

Лена захлопывает книгу, поднимается со стула, подходит ближе и встает передо мной.

— Ты любитель слов, верно?

Я киваю. Голова снова становится горячей.

— Мне немецкий никогда не давался, — говорит Лена. — Если я пишу СМС, то делаю не меньше десяти ошибок. И никогда не помню, где надо ставить запятые.

— Немецкий очень легкий, — говорю я. — Нужно только захотеть. Нужно заниматься им. Язык — удивительная вещь.

Вот черт, я говорю совсем как старик Ломан, наш учитель немецкого.

Вдруг наступает тишина, такая, что я слышу, как дед пришлепывает бумажки к стене.

— Например, надпись у тебя на футболке, в ней ошибка, — поясняю я. Вообще-то я не собирался ничего пояснять, но тишина показалась мне неприятной. А еще я не хочу, чтобы Лена подумала, что я пялюсь на ее грудь.

— Что?

— Неточное предложение, — говорю я. — Тут написано «Я был в Вингродене и обязательно вернусь обратно». Это нелогично.

— Да?

— Да. Представь себе, что ты возвращаешься обратно… Кстати, где ты живешь?

Лена размышляет.

— В последнее время — в Берлине, — сообщает она.

— Хорошо. Ты едешь назад в Берлин и говоришь, то есть пишешь на футболке: «Я была в Вингродене и вернусь обратно». Что означает — я была в Вингродене и вернусь обратно в Берлин! Понимаешь?

Лена смотрит на меня без всякого выражения.

— По правилам надо сказать: «Я была в Вингродене и вернусь сюда снова». Потому что ты живешь в Берлине.

— Не вижу разницы.

— Еще лучше было бы написать «Я была в Вингродене и когда-нибудь снова вернусь сюда, потому что здесь так здорово». Хотя кто станет такое писать. Тем более здесь совсем не здорово.

— Гм…

Лена морщит лоб.

— Я уже объяснял Масловецки, но он не понимает.

— Я тоже.

— Можно вообще написать: «Я люблю Вингроден и обязательно вернусь сюда». Так правильно. Хотя тоже смешно, потому что никто, кроме Масловецки, не любит нашу дыру.

Знаешь, какое словосочетание получается из букв в названии?

Лена мотает головой.

— «Вроде нигде». Ужасно, да?

— А по мне — даже романтично.

Я смеюсь, как смеются над плохой шуткой.

— Что здесь романтичного?

Лена делает шаг ко мне, притягивает к себе мою голову и целует меня в губы. Ее язык касается моих губ. Ненадолго. На несколько секунд. Целая вечность. Которой мало. Но у меня все равно перехватывает дыхание, и сердце отдается где-то в горле.

— Увидимся вечером.

Лена проводит пальцем по моей щеке, разворачивается и уходит.

18

Уже в половине девятого мы с Карлом поднимаемся по наружной железной лестнице на крышу мастерской. Вилли, Отто и Курт пришли еще раньше и установили наверху длинный стол, лавки и гриль, от которого в небо идет кольцами дым. На улице до сих пор жарко и светло, но здесь дует легкий ветерок. Участок пола, на котором мы стоим, застелен досками, а под ними — листы жести. Деревянный забор ограждает площадку размером около тридцати квадратных метров от остального пространства, покрытого рубероидом и гравием. Забор — высотой по пояс, он поставлен для того, чтобы никто не подошел слишком близко к краю и не упал. Облокачиваться на перила лучше не стоит, потому что дерево гнилое, прямо как на веранде у Карла.

Крыша — единственное место в деревне с панорамным обзором, и хотя смотреть вокруг почти не на что, я все равно люблю сюда приходить. Прошлым летом мы с Масловецки частенько засиживались тут до полночи, пили пиво и гоняли мячи для гольфа, а Карл восседал на своем складном стуле и пополнял запасы синеньких бумажек. Тем же самым он занят и сейчас, с той лишь разницей, что сегодня на нем хороший костюм и он чисто выбрит. Я тоже при параде, но если бы я знал заранее, что Курт и Отто придут в рабочей одежде, не стал бы так выряжаться.

— Вы вообще знаете, по какому поводу мы сегодня собрались? — спрашиваю я этих троих.

— Прощальная вечеринка для Георгия! — выкрикивает Отто, занятый тем, чтобы повесить цветные бумажные фонарики на шнур, натянутый между пляжным зонтиком и пустым, давно не использующимся баком для воды. Фонарики он заказал у одного торговца, который продает военную форму, ордена, монеты и тому подобный хлам бывшей ГДР. Они желтые, с серпом и молотом. Отто развешивает их на все праздники, даже на Рождество; сегодня вечером, пожалуй, впервые изображенные на них мотивы имеют хоть какое-то отношение к происходящему.

— Верно, друзья! — кричит Курт. — Выпьем за здоровье нашего сумасшедшего русского!

Он осушает свой бумажный стакан и подбрасывает еще древесного угля в гриль, рядом с которым пристроился спящий Рюман.

Вилли, одетый по торжественному случаю в длинные серые брюки и черную рубашку, смотрит на меня и качает головой:

— Знаю, о чем ты сейчас думаешь, Бен. Эти двое невыносимы. Но мы-то с тобой понимаем, зачем мы тут собрались.

Он улыбается мне и продолжает расставлять свечи, сухие цветы и гипсовые фигурки ангелов по столу, на котором уже появились стопочка пластиковых тарелок для каждого, стаканчики, две миски с макаронным и картофельным салатом, корзинки с нарезанным хлебом, несколько бутылок красного вина и бумажные салфетки.

— Куда подевался Масловецки? — спрашиваю я собравшихся.

Из их болтовни вполголоса я понимаю, что Масловецки не выходил ни с кем из троих на связь. Я сажусь рядом с Карлом на складной стул и тянусь за одной из бутылок, которые лежат в жестяной ванночке со льдом. Но передумываю и наливаю себе стакан яблочного сока, который пьет Карл.