Пешка в большой игре - Данил Корецкий

Одряхлевший партийный монстр корчился под стрелами требований департизации и невольно ослаблял мертвую хватку. Все чаще кадровые сотрудники на партсобраниях и оперативных совещаниях поднимали вопрос о некомпетентности партбоссов, начавших службу с подполковничьего, а иногда и еще более высокого звания, но не знающих разницы между конспиративной и явочной квартирой или между агентом и доверенным лицом. Шатающиеся кресла заставляли тех предпринимать, ответные шаги.

На высшем уровне управление системой профессионалов представлял Верлинов – единственный генерал и Герой труда, который выходил в снаряжении боевого пловца через торпедный аппарат лодки, лежащей на грунте в шестидесяти метрах под поверхностью моря. Его отношение к «героям» хамских разносов на партийных бюро разного ранга было вполне определенным.

Добраться до начальника самостоятельного отдела не так-то просто, начинать надо с подчиненных: даже могучее дерево клонится и падает, если подрублены корни. А ухватить опера проще всего через его агента – вот уж кто не имеет никакой официальной защиты.

Сеть была заброшена широко, и Асмодей угодил в нее в общем-то случайно: «хмырь с наглой рожей», который вел с ним вербовочную беседу в первом отделе, был сотрудником пятого, идеологического управления, пришедшим, как водится, из комсомола. Дерзкого фарцовщика он взял на заметку, а когда подошло время – организовал задержание «с поличным».

Тогда, как по заказу, «сгорели» несколько секретных сотрудников, и все они состояли на связи у оперативников одиннадцатого отдела. А любое преступление агента – ЧП для офицера, который обязан его воспитывать, повышать идейно-политический и моральный уровень. Значит, не справился, значит, нет требовательности к оперативному составу со стороны начальника, значит, надо делать оргвыводы, «укреплять руководство», что в переводе с партийного новояза обозначает: гнать такого начальника сраной метлой к нехорошей матери.

По большому счету, конечно, мелочи, но когда очень надо кого-то сожрать, то и мелочей хватает. Накопили их опытные в интригах аппаратчики и готовились уже вымести «нечистых» во главе с Верлиновым той самой метлой, но тут грянул август девяносто первого, и колесо завертелось в обратную сторону.

Агентов «сгоревших», понятное дело, не реабилитировали, сидели как положено, срок разматывали, многих кураторы с учета сняли и забыли, Межуев к Асмодею сразу же, еще в следственный изолятор, пришел, свел с начальником оперчасти, тот предложил на себя работать, да Асмодей отказался: ни азарта, ни интереса, только кусок колбасы да банка сгущенки, а сколько «наседок» в петле повисают или в парашах тонут!

И все же незримый ангел-хранитель сопровождал Асмодея на всех путях за колючей проволокой. И в камеры зверские он не попадал, и на этапы беспредельные, и в зону угодил хорошую – «красную», где ни одного человека за весь срок не отпетушили насильно. И Смотрящие всегда неплохо относились. Благодаря незримому заступничеству и перетоптался, дождался «звонка».

Правда, возвращаться на связь к Валентину Сергеевичу не собирался, но жизнь сама распорядилась...

Когда старший прапорщик Григорьев привез Асмодея на конспиративную квартиру, у того уже не оставалось сил. Оставшись один, он засунул глубоко под кровать сумку с деньгами, лег под мягкое шерстяное одеяло и немедленно отключился. Если не считать нескольких ночей в гостинице после освобождения, то Клячкин впервые за пять лет спал в нормальных и даже довольно комфортных условиях.

В силу причин биологического характера всех убитых в междуусобице между ворами и «новой волной» хоронили в один день.

Четверку усопших «бойцов» Седого сопровождал кортеж из сотни автомобилей, в основном иномарок. То ли для обеспечения порядка, то ли в знак выражения скорби, кортеж сопровождали две машины ГАИ, задерживающие движение на перекрестках для беспрепятственного продвижения колонны.

Пятерых жуликов из кодлана Клыка провожали не менее пышно, только в хвосте и голове колонны двигались не шустрые гаишные «Жигули», а обстоятельные патрульные «УАЗы» с включенными проблесковыми маячками.

Могилы были предусмотрительно вырыты в разных кварталах, хотя и в пределах престижного центрального района.

Скорбный церемониал проходил без больших различий: плакали родственники, роняли скупую слезу и клялись отомстить друзья. В траурных толпах находились люди с портативными фото – и видеокамерами, замаскированными под бытовые предметы. Кроме фиксации лиц участников, велась и звукозапись. Судя по надгробным речам, земле предавались самые лучшие, достойные и заслуженные люди столицы.

В принципе, на похоронах вести «разборки» запрещалось, даже оружие нельзя было приносить, месть откладывалась на сорок дней, если, конечно, хватало терпения. Но особо нетерпеливые могли воспользоваться скоплением врагов, поэтому тут и там мелькали хмурые лица руоповцев и оперов уголовного розыска. Долговязая фигура Диканского перемещалась от одного траурного митинга к другому. Неподалеку на пустыре ждали в автобусах две роты ОМОНа с палками и щитами наготове, на северной окраине кладбища дежурили две вооруженные автоматами группы спецназа, на случай, если заварится совсем крутая каша.

Специально созданный в УВД округа оперативный штаб отслеживал развитие событий, собирал снизу и передавал наверх информацию о ходе похорон убитых бандитов.

На фоне этой суеты совсем неприметным было предание земле в отдаленном квартале капитанов спецслужб Вертуховского и Якимова.

Толковище должно было проходить на нейтральной территории. Антарктида предоставил свою дачу – шестьдесят километров от кольцевой дороги по Минскому шоссе. Добротный каменный дом без излишеств и новомодных выкрутасов, всех этих эркеров, башенок, винтовых лестниц.

Клыку такая скромность понравилась, было ясно, что хозяин соблюдает Закон. Первый наставник – дядя Петя – учил когда-то молодого Ваську Зонтикова.

– Ты еще не вор, – благодушно говорил он, почесывая заросшую седыми волосами грудь, на которой раскинулся храм с семью куполами – знак принадлежности к авторитетам, показывающий, что дядя Петя побывал в зоне семь раз. – Ты пока крадун. Вором непросто стать. Надо наш Закон знать и свято соблюдать. Будешь честным, чистым – станешь жуликом. К тебе братва долго присматриваться будет: как ты живешь на воле, как – в зоне, как воруешь, как к товарищам относишься. Заслужишь – сходка тебя вором коронует. Но вор – кристальной души человек! Братва все вопросы вместе решает, но последнее слово за вором. Как он скажет – так и быть должно!

Дядя Петя улыбался. Ему нравилось, что Васька слушает внимательно и с интересом. В школе он никого так не слушал.

– Не каждый, кто ворует, – вор, – продолжал объяснять дядя Петя. – Он может быть и козлом, и чушком, и пидором!

Старый вор презрительно сплюнул.

– Нас честь и порядочность отличает. Нет денег – за карты не садись! Сделал дело – отдай долю в общак, братве помоги! И ни семьи быть не должно, ни богатства. Богатство – это грех. Его потерять боятся, а кто чего-то боится, тот человек конченый! Менты его быстро раскрутят, и начнет он стучать, как дятел, пока правилку ему не сделают и на нож не поставят...

Клык вздохнул. Сейчас все перемешалось, воры Закон забыли, на «Мерседесах» ездят, дворцы строят... А скажешь кому – смеются да тебя же дураком представляют.

А вот Антарктида – вор правильный, настоящий. И Резо Очкарик тоже. Хорошо, что община его позвала. Грузинские воры всегда были в авторитете, но сейчас многие бегут от войны, в Москве оседают, в Питере – вроде бы и ничего, их дело, но уважения все меньше становится... А Резо живет, где всегда, не убегает, держит свои районы, хотя там работать очень нелегко. Но настоящий вор не должен трудностей бояться...

И еще одно хорошо, что именно Резо на толковище приехал: он знает, куда Клык из своего общака деньги дал.

По условиям с каждой спорящей стороны должно быть по три представителя. Клык приехал с Рваным и Гвоздодером. Тех, других, еще не было. Резо с охраной сидел в доме. Змей, Крестный и Антарктида – наблюдатели от авторитетов. Вокруг дачи их «гладиаторы» за порядком смотрят, вдоль забора стоят, по улицам прогуливаются.

У ворот двое – входящих обыскивать: с оружием на толковище нельзя, здесь все слово решает. Это после волыны и перья в ход пойдут, когда слово исполняться начнет.

В восемьдесят четвертом Резо разбирал спор между кодланами в Магадане, потом два месяца кровь лилась...

Клык взглянул на часы. Если через десять минут не подъедут – амба им! Считаются проигравшими, и все на них вешается – и кровь, и касса.

Но ровно за три минуты до назначенного срока в узкую улочку дачного поселка медленно вкатились два огромных белых «Мерседеса».

«Любят пыль в глаза пускать фуфлыжники поганые», – с ненавистью подумал Клык и пожевал губами, возвращая каждое из двух бритвенных лезвий до поры на свое место за щекой. Сам он с трудом продвигался по ступеням преступной иерархии, если бы не дядя Петя, то, может, в козырную масть бы не попал или на самую низшую ступень определили – козырным фраером. Командовал бы, конечно, братвой: фраерами, блатными, ну и всякими прочими – шпаной, мужиками, козлами, но в воры уже путь заказан...