Адмирал Ушаков. Флотоводец и святой - Валерий Ганичев

– Моряков порешь?

– Я их, батя, учу. Сие главное. Мудрость офицерская состоит в том, чтобы править людьми, а не истуканами. Человека и наказать можно за провинность, а истукану все едино: наказывай, не наказывай.

– Ну а моря-то боишься?

– Петр I сказывал: боишься пульки – не ходи в солдаты. Так и у нас: боишься моря – не ходи в моряки. Я же собираюсь до самого вечера дней моих на море служить.

– Амуритесь, поди, там, за рубежом? Девицы заморские, чай, лучше наших? – подмигнул Степан. Даша заполыхала лицом, всплеснула руками:

– Какие там красавицы, чай, лучше и милее наших нету.

– Только и свету, что в окошке, – буркнул Степан, а сестра со вздохом, словно давно думала спросить об этом, тихо вымолвила:

– А ты, Федя, что не женишься, аль не присмотрел еще? У нас вот в Алексеевке у Дмитриевых есть девушка красивая, небогатая, но нрава хорошего.

– Не женись, Федька! Погуляй, поезди по белу свету, успеешь ярмо завести, – вдруг зло перебил Степан.

Жена его опустила глаза, а потом сорвалась и почти бегом выбежала в другую комнату. Федор Игнатьевич вздохнул и, окутавшись дымом, встал:

– Ну, еще по одной – и отдохнем…

…В светелке Дарья откинула одеяло и грустно сказала:

– Беда у нас, Феденька. Степка-то пьет до бесчувствия, а она-то, женка евонная, глазищами-то своими так, бестия, и рыскает, сам видишь. Степан злится и бьет ее. А коли мы не даем, на дворовых вымещает. Не знаю, что и будет…

И второй раз за вечер спросила:

– А ты-то, Феденька, как? Аль не полюбился никто? Федор покачал головой и с нескрываемой грустью сказал:

– Жду, Даша, жду. Однолюб я.

Сестра с сомнением и недоверием посмотрела на брата. Поверила, наверное, но не согласилась.

– Ты ведь малых любишь, все Ваню ласкал. Без семьи-то негоже, братец. С моря вернешься, а дома покой и порядок. Ждут тебя, накормят, приласкают.

Федор успокаивающе улыбнулся:

– Для меня и в море порядок и покой, там я с Богом, сестрица.

Даша молча поцеловала брата, перекрестила и тихо удалилась.

Федор остановился у небольшого окошечка и долго смотрел, как, подталкивая друг друга, вроде бы согреваясь, усаживались на ветвистых березах вороны.

Кончен бал…

Тот дальний переход в Средиземное море и обратно дал крылья капитан-лейтенанту Ушакову. Он стал известной и заметной фигурой не только в Кронштадте, но и в Санкт-Петербурге. Имя его упоминалось в Адмиралтейств-коллегий, среди влиятельных сановников, в дворцовых кругах. Кто-то доложил Потемкину, тот попросил показать и уговорил Екатерину назначить его командиром императорской яхты, зная, что оттуда пути открываются широкие.

– Новых людей, Като, надо на флоте взращивать, – говорил он при подписании указа. Та вздохнула:

– Надеюсь, Гриша, ты мне гнилой товар не продашь?

– Я же не Никита Панин! – Но «товар-то» и сам знал понаслышке и пообещал матушке как-нибудь в деле посмотреть.

– Пощупаешь сама, когда в Балтику выйдем, – буркнул не без намека.

А Ушаков с рвением принялся обучать команду яхты и корабль осваивать. Морские служители и так много умели: приборку проводить, паруса ставить, на вантах располагаться, во фрунт становиться при приезде царствующих особ. А тут еще оказалось, что надо учиться сигналы распознавать флажные, заменять друг друга, узлы по-особому прочные вязать, располагаться каждому по единой особой команде, учиться на волне держаться и плавать в холодной воде Финского залива.

– Нешто мы медведи у цыгана, – ворчали служившие по многу лет моряки, – что нас так выучивают.

– Для вас незнакомых слов и дел, что требуются в морском походе, быть не должно, – как бы отвечал им капитан, выстроив при подъеме флага.

– …Императрицу ждет, – с пониманием говорили мичманы.

Но Екатерина так и не выехала даже в Финский залив, недосуг было: державные дела, приемы, театры не пускали в море. Яхту же она посетила неожиданно, без предупреждения, не послав вперед даже кавалергарда. Ехала с приема с Потемкиным, взгляд упал на стройную красавицу, плавно качавшуюся на волнах: «Давай заедем…» Светлейший заколебался: «Есть ли капитан?» С набережной крикнул караульному матросу, а с юта ответили: «Здесь я!» Ушаков, не дождавшись подтверждения, приказал разворачивать парадный трап. Запищала боцманская дудка, застучали каблуки, раздались громкие команды. Екатерина поморщилась: «К чему шум?» Потемкин рассудительно объяснил: «Без этого корабль нельзя показать». Она, тяжело ступая по трапу, прошла на палубу. Караульные держали фрунт, а морские служители карабкались по вантам.

– Споро! – оценила понравившимся ей русским словом Екатерина.

– Ваше императорское величество, экипаж занимает свои места и готов выполнять вашу волю! – громыхнул Ушаков.

Екатерина с интересом посмотрела на него и повторила:

– Споро! Вижу, что отладил команду капитан-лейтенант. – Благосклонно улыбнулась. – В море не пойдем. Так, кажется, говорите вы, господа моряки: вместо поедем – пойдем?

– Так точно, ваше императорское величество, – опять звучно отозвался Ушаков.

– Однако же, дорогой мой, горазд ты на голос. Покажи-ка нам посудину свою. Что тут изменилось?

Порядок на яхте был отменный. Все сверкало, пахло свежестью и ароматами южных земель, в которых Ушаков знал толк. Царский зал, отделанный красным деревом и позолотой, был удобен и располагал к беседе. Екатерина расспросила Ушакова про прежнюю службу, про средиземноморский период, а затем встала и потребовала:

– Заведите нас и в свои апартаменты, господин капитан.

Ушаков смешался.

– У него, матушка, как у холостяка, поди беспорядок, – кинулся на выручку Потемкин.

– Ну так мы поможем убрать господину капитан-лейтенанту его пристанище, – рассмеялась Екатерина, понимая, что жилье лучше всего характеризует человека.

– Нет, ваше величество, там порядок, только морской. Прошу туда, – пригласил Ушаков жестом в капитанскую.

Порядка идеального там, конечно, не было, потому что висели карты Петербурга, Финского залива, Балтийского и Северного морей, Италии, Архипелага, какие-то чертежи, лежал компас, у входа висели куски веревок, канатов, раскачивались фонари с разноцветными стеклами, на столе стопка книг.

– Не кунсткамеру ли здесь завели, дорогой капитан? Если так, то проведите по ней, объяснив, что к чему приспособлено.

Ушаков огляделся, пожал плечами, как бы сам видел впервые все находившееся в каюте.

– То – все предметы, для морского ремесла предназначенные и коими надо владеть совершенно. Карты же эти я давно веду, наношу на них отметки – промеры глубин, отмели, скалы, маяки – все, что в плавании помогает в точности и безопасстве передвижения.

– Ну так мы можем ныне без лоцмана в Архипелаг двигаться? – с улыбкой обратилась Екатерина к Потемкину.

Тот стоял устало и бесцеремонно перебирал книги. Не ответил, сказал свое:

– Послушай-ка, книги у него все тоже по делу морскому. «Таблицы горизонтальные северныя и южная широты восхождения солнца…», «Книга пропорции оснастки кораблей английской…», а тут и сам академик Ломоносов «Рассуждение о большей точности морского пути…». А вот занятное название: «Разговор у адмирала с капитаном о команде»…

– Вы чью сторону на себе проигрываете, господин капитан-лейтенант? – подразнивая Ушакова, спросила Екатерина.

Он дерзко взглянул на нее и твердо сказал:

– За адмирала, матушка государыня. За капитана я уже все давно проиграл.

– О, похвально сие устремление, мой друг. Матушкой же меня не зовите. Я не настолько стара, чтобы вы были моим сыном.

Ушаков снова смутился и молча завязал и распустил перед ней два морских узла.

– М-да, умело сие у вас получается. Это – искусство: вязать намертво без видимых усилий. Когда же вы сим занимаетесь? – обвела она рукой каюту.

– Во все свободное время, ваше императорское величество, – сделал нажим на «все» Ушаков.

– Неужели же у вас нет никакого интереса, кроме морского дела, Федор Федорович? – склонив голову с любопытством к плечу, интимно проговорила императрица.

Ушаков слегка побледнел, что случалось с ним в мгновения ответственные, и без колебания ответил:

– Нет, ваше величество, море ныне мой единый смысл.

– Вот ответ, достойный флотовождя и однолюба, – не без иронии заметила Екатерина, вставая. Казалось, она ждала чего-то другого от этого честного и организованного капитана. Уже у трапа небрежно пригласила: – Я надеюсь видеть вас сегодня на балу во дворце Зимнем.

Садясь в карету, заметила Потемкину:

– Против всякого чаяния порядок на яхте выше похвалы. И офицер сей добронравный и прилежный…

Тот почувствовал, что Ушаков ей чем-то не понравился, и поспешил подправить впечатление:

– У нас о деле державном и о совершенстве в профессии пекущихся немного, все о карьере собственной больше да о том, чтобы приглянуться… – хотел добавить «высочайшим особам», потом передумал и закончил вроде бы о другом: – Нам он еще для великих морских баталий пригодится, не все иноземцев приглашать.