Камень духов - Александр Кердан

Смысл сказанного о великих грешниках так и остался для Завалишина загадкой. С эпитафией же преставившемуся он мысленно согласился. Ведь что ни говори, а тот, кто упокоился под завалом, вольно или невольно, но спас ему сейчас жизнь.

Всех нас приютит когда-то мать сыра земля. Напитает останками нашей плоти тысячи малых существ, обитающих в ней. Сама напитается нашими соками, чтобы дать возможность дальше расти травам и деревьям, которые, в свою очередь, утолят голод птиц и зверей, наполнят воздух кислородом, создадут спасительную сень для прозрачных ручейков. А те напоят влагой поля, дающие пропитание людям. И замкнется вечный круговорот природы, и продолжится жизнь там, где светят солнце и луна, где носятся на своих вольных крыльях ветры… И исполнится древняя заповедь: «Смертию смерть поправ»! И если при этом душа твоя чиста и верит в жизнь вечную после Страшного суда, то умирать не страшно.

Но задумывались ли вы, каково быть заживо погребенным в земле, обреченным на ужас медленного угасания, без пищи и воды, без свежего воздуха? Уж на что изощренны в истязании пленников индейцы-тынайцы, голцаны и эскимосы, которым принадлежит изобретение пытки «вывернутый мокасин», когда пытаемого раздевают донага на лютом морозе и, облив водой, перекатывают по расчищенному льду, оставляя на нем развертку человеческой кожи, но и среди них, и даже у индейцев-людоедов, о которых рассказывал Хлебникову воспитанник Баранова и первопроходец верховьев реки Медной креол Андрей Климовский, нет ничего страшнее, чем предать живого человека земле. И для язычников Нового Света, и для представителей старой цивилизации земная твердь олицетворяет собой не только мать-кормилицу, но и место прибежища всех темных сил, преисподнюю и страну мертвых.

Неспроста вспомнилась Кириллу Тимофеевичу легенда, услышанная им от старика коряка еще в бытность приказчиком Российско-Американской компании в Гижиге.

…Два бога, белый и черный, работали вместе над созданием мира. Белый бог висел в воздухе, как туман над морем. Черный бог плавал в этом море в образе птицы гагары – единственного живого существа. Белый бог – могущественнее черного, но очень ленив. Ему не хочется лезть в воду. Он говорит черному богу:

– Нырни на морское дно и принеси мне ила!

Черный бог в образе гагары ныряет и приносит ил в собственном клюве. Он выбрасывает ил на поверхность моря прямо перед белым богом. Тот говорит магические слова. Ил, принесенный богом-гагарой, начинает расти и увеличивается до тех пор, пока не превращается в матерую землю. Земля еще совсем пуста. Белый бог создает на ней леса и реки, животных и людей и называет себя Творцом.

Черному богу обидно: самую трудную работу делал он, а вся слава творения досталась белому богу. Черный бог тоже хочет участвовать в создании мира. Для этого он утаил часть ила, который достал на дне, в своем клюве.

Однако когда белый бог произнес свое заклинание, эта малая часть донного ила тоже начинает расти. Ил душит черного бога. Вот-вот разорвет его на части.

– Выплюнь утаенное тобой! – приказывает белый бог черному.

Черный бог не слушает его. Тогда разросшийся ил разрывает бога-гагару на мелкие части. Они превращаются в камни, из которых вырастают на матерой земле неприступные горы. А завистливый дух черного бога проникает в самое сердце земли и создает там свой собственный мир, в который нет доступа белому богу. Охраняют его врата каменноголовые великаны – сыновья черного бога и правители всех злых сил, живущих здесь. Каждый из девяти великанов живет в своем запутанном лабиринте, в который пытается заманить легковерных людей. Человеку, попавшему в подземное царство, никогда не выбраться из него, не увидеть белого света…

Хлебников понимает, что это – легенда, и не более того, но поеживается, вспомнив ее. Остаться на веки вечные под землей – страшно и дикому язычнику, и христианину. Страшно, пока ты жив… Уж лучше тогда доля, которая досталась падре Томасу: скорая смерть легче медленной… Не зря говорят, что такую Господь дарует не каждому!

С покойным монахом Кирилл Тимофеевич при его жизни не успел сойтись так, как с падре Альтамиро. Слепец был замкнут. Настоятель, у которого Хлебников пытался разузнать о его собрате, тоже уклонился от прямого ответа, кто такой этот падре Томас, как появился он в миссии… Нутром Хлебников чувствовал, что кроется в слепом монахе какая-то загадка, что пути их уже где-то пересекались. Но разгадку погибший унес с собой…

Впрочем, сейчас надо было заботиться о тех, кто еще жив, равно как и о собственном спасении. Подземелье, где они укрылись, при тусклом свете свечей кажется громадным, но это не так. По тому, что уже ощущалась нехватка свежего воздуха, понятно было, что пространство невелико. Люди сидели на земле тесно, впритык. Они тихо переговаривались на родных языках, и эта странная смесь разноплеменных наречий вызывала у Хлебникова ощущение нереальности. Кирилл Тимофеевич даже вздрогнул, когда кто-то звонким шепотом обратился к нему по имени.

По голосу он узнал лейтенанта Завалишина, с которым познакомился в пору прихода фрегата «Крейсер» в Ново-архангельск. Молодой человек произвел тогда на него благоприятное впечатление серьезным отношением к своим обязанностям ревизора корабля, а также отличными познаниями в науках и языках. Однако уже тогда Хлебников заметил, что лейтенант очень высокого мнения о себе. Такие черты характера не нравились Хлебникову, но порывистость лейтенанта вызывала симпатию.

– Слушаю вас, Дмитрий Иринархович, – приветливо отозвался он. Как не улыбнуться человеку, только что счастливо избежавшему гибели?

– Сударь, – проговорил лейтенант почти в самое ухо Хлебникову, – не кажется ли вам, что нас заманили в ловушку?

– Отчего же?.. Ведь падре Альтамиро, дон Луис здесь, с нами… Они вовсе не похожи на самоубийц, смею вас заверить. Да и к чему им устраивать нам западню? Из-за индейцев? Так мы почти пришли к соглашению, как решить сию проблему…

– Об индейцах я ничего не знаю… У меня иная задача – вернуть подданных его императорского величества… Ах, да… Мы же не успели вчера переговорить с вами об этом… – Тут Завалишин, еще более понизив голос, рассказал Хлебникову о побеге музыкантов с фрегата и о возможной причастности падре к этому делу.

– Ну, подозрения – это еще не доказательства… – заметил Хлебников, вдруг испугавшись, что горячность соотечественника может повредить переговорам с испанцами. И как показали дальнейшие слова лейтенанта, испугался не напрасно.