Конец ночи - Франсуа Мориак

X

На следующий день, около часа, это письмо пришло в Сен-Клер и было передано Мари.

Девушка в накинутом на плечи платке сидела одна в столовой. При виде дорогого почерка ее охватила такая радость, что в первую минуту она подумала, что теряет сознание. Сдерживаться и притворяться не было необходимости: Бернар Дескейру уехал в Аржелуз к старухе матери, чтобы помочь ей заколоть свинью.

Мари ела, глядя на конверт, который она вскроет сейчас у себя в комнате, предварительно заперев дверь на ключ. Был солнечный, теплый ноябрьский день, в городке было шумно, восточный ветер, вместе с запахами смолы и древесной коры, доносил жужжанье механических пил с лесопильных заводов. Было слышно — признак хорошей погоды, — как громыхает по рельсам маленький поезд узкоколейной железной дороги. Жизнь была полна счастья.

Мари повернула ключ в замке и, будучи уверена, что никто ее не видит, поднесла к губам конверт, к которому прикасались руки Жоржа; она вскрыла его и, узнав почерк матери, тотчас же усмотрела в этом какое-то грозное предзнаменование. Она пробежала сперва эту записочку, а затем, не отрываясь, прочла письмо Жоржа, прочла его так быстро, что, окончив чтение, еще слышала, как раздавался в ясном послеполуденном воздухе стук колес старых вагонов, удалявшихся под своды сосен. «Прилагаю к этому письму записочку вашей матери, из которой вы увидите, что она не считает меня связанным в отношении вас какими-либо обязательствами». Мари ни на секунду не задумывалась над причинами, которые могли побудить Жоржа на этот разрыв. Ею руководил детский инстинкт, состоящий в том, чтобы все упростить, прежде всего отыскать виновного и сосредоточить на нем всю ненависть, причем этим виновным не могло быть существо, которое безумно любишь. «Она предала меня. Подумать только, что я доверилась этой негодяйке! Какая же я идиотка…» Смутные подозрения внезапно превратились в уверенность: чего только, вероятно, не наговорила она Жоржу? И почему? Из ревности? Из мести? Но она не знает Мари! Если она, Мари, еще жива и с пылающими щеками стоит сейчас здесь, если этот удар ее не сразил, это значит, что она не верит своему несчастью; она примет все меры, всегда можно вернуть юношу, она знает, как вернуть этого… Ведь это будет уже не в первый раз и не в последний… Через десять минут в Бордо отправляется автобус. В пять идет поезд на Париж, в полночь она приедет на вокзал д'Орсе. С вокзала она пошлет телеграмму отцу. Бездействовать было бы невыносимо, ноу нее едва хватило времени захватить саквояж.

Прислуга не видела, как она ушла. Автобус почти пуст. Нет, она не отчаивалась. Избыток страсти превращался у нее в ненависть. Прежде даже, чем вообразить себе сцену с Жоржем и обдумать, с чего начать с ним разговор, она представляет себе, как появится сегодня вечером на улице Бак и застанет врасплох свою преступную мать, прервав ее первый сон. Нельзя же в полночь отправляться прямо в отель «Шмен де фер де л'Уест». Как только настанет утро, она побежит туда, разбудит Жоржа. О! Для нее это будет сушим пустяком… Ей хочется верить в свои силы. Ночь будет долгой, но разговоры с матерью помогут ей убить время. Она обращала на Терезу ту исступленную ярость, которую унаследовала от нее же, но которая не уравновешивалась у Мари критическим отношением к жизни. Надо, однако, думала она, сохранять хладнокровие, все у нее выведать, возможно, даже добиться от нее, чтобы она написала Жоржу письмо, в котором она отречется от своих слов. Одним словом, там будет видно…

Таким образом, в то время как Тереза, уже сутки не смыкавшая глаз, сидела у себя в постели, притворяясь спокойной, чтобы избавиться от присутствия Анны, внушавшей ей теперь ужас и отвращение, над ней сгущались грозовые тучи, идущие со стороны ее ланд. Как ни подозрительна стала несчастная, ей все же казалось, что в этот день уже прошли все сроки для нападения на нее, для неожиданной атаки. Анна, очевидно, сейчас у себя в комнате на восьмом этаже, со вчерашним незнакомым мужчиной… В квартире никого, все двери на запоре. Благодаря тому своеобразному перемирию, какое обеспечивала ей ночь, Тереза на минуту забыла о своих преследователях: минуя невидимый кордон вражеской армии, она возвращалась к своим прежним, ничего не значащим страданиям, вспоминала последний удар, полученный ею перед самым открытием ужасного заговора… Ей припомнилась фраза Жоржа, которую повторил ей Монду: «Главное, чтобы она ушла, чтобы я ее не видел больше!» Он, он сказал это, сказал тем же голосом, которым за несколько часов до того произносил такие нежные слова…

Ах! Да будет он все же благословен за эти несколько дней надежды, за эти краткие минуты ослепления и уверенности. Даже и сейчас Тереза находит эту каплю воды и, как бы желая утолить ею жажду, подносит ладони к губам. В сущности, они не сделали ничего плохого; никаких дурных мыслей не возникает у нее, когда она думает о Жорже. Она только мечтает о том, как она кладет ему на плечо свою бедную, погибшую голову… Ах! Враг не замедлил воспользоваться этими несколькими минутами невнимания. Отчаянный звонок. Терезе кажется, что это ей снится, она хватает себя за голову. Раздается второй, настойчивый, на этот раз уже яростный звонок.

Тереза встает, зажигает люстру в передней, на секунду прислоняется к стене (ведь питается она только чаем и сухарями).

— Кто там?

— Это я… Мари.

Мари! Итак, первый удар будет нанесен ею. Тереза не сразу осмеливается отойти от стены. С трудом подходит она к двери, напоминая себе о своем решении: молча снести все, не делать ни единого жеста для самозащиты.

— Входи, Мари, входи, моя девочка.

Тереза стоит под люстрой. Мари с открытым ртом замерла перед этим привидением.

— Идем в гостиную, дорогая. Я не в состоянии долго стоять.

Спохватившись, Мари повторяет про себя: «Какое изумительное притворство!» Сколько раз видела она в течение нескольких дней, как Тереза меняла свою внешность! Это один из приемов ее коварства.

Достаточно ей откинуть со лба свои жалкие три волоска.

— Как ты поздно приехала!

— С двенадцатичасовым.

Она думала, что мать станет задавать ей вопросы. Но Тереза, не говоря больше ни слова, смотрела на нее в ожидании удара. Невозможно было выдержать ее пристальный взгляд. Еще один трюк: эта манера смотреть на людей в упор.

— Знаете, зачем я приехала?

Тереза наклонила голову.

— Как видите, реагирую я на все быстро. К счастью!.. Но почему вы это сделали?

Тереза вздохнула.

— Я столько сделала! О чем именно ты говоришь?

— Вы не догадываетесь? Нет? А это письмо Жоржу, написанное позавчера! Что вы скажете! Это вас все-таки смутило! Вы не думали, что я так скоро буду иметь доказательство вашей измены!..

— Ничто не удивляет меня, я знаю, что они располагают могущественными средствами. Они делали вещи посложнее. Ты еще не то увидишь.

Она говорит спокойно, с видом полного безразличия, который действует на Мари, хотя девочка старается разжечь в себе злобу: как бы то ни было, думает она, какая комедиантка!

— Что тебе поручено, девочка? Да, одним словом… что на тебя возложено? Со мной лучше играть в открытую. Я не буду сопротивляться, я пойду вам навстречу, лишь бы все разрешилось быстрее… Отвечать я буду так, как того потребуют. Я подпишу любое показание. Бесполезно хитрить…

Мари прерывает ее со злобой:

— Вы всегда считали меня идиоткой. Ноя не так глупа, как вы думаете. Прежде всего объясните мне, зачем вы написали это письмо?

— Уверяю тебя, девочка, будет лучше, если я отвечу прямо полицейскому комиссару или судебному следователю.

— Вы издеваетесь надо мной! Вы…

Но Мари останавливается на полуслове. Нет! Не может быть, чтобы эта жуткая дрожь, которая с ног до головы сотрясает ее мать, эта одинокая слеза, которая течет вдоль носа и которую она не вытирает, это застывшее на лице выражение ужаса и приниженный вид укрощенного животного, не может быть, чтобы все это было просто искусно разыгрываемая роль!

— Ты меня не поймешь, ты не поверишь тому, что знаю я, тому, что знаю одна я. Ты — орудие в чужих руках, ты повинуешься неведомой тебе силе. Они хотели, чтобы Жорж покончил с собой; самоубийство его было бы отнесено на мой счет. И я одна помешала убийству. Мне было поручено его свершить; Жорж должен был умереть, потому что был знаком со мною, но я расстроила этот план. Понимаешь? Я расстроила этот план. Об этом все же надо будет сказать, когда придется отчитываться… Да, я понесу возмездие, я не стану защищаться… Что же касается Жоржа, то я не только не убила его, как мне было поручено, а — хотя этому не поверят — спасла его. Впрочем, какой смысл кричать в этой пустыне? К кому взывать из глубины этого склепа? Ты здесь, и в то же время ты в тысячах километров.

Со стоном она отвернулась к стене. Чем же объяснить такие страдания? Мари уже не чувствует собственной боли. Ей хочется что-то сделать для матери, вроде того, как набрасывают одеяла на человека, объятого пламенем… «Я помешала этому самоубийству!» — сказала она. Что, если это правда? Сколько раз случалось самой Мари склоняться над бездной тоски, из которой Жорж так редко поднимался к ней!