Смерть Хаоса - Лиланд Модезитт

– Морс и похлебку. Сколько за все?

– Два – за морс, четыре – за похлебку. В придачу получишь полкаравая.

– Заплачу, когда принесешь морс, – промолвил я, достав серебреник, но не выпуская его из рук.

– Ладно.

Она ушла на кухню, а я принялся оглядываться, заодно прислушиваясь к обрывкам разговоров.

– …пироги с говядиной… лучше, чем с дичью…

– …Берфир ни за что не удержит Хидлен… всего лишь пастух из Асулы, с длинным мечом…

– …отбивная должна быть отбивной, так я говорю… тьфу на твой очаг…

– …мордашка смазливая… только сиськи едва прикрыты… трясет ими перед всеми, а они, дурачье, принимают ее за леди…

Последняя фраза едва не заставил меня покраснеть. Охота же мне слушать всякий вздор!

– Паренек, твой морс.

Кружка со стуком опустилась на жирную столешницу, и мой серебреник перекочевал к подавальщице. Она отсчитала мне четыре медяка.

– Скоро будет и похлебка. В следующий заход принесу.

В трех столиках от меня расположились двое солдат. Я собрался было прислушаться к их разговору, но тут вернулась служанка.

– Твоя похлебка и хлеб, приятель, – заявила она, почесывая живот.

Выдавив улыбку, я вручил ей медяк, и ее физиономия расплылась от удовольствия.

Дария не обманула: похлебка оказалась вкусной, да и хлеб вполне приемлемым. А вот морс из клюквицы был так сильно разбавлен водой, что мне пришлось его гармонизировать. Вкусу это не прибавило, но сделало питье безопасным для желудка.

Я навострил уши и потянулся чувствами к солдатам.

– …держись подальше от отбивных… толкуют, будто из собачатины…

– …лучше, чем козлятина, которую трескают эти кифриенцы…

– …говорят, Берфиров чародей вроде тех великих колдунов, которые в старину…

– …Коларис не смог пробить дорогу из Храма… все еще претендует на долину…

– …перебраться через Охайд… с боем…

Нахмурившись, я отправил в рот ложку похлебки. Люди болтали, просто мололи языками, и извлечь из их трепотни ценную информацию не представлялось возможным. Оставалось лишь подналечь на еду.

– …Стенафта… вроде как ее дочка… Ручаюсь, шарит под этим тряпьем… на конюшне…

«Не о Дарие ли речь? – подумалось мне. – Может, она и есть дочка Стенафты?» Отхлебнув клюквицы, я вновь попытался прислушаться к разговору солдат, но они только жевали.

– Это не отбивные! Жареные подметки, а не баранина! – неожиданно взревел здоровенный детина в грязно-голубой рубахе и запустил в служанку тарелкой, забрызгав все подливкой.

Женщина боязливо съежилась. Тут же в зале появился Истрал.

– Эй, хозяин! – крикнул ему скандалист. – Если я заказываю отбивные, то изволь подать мне отбивные, а не резаные подметки.

Недовольный посетитель был выше Истрала на добрых полголовы.

– Ты получил лучшее, что у нас есть, – невозмутимо отозвался трактирщик.

– Деньги берете за отбивные, а подсовываете какую-то дрянь! Это грабеж!

Верзила шагнул вперед и обеими руками схватил трактирщика за горло. В следующий миг руки его разжались, рот широко открылся. Издав булькающий звук, здоровяк осел на пол: его голубая рубаха окрасилась кровью.

Истрал наклонился и вытер об эту рубаху нож.

– Это ты, дуреха, виновата, – бросил он съежившейся служанке. – Прибери все. И утащи отсюда эту падаль!

Солдаты не проронили ни слова: тот, что постарше, поднял кружку и покачал головой, а молодой продолжал жевать хлеб. Истрал вышел на крыльцо, и гомон в помещении, несмотря на то, что подавальщица еще не успела выволочь труп, тут же возобновился.

У меня пропал аппетит, но я заставил себя доесть похлебку.

– …с Истралом лучше не связываться… убьет и бровью не поведет…

– …я ей сказал, в Сайту поедем, тамошний портной и сошьет… так нет, ей охота в Воррак, а то и прямо в Хайдолар…

– …толкую, раньше сам был солдатом…

Покончив с едой, я покинул трактир, так и не услышав ничего полезного. Меня удивило, что солдаты никак не отреагировали на убийство. И что Истрал совершил его с полнейшим равнодушием, даже без признаков гнева.

Когда я, прихватив спальный мешок и «Начала Гармонии», забрался на сеновал, было еще светло. По крыше снова забарабанил дождь, и мне пришлось передвинуть спальный мешок на другое место, поскольку с потолочной балки стала капать вода.

Пустив в ход огниво, я зажег свечу и попытался погрузиться в чтение.

«…мир являет собой буфер меж гармонией и хаосом, ибо материя редко позволяет беспримесной гармонии напрямую встретиться с не скованным какой-либо вещественной субстанцией духом хаоса. Помянутый буфер есть основа жизни и бытия. Когда ангелы сражались с демонами света, их копья не имели примесей, и удары оных оставляли прорехи на небесах и рваные дыры в самих звездах. Так бывает всегда, если противоборствующие стихии встречаются в первозданном виде, не разделенные ничем…»

Вся эта заумь меня особо не увлекла, а потому я отложил книгу и, достав давешнее кедровое полешко, занялся резьбой. Но дело шло медленно, и никакого лица из дерева так и не выступило. В конце концов у меня стали тяжелеть веки, и я, отложив нож и полено, задул свечу, установил (чем стоило заняться пораньше) охранные чары и забрался в спальный мешок, стараясь не чихать из-за сена. Стук дождевых капель погрузил меня в сон.

Сны мне виделись странные: поездки по незнакомым дорогам и среброволосая женщина, предлагавшая совет, которого я не желал и не мог понять.

Пробуждение было неожиданным: охранные чары еще звенели в голове, а пальцы уже нащупали посох.

– Успокойся! – испуганно проговорила Дария, отступая на шаг.

– Разве можно этак подкрадываться к спящему? – Я отпустил посох и покачал головой.

– Я не хотела тебя будить.

– А сама-то зачем сюда заявилась?

– Я всегда прихожу спозаранку, еще до мамы. Джассид платит мне полсеребреника в восьмидневку, но с тем чтобы я была на месте до завтрака.

Выбравшись из спального мешка, я оделся. Почти без дрожи, хотя и выдыхал пар.

– Ты спишь раздетым? Разве это безопасно?

– Не знаю, но так удобнее. Да и сапоги сносятся не так быстро, если и они отдохнут, и ноги подышат.

– Ноги? Ноги не дышат.

– Все человеческое тело дышит.

– Ты часом не учитель? Вон у тебя какой посох: говорят, такие в ходу у черных магов.

– Нет.

Одно это слово скрутило мой желудок в узел, и я нахмурился. Учителем я и вправду не был, а вдаваться в объяснения по поводу своего истинного положения у меня не было ни малейшего желания. С юридической точки зрения я являлся жителем Отшельничьего, проходящим в изгнании гармонизацию, и теоретически, если итоги испытания удовлетворят Братство, мог вернуться домой. Правда, это мне пока даже не приходило в голову. Кроме того, я обладал черным посохом, что придавало мне особый статус. Но в Кандаре носители черных посохов не пользовались всеобщей любовью.