Гея: Альманах научной фантастики - Владимир Губарев

Реализм фантастики особого рода. Он принципиально — принципиальнее, чем в любом другом виде художественной прозы, — зиждется на недоговоренности. Писателю-фантасту вольно бросить одну-единственную направляющую фразу типа: «армада гигантских звездолетов приближалась к ослепительно сияющему голубому солнцу», — и каждый читатель представит себе эту сцену по-своему, в меру, так сказать, собственной «испорченности» научной фантастикой. Как никакой другой вид литературы, научная фантастика обладает способностью «включать воображение у своего объекта воздействия — читателя.

Иное дело — кино. Здесь все приходится «делать руками»: и звездолеты (причем не один, а всю армаду), и голубое солнце (и не жалостно «коптящее», а именно ослепительно сверкающее). И все до предела реальным, чтобы кинозритель ни на секунду не усомнился в том, что именно «армада гигантских звездолетов» приближается не к чему-либо, а к «ослепительно сияющему голубому солнцу».

Тут впору задуматься самому талантливому режиссеру. Однако, даже миновав Сциллу, он все-таки рискует просмотреть Харибду. Ведь не менее важно не переборщить с этой «фантастической реалистичностью» деталей, а то сработанные аксессуары окажутся настолько необычными, фантастическими в полном смысле слова, что полностью завладеют воображением зрителя. И тому уже ничего другого не останется, как удовлетворять свое любопытство, разглядывая диковинные картинки на экране. Ни на сюжет, ни на психологические коллизии просто не хватит времени и чистоты восприятия — мимо сознания пройдут, не задевая его, те мысли и чувства, которые хотел донести до зрителя режиссер-постановщик.

Итак, две крайности. С одной стороны — пресловутый «картон» декораций или вообще принципиальный отказ от какого бы то ни было «НФ антуража» (но в последнем случае нечего и говорить о какой-то специфической кинофантастике. Только вот как можно было поставить «2001» в реально-земной обстановке?). С другой стороны — «сверхэкзотика» декораций и макетов, самих по себе интересных и увлекательных, но делающих совершенно «излишним» что-либо остальное…

Такова вкратце проблема. И даже не одна — множество. Но вот что интересно: многие кажутся принципиально нерешаемыми, по крайней мере априори ставят в тупик даже искушенного режиссера, а научно-фантастические ленты все равно выходят на экран. И, повторю, уж не кинофантастике жаловаться на отсутствие успеха и признания у зрителей!

Как это объяснить? Дело ли в поразительной интуиции отдельных умельцев, отыскавших свой проход между скалами, в пещерах которых обитали, согласно гомеровскому эпосу, чудища Сцилла и Харибда? Или в том, что не только в кинофантастике — абсолютно везде наличие крайностей одновременно свидетельствует о присутствии какой-то золотой середины?

По крайней мере после триумфа «2001» в 1968 году и спустя почти десять лет, когда успех выпал на долю «Звездных войн», критика словно вспомнила о еще одном необходимом ингредиенте успеха — таланте. Потому что, хотя оба названных фильма и полярны по ряду параметров, и в том, и в другом случае за дело брался мастер. И делал свое дело вдумчиво, обстоятельно, на совесть, не отмахиваясь высокомерно от «технических сложностей», о которых речь шла выше.

Фильм Кубрика и по сей день, на мой взгляд, остается непревзойденной вершиной западного научно-фантастического кинематографа — непревзойденной прежде всего по органическому сочетанию зримой фантастичности антуража, комбинированных съемок и тому подобного с подлинной мыслью, которую он не только не затенил, но и как-то особенно подчеркнул. С точки зрения техники картину далеко оставили позади такие ленты, как «Звездные войны», «Боевой крейсер "Галактика"», «Чужой». Это и понятно, время шло, и техника съемок тоже не стояла на месте. Однако все перечисленные ленты все-таки принадлежат кинематографу развлекательному («Чужой» — в меньшей степени), в то время как Кубрик и Кларк прежде всего проводили в сознание зрителя какую-то свою «космическую философию». «2001» весь наполнен символами, явными или зашифрованными, построен на игре ассоциаций, филигранен по соблюдению чувства меры. Блистательно поставленное действо не превратилось в один лишь увлекательный киноаттракцион, явив пример настоящего произведения искусства, глубокого, образного и многозначного.

И увы, открыло дорогу самой беззастенчивой спекуляции.

Раз даже такая сложная, «элитарная» лента вызвала настоящий взрыв массового интереса к кинофантастике, то какой же успех сулит подстроенный на «НФ волну» конвейер массового кинопроизводства! В воздухе запахло прибылями, которые не снились продюсерам традиционных «жанровых» кинолент, — и научно-фантастические фильмы стали появляться один за другим.

Вместе с тем наряду с коммерческой разработкой вновь открытой «золотой жилы» продолжались (и были стимулированы волной моды на научную фантастику) и серьезные художественные поиски. И сегодня описать современное кино-НТ-изобилие одним только словосочетанием «массовая культура» было бы по меньшей мере несправедливо.

От будущего к «ретро»

Какие же направления кинофантастики (речь у нас пойдет о фильмах западных) наиболее успешно разрабатывались в 70-е годы?

Во-первых, это собственно научная фантастика. То есть традиционные проблемы, хорошо знакомые преданным читателям этой литературы, но отныне заполонившие экран: космос, роботы и тому подобные старые, испытанные «лошадки» научной фантастики (в англоязычной литературе ей соответствует специальный термин «hard-core», или «твердая» НФ).

Мне лично самым пока интересным примером подобного рода представляется лента режиссера Ридли Скотта «Чужой» (1979). Фильм поставлен с предельным реализмом, нарочитой «заземленностью» деталей. Сюжет сводится к нехитрой и отнюдь не новой истории об инопланетном чудовище, проникшем на борт земного звездолета и планомерно пожирающем весь экипаж… Однако главное в фильме — не сюжетные перипетии (снятые, впрочем, весьма захватывающе), а скорее — общий дух, настроение, поднимающее картину над уровнем средних, донельзя трафаретных приключенческих боевиков.

«Среди звезд нас ждет Неизвестное»… Крылатую фразу Станислава Лема можно поставить эпиграфом к «Чужому». Ведь герой, точнее — злодей фильма, по сути, никакой не злодей. «Он» просто — чужой, несчастный инопланетный «младенец», вылупившийся на свет в чужеродном, страшном для него мире земного космического корабля. И движет его поступками, представляется мне, не врожденная (а в традиционной фантастике часто и совершенно иррациональная) жестокость, не жажда крови — простые страх и голод. И еще — эволюцией выработанное совершенство в выживании…