Задание Империи - Олег Измеров

"Еще одна бизнес-идея. Наладить производство масок, трубок, и ласт. Ножных и ручных. А там и до дайвинга дойти можно раньше Кусто…"

— Плывите ко мне! Вода, как парное молоко!

Сама по себе Десна показалась ему гораздо шире и полноводней, чем на его памяти — метров так семьдесят вширь. Теплый ветерок гнал легкую рябь. Чуть поодаль, по стремнине, туда и сюда проплывали лодки с катающимися парочками. Откуда-то неподалеку раздались сладкие, протяжные звуки "Записки", но пела, похоже, не Шульженко; через секунду из-за поворота показалась четырехместная лодка с двумя парочками и маленьким походным патефоном, который стоял на носу. Виктор понял, что привычка озвучивать природу автомобильной аудиотехникой у брянцев появилась намного раньше всеобщей автомобилизации. По приближении музыка стала разборчивее, и Виктор по голосу узнал Гитту Алпар, ту самую, которую он слышал в машине Альтеншлоссера в реальности-2.

"Ну да. Какой им смысл каверы заводить, если оригиналы свободно. Интересно, что же Шульженко исполняет? А медиаплейер у них впечатляет…"

Музыку перекрыл низкий гудок, Виктор оглянулся и чуть не хлебнул воды: по реке, мерно шлепая колесами, двигался речной трамвайчик с народом.

— Это на рынок из деревень крестьяне продукты везут, — подсказала плескавшаяся рядом Таня, — на поезде с мешками и корзинами не очень-то, а на мотрисе тем более.

— Тут пассажирское движение?

— Да, и грузовое тоже. От Брянской пристани идет пароход до Чернигова. А сейчас Болву расчищают, баржи таскать до Людинова. У-ух, здорово! — воскликнула она, когда их качнуло волной.

В небе Виктор увидел парящую чайку — легкую и свободную птицу, казалось, растворенную в сверкающем голубом сиянии.

— Что вы там увидели в небе? Самолет? Тут часто истребители летают. И транспортники. Иногда и с парашютом прыгают.

— Нет, не самолет. Чайку. Белую чайку в синеве неба.

— А, вижу. В ней много покоя, в ней много простора… Давайте ляжем на спину, и будем парить в воде, как чайки.

"Как тут чудесно", подумал Виктор, "и речка, и эти чайки, и пароход, и ивы, окунувшие свои косы в струящиеся воды. Здесь нужно устраивать профилакторий и возить народ из нашего времени, дышать чистым воздухом и купаться в фантастически чистой Десне".

— Ай! Помогите!

Виктор рванул к Краснокаменной, как только хватало сил, раскидывая брызги по сторонам.

— Что такое?

— Нога… судорога.

"В такой теплой воде? Никогда бы не ожидал"

— Держитесь за плечи. Только осторожно.

— Плыву к берегу. А у вас с собой есть иголка?

— Зачем?

— От судороги можно иголкой уколоть, чтобы прошло. Неприятно, но лучше, чем утонуть.

— Нет. А у вас?

— И у меня, как назло. В следующий раз надо будет взять. Не отпустило?

— Пока нет…

Работая руками, он дотянул до знакомого прохода между ивами; под ногами почувствовалось твердое дно.

— Ай! Не могу идти. Помогите, пожалуйста…

Виктор аккуратно перехватил Татьяну, взяв ее на руки; она крепко ухватилась за его шею.

— Никогда такого не было… наверное, оттого, что вчера весь день на ногах.

Стараясь не споткнуться, он аккуратно начал выходить из воды; ее лицо было совсем рядом, большие глаза смотрели прямо на него, ее губы были прямо против его губ, по плечам и шее стекали капли воды. Лицо ее не отражало страдания, напротив, казалось, что оно светилось затаенной радостью и предвкушением какого-то счастливого события, которое вот сейчас должно произойти. Он аккуратно уложил ее на холст, и в этот момент по ее телу пробежала легкая дрожь, но не от холода; он не заметил на теле ее "гусиной кожи".

— Все еще сводит?

— Да. Не отпустило.

Он взял ее руками за икру и слегка помял; мышца оказалась расслабленной.

— Так легче?

— Не знаю… Помассируйте еще…

— Надо сделать искусственное дыхание.

— Зачем? — удивилась она, но в этот момент Виктор нагнулся и припал к ее губам. Она застонала, пытаясь, что-то сказать, но тут же затихла и закрыла глаза.

— Что вы делаете… — произнесла она, когда он оторвался, чтобы перевести дух, — все прошло, и я не наглоталась тины… ах…

Виктор начал осыпать поцелуями ее обнаженную шею и плечи.

— Ну все, хватит же… не надо, пожалуйста… не надо…

Но она не сопротивлялась.

20. Тайна истории.

— Самое печальное, что я этого сама и хотела, — сказала Таня.

Она уже привела в порядок свой костюм, сменила купальную шапочку на пляжную шляпку, и подставляла себя солнечным лучам, испарявшим последние капли с ее кожи, не спеша потягивая откупоренное пиво и закусывая таранкой.

— Я просто мечтала, что кто-то вот так, без лишних слов и ухаживаний… Понимаешь, когда начинают долго и стандартно ухаживать, уговаривать, рассказывать о себе… по профессиональной привычке быстро распознаешь человека, он тебе раскрывается со всеми своими сторонами, всеми минусами, а у кого их нет, и в конце концов начинаешь думать, а зачем, и неужели вот с ним и придется… А так — теперь это уже неважно, что мы друг о друге узнаем. Странно, правда? — и она улыбнулась.

— Ничего странного. Можешь и о себе не рассказывать, а о чем-нибудь другом.

— Например?

— Например? О Великом Голоде.

— А ты что, о нем не знаешь?

— Хотелось бы услышать твой взгляд. Почему он вдруг произошел, что из-за него стало.

— Не устраивает то, что везде написано? То, что Великий Голод устроила плутократия, чтобы извести народ на Руси и продать страну колонизаторам?

— То, что везде написано, всем известно.

— Но я же не историк.

— Это и хорошо. Ты единственная и неповторимая.

— Ну да, теперь ты будешь так говорить… Ладно, слушай.

— В юности я как-то познакомилась с работами Маркса, — начала она свой рассказ, — и пришла к выводу, что в России рабочий класс еще есть, хоть и не такой большой, а класса буржуазии, по сути дела, нет.

— Это как это? — спросил Виктор. — А все эти владельцы заводов, банков, малый бизнес, наконец — разве это не буржуазия?

— Ты, наверное, из Америки приехал?

— Почему из Америки? — удивился Виктор и тут же вспомнил, что в бериевском СССР в реальности-2 в нем тоже подозревали американца.

— Ты все время говоришь — "бизнес", вместо "предприятие", "дело" или "гешефт". Дельцы у тебя бизнесмены… я бы еще понимала, если бы ты называл их буржуями или капиталистами. А вместо "мелкий собственник" ты сказал "малый бизнес". Это калька с английского, small business.

— Ну правильно. Я же живу в мире книг. Читал английских авторов, например, Альфреда Маршалла.

— Богатство предполагает экономическое благородство? Это Англия, и у них другая буржуазия… Короче: буржуи у нас, конечно, есть, а вот буржуазии, как класса, не было и нет. Рабочие, они объединялись и выдвигали свои интересы. Я слышала, что здесь, в Бежице, еще в пятом году, рабочие взяли власть, установили Советы — практически как нынешний Собор — и стали вводить восьмичасовой рабочий день, бесплатное образование, медицину, пенсионное обеспечение… В общем то, что потом вводили фачисты. Причем тогда, в пятом, это все делали большевики. Фачисты ненавидят большевиков, а сами взяли в программу их же лозунги, но об этом запрещено писать и публично говорить. Поэтому про большевиков вы почти ничего нигде не прочтете. Разве где-нибудь в закрытых фондах жандармерии.

— Ясно. Спасибо, что предупредили.

— Ну, вот а буржуи у нас так и не смогли выдвинуть чего-то такого, чтобы отражало их всех общие интересы. Точнее, у них общий интерес — побольше нахапать, оттяпать не только у рабочего класса, но и друг у друга любой ценой, не смотря ни на законы, ни на веру, не говоря уже о совести или сочувствии. У них один лозунг — все поделить и переделить. Экспроприаторы.

— А как же братья Могилевцевы, Тенишева… тот же Мальцов?

— Разве они стали примером? Разве вокруг них объединились? И потом, это было до германской и смуты. А когда Колчак победил эсеров и стал премьер-министром…

"Эсеров? Почему эсеров? Как об этом расспросить? А может, об этом запрещено спрашивать? Черт, как сложно не в своем тоталитаризме."

— …То в имущий класс пришли уже другие люди. Те, что привыкли хватать добычу любым путем, вплоть до силы. Любым путем устранять соперника, любого, кто помешает. Короче, привыкли убивать и грабить, мошенничать и красть у своих же.

"Жаль, что про революцию она так мало. Хотя, может, опасно про нее говорить. А про нуворишей — это понятно."

— Во времена Республики взятки, продажность, казнокрадство, разные аферы достигли неслыханных при царе масштабов. Хотя все это просто, понятно и потому грустно. Все это пошло от гражданской войны. Гражданская война — это атмосфера преступных беззаконий, которые совершаются с обеих сторон, ибо ни у кого не остается иного средства, кроме прямого насилия и террора: больше ничего не действует. Отечества нет, веры нет, остаются петля или пуля. Любой произвол и насилие будут оправданы военной целесообразностью. Конечно, в этой атмосфере всплыли люди с откровенно преступной психологией. Так что еще во время войны у Колчака, да и вообще в белой армии расцвели террор, казнокрадство, хищения, взяточничество. Нет, вы не думайте, я не хочу оправдать красных или террор Троцкого, не знаю, было ли бы при них лучше, просто все вышло, как вышло. Иногда, правда, приходит в голову, не лучше ли, если бы большевики или эсеры все экспроприировали.