Жена скупого рыцаря - Оксана Обухова

— Серафима Андреевна, Гальцев был психически ненормален. Находился на учете в диспансере и подозревался… — капитан задумался, что-то вспоминая, и затем сообщил: — подозревался в трех изнасилованиях. Одно со смертельным исходом…

— Да что же вы его не посадили-то?! — взъярилась я.

— Мы его искали, — вздохнул капитан. — Но психи — народ изобретательный. Гальцев скрывался по друзьям-знакомым, прятался у случайных собутыльников… Кстати, всех своих жертв он обворовывал. Срывал серьги, снимал кольца. Жители Текстильщиков вам еще спасибо скажут…

— Не-е-ет! — заревела я. — Не-е-ет! Я никого не убивала!

— Ну, ну, Серафима Андреевна, успокойтесь. Пределов необходимой обороны вы не нарушали…

— А то, что я якобы тело тащила и ветками маскировала? Это как?

— Это да. Это вы зря.

Ой, как хотелось капитану Белимбаеву помочь коллеге Игнатову раскрыть висяк с убийством маньяка! До дрожи пальцев и ноздрей!

Но мне еще больше хотелось быть освобожденной от подозрений.

Интересно, когда Леве рекомендовали Батыра Рашидовича, не забыли предупредить об исключительном служебном рвении последнего? Хорошенькие друзья у Левы в ОМОНе…

Сосед чувствовал себя ужасно. Противно хрустел пальцами и грозно двигал бровями.

— Капитан, как ты думаешь, эта хрупкая женщина, — Лева ткнул перстом в мою особу, — способна дотащить мужика до тех кустов? Там, — Лев прищурился на карту, — метров пятьдесят будет…

— Гальцев мухомор. Дотащила бы, — безапелляционно заявил упертый мент.

Я уже хлюпала носом и мысленно писала жалобу в Генеральную прокуратуру, ЮНЕСКО и Гаагский трибунал. Лева шевелил губами — судя по артикуляции, с них рвалось что-то матерное. Один капитан Белимбаев цвел душой. Кажется, отличившихся коллег принято благодарить застольной песней, заздравным тостом и звоном сдвинутых стаканов…

И тут спасением с небес прозвучал телефонный звонок. Белимбаев цапнул трубку, рыкнул: «Слушаю, Белимбаев», потом потише произнес: «Здравия желаю», затем с упрямой грустинкой проговорил: «Не все так просто, Игорь Михайлович».

Далее Батыр Рашидович попросил абонента перезвонить по другому номеру и положил трубку. На нас капитан не смотрел. Молча убрал бумаги в сейф, запер на ключ письменный стол и, буркнув: «Подождите здесь», — вышел за дверь в смежный кабинет.

Лева воспрял духом, и мне захотелось его прибить.

— Ну?! — прошипела я. — Допрыгался, Пинкертон? «Надо в милицию, надо в милицию…» — передразнила соседа. — Надо. Лет на пять строгого режима!

Лев понял, что мне необходимо на ком-то сорваться, и стойко переносил мои выпады. Вроде как пусть лучше объектом будет он, Лева, чем вредный капитан Белимбаев.

— Успокойся, Сима. Сейчас мы поедем домой.

— Ты-то, может быть, и поедешь. А меня поселят в камере с видом на тюремный двор…

— Сима, Игорь Михайлович — мой друг и подполковник милиции…

Подполковник милиции — это сила. А в сочетании с ОМОНом — вдвойне.

И я вздохнула. И достала из сумочки сигареты.

Когда капитан Белимбаев вернулся в кабинет, ему очень не понравилась моя вольная поза — нога на ногу, сигарета в маникюре, морда почти не красная, сумка победно болтается в воздухе. Была б его, белимбаевская воля, не в этой позе сидела бы Сима Мухина, а в кутузке.

— Подпишите, пожалуйста, Серафима Андреевна, ваши показания, — не глядя мне в глаза, попросил милиционер.

Совсем другой коленкор! А то, видишь ли, граждане в милицию приходят, а их за это в убийствах подозревают!

Впрочем, совсем Батыр Рашидович не сдавался:

— Завтра утром прошу вас явиться в этот кабинет. К капитану Игнатову. — И усмехнулся: — Я тоже буду здесь, Серафима Андреевна…

Да хоть в трех лицах, уважаемый! Нам бояться нечего, наше дело правое.

Но телефон хорошего адвоката по уголовным делам я все-таки узнаю.

— Тебе надо чего-нибудь выпить, — сказал Лева, усаживаясь на водительское место.

Когда-то я это уже слышала. По-моему, позавчера. И здесь же, в Левиной машине. Жизнь выписывает круги и вензеля сердечками. Для полной картины не хватает только Людвига на заднем сиденье и ладони, спрятанной за руль.

И такими темпами я сопьюсь к Новому году. Завтра же звоню Мише — он умный, добрый, чуткий, нежный! — и удираю в Норвегию. Там холодно, там меня любят, и там нет капитана Белимбаева, холера его задери. Служебное рвение, возведенное в куб! Леве по этому принципу милиционера по блату выбирали? Честный, неравнодушный и крайне «любезный». Торт со сливками, а не капитан милиции!

Злость во мне кипела, подавляя страх.

Лева был тоже зол, но по другому поводу.

— Дьявол! — ругался Лев и зыркал на водителей особо шустрых автомобилей. — Я надеялся, что все дело в маньяке…

— А в чем? — зарычала я. — Тебе мало, что меня чуть не задержали?

— Сима! — в той же манере прокричал Лев. — Кто убил этого гаденыша? Кто ходит за тобой и убивает?

— Что ты хочешь сказать? — В горле моментально пересохло, и я закашлялась, подавившись словами.

— А то! — Он рывком бросил машину в сторону, подъехал к тротуару и остановился у винного магазина. — Две смерти — приблизительно в одно и то же время! — не могут быть случайностью. Наезд грузовика на тебя не может быть случайностью.

— А если? — Мне не хотелось верить, что все так плохо. Я нормальный человек, экстрим не моя стихия. Бегать по Москве от реального убийцы — это вам не кино со Шварцем в главной роли. Меня пристукнуть — раз плюнуть, я карате не знаю. — Если все-таки совпадения? Так бывает?

Лев посмотрел на меня, как на попу страуса, голова которого по шею в песке. Ничего не сказал, вышел из машины и, громко хлопнув дверцей, отправился к магазину.

Я осталась с разинутым ртом и размышлениями на тему, что лучше — оказаться в камере по подозрению в убийстве или поверить Леве и начинать готовить белые тапочки и нарядное платье под цвет крышки гроба. Конечно, выбрала я первое и сейчас была готова сгонять домой, собрать сухой паек и смену белья, а затем вернуться к капитану Батыру Рашидовичу. Пускай сажает на нары самого густонаселенного каземата. Там народу много, все свои, тоже преступники — я же, по мнению капитана, преступница или нет? — в обиду не дадут.

Лева принес бутылку пепси и фляжку коньяку.

Я выпила всего сразу — пепси от сухости в горле, азербайджанского от нервов.

Лева поддержать отказался, сидел и барабанил пальцами по рулю.

— Полегчало? — спросил он, когда я бережно убрала бутылки в «бардачок».

— Относительно, — буркнула я и простила соседу визит к Батыру Рашидовичу. В конце концов, именно в кабинете капитана мы узнали о том, что преступный Гальцев из списка подозреваемых в покушениях на меня исключен по уважительной причине пять дней назад. — Лев, а вдруг мне мстят его дружки-маньяки?

— Не мели ерунды, — отмахнулся Лев. — У таких поганцев друзей не бывает.

— А если?

— Что ты заладила, «если, если»? — разозлился боксер. — Лучше б не говорила Белимбаеву, мол, возможно, это мой песик сам под колеса дернулся! Он тебе и так не верит!

— Я рассказала все честно, — обиделась я. — Как было. Не видела, кто первым траекторию сменил — «КамАЗ» или Люда, — значит, не видела.

— Честная она… — фыркнул Лев. — Дай сигарету!

С тонкой дамской сигареткой в губах Лев смотрелся, как конь с зубочисткой. Я не выдержала и прыснула.

— Смейся, смейся… — кивнул Лев и затушил сигарету. — Тебе не смеяться надо, а сидеть и вспоминать, из каких яиц тебе такая радость вылупилась. Наследства не ждешь?

— Не-а.

— Враги есть?

— Нет. Ничего нет, Лева. Ей-богу, я смирная, как овца…

— За которой охотится некто в нитяных перчатках, — закончил предложение Лев. — Сима, овец не давят грузовиками! На тебя покушались минимум дважды, пытались проникнуть в квартиру, твоя подруга умерла при странных обстоятельствах. А ты уперлась: «Нет, не знаю, если…». Сиди, думай, вспоминай!

— Чего ты орешь? — спокойно спросила я. — Я сижу и думаю.

— Так думай вслух, а то не заметно!

Совет дельный, но в моем случае совершенно бесполезный. Самый тяжкий из проступков, пришедших на ум, это подмена календарика с персидским котом. В школе я и моя лучшая подруга Света Пивоварова, нынче Клавощекина, мать троих детей, собирали календарики с котами. И один из них не давал мне покоя с третьего по четвертый класс. Фотографии были совершенно одинаковыми — куплены за пятнадцать копеек в одном киоске, но мне казалось, что у Светкиного кота более осмысленный взгляд. Мой смотрел сонно и тупо, а пивоваровский — задумчиво и глубокомысленно. Не выдержав сравнений, я поменяла календарики местами и две ночи не спала: вдруг Пивоварова заметит, что ее кот поглупел?

Нет, думаю, за календарики Пивоварова-Клавощекина мне сейчас мстить не будет.